Часть третья. Необратимость
Я испытал сверхъестественный трепет во время пробуждения, и в тот же миг ко мне устремились несколько врачей, за спинами которых маячил детектив Горн, пристально вглядывавшийся в мои сонные глаза. Все пространство окутывал туман. Тяжелые веки нестерпимо болели. Руки и ноги совершенно не чувствовались при теле. В круглые зрачки упёрся луч фонаря, заставивший их сузиться. Ощущения были мерзкие, будто я оказался в гробнице, запертый наедине с фараонами. Вековая пыльца осела на моём языке при первом вдохе. Запах озона проник в лёгкие. В соседнем кресле пытались привести в чувства парня при помощи прямого массажа сердца и дефибриллятора. Маньяк был синим и мёртвым.
Я был помещён в стационар клиники неврозов. В голове постоянно царил какой-то неразборчивый шум. В глазах мерещились разноцветные тени убитых женщин, сюрреалистичные картины которых я видел во сне. Однажды ко мне в палату зашёл Горн и задал один-единственный вопрос.
— Каково это быть в разуме умирающего человека? — произнёс он, а я побоялся ответить, неосознанно стараясь изо всех сил забыть увиденное в ночном кошмаре.
После инцидента ни о каком продолжении эксперимента не могло быть и речи. Несмотря на то, что вина во всём лежала на стихии, ударившей молнией по распределительному щиту, тем не менее комиссия, пребывавшая на практическом использовании аппарата для глубокого психоанализа, постановила, что подобные приборы могут быть опасны как для пациентов, так и для тех, кто попытался протянуть им руку помощи. «Психотрон» описали и отправили на склад лаборатории в деревянной коробке, похожей на гробик младенца, с двумя пломбами по бокам; просто взяли и отправили опасный экспериментальный прибор не согласовывая ни с кем, отослали обычным курьером на базу, работавшую при полицейской академии.
Я поправился, несмотря на перенесённый шок во время эксцесса. Мне порой хочется писать картины. Руки сами тянутся за красками и кистями. Наверное, скоро я куплю мольберт. Кто знает, возможно, в будущем всё увиденное мною во сне заиграет новыми красками на полотнах, выставленных на выставке, устроенной в мою честь.