Найти в Дзене

— Моя квартира — не хранилище ваших просчётов. Отныне здесь буду только я. Без вашего присутствия. Без лжи. Без ножей в спине.

— Всё. Теперь точно наша, — Елена сняла белые перчатки, которые мама зачем-то сунула ей «для красоты», и плюхнулась на диван без ножек.

Диван стоял посреди пустой комнаты, как потерянный корабль. В воздухе висел запах хлорки, штукатурки и дешёвых обоев. «Новостройка», как она есть: дёшево, но своё. Родители купили Елене эту однушку в Балашихе — «Чтобы было своё гнездо, а не моталась по съёмным углам».

— Наша, Леночка? Ну это громко сказано, — хмыкнула тогда мама. — Это твоя. Ни Андрея, ни его маменьки здесь стоять не будет. В крайнем случае — запиши на меня, пока не родишь.

Елена только рассмеялась:

— Мама, ну что за чушь? Какая Татьяна Петровна? Она нормальная женщина. Строгая, да. Но не ведьма же.

Тогда всё казалось шуткой. А через два года мамы не стало — инсульт. Зато «немного строгая» свекровь как-то очень быстро превратилась в хозяйку их жизни.

Сначала она «ненадолго пожила у них, пока идёт ремонт». Потом начала хранить в их холодильнике свои банки. Потом занимала у Елены деньги — «ты же не против, милая, мы теперь семья».

И вот теперь сидела на кухне в халате, терла свёклу своей тёркой и снисходительно поясняла:

— Удобнее. У тебя пластмассовая — она не трёт, а крошит. Я-то знаю, как правильно.

Иван, муж, только пожимал плечами:

— Мамка же временно. Потерпи. Она старается.

А Елена чувствовала, что её квартира — её маленькая крепость — уходит из рук.

В тот вечер всё началось с пылесоса. Вернее, с его исчезновения.

— Иван, ты не видел пылесос? — Елена обошла все углы, даже балкон.

Иван чесал живот перед ноутбуком:

— Мама отвезла в сервис. Говорит, плохо тянет.

Елена застыла.

— И ты позволил? Без меня?

Он пожал плечами:

— Ну он же общий. Мы все тут живём…

— Мы? — Елена почувствовала, как в груди закипает. — Это кто «мы»? Ты, я и твоя мама?

Иван зевнул:

— Лен, ну ты опять начинаешь.

…И это была не последняя капля, но уж очень весомая.

За последние месяцы Елена уже пережила «банки с засолкой», «разбитую посуду», «деньги на минуточку». А теперь ещё и идея свекрови: снести стену и «сделать красиво, по-современному».

И вот однажды вечером Елена вернулась домой — и увидела у двери чемоданы.

Татьяна Петровна открыла дверь в её же тапках и сладко улыбнулась:

— Родственники из Калуги приедут, я их сюда на недельку пустила. Иван сказал, не против.

— Сюда? В мою квартиру? — у Елены даже дыхание перехватило.

— Да что ты, не преувеличивай. Мы же семья. Они тихие, хорошие. В прихожей поспят, или на диванчике в зале. Всего-то неделька.

Елена прошла мимо чемоданов, мимо мужа, уткнувшегося в ноутбук, и закрылась в ванной. Села прямо на холодный кафель. Это было её место, её плитка, её ремонт, её квартира. И сейчас всё это превращалось в ничто.

Она достала телефон. Нажала «Папа».

— Доча? — голос был ровный, уверенный.

— Пап… ты не мог бы заехать в Балашиху?

Пауза. Потом спокойный ответ:

— Значит, время пришло?

Елена закрыла глаза.

— Похоже, да.

Отец приехал только через два дня. Не потому что не мог раньше — просто ждал. Он всегда повторял: «Женщина должна сама дозреть до решения. Моё дело — подставить плечо, когда она поймёт, что одна не вывезет».

Сергей Иванович был из той породы мужчин, которых уже почти не делают. Статный, подтянутый, спина ровная, голос хрипловатый — когда-то курил и командовал людьми. На пенсии жил спокойно: дача, крепкий чай, газеты. Внучек у него не было, и Елена оставалась единственной женщиной, ради которой он всегда был готов идти в бой.

Он терпеть не мог скандалов. Но если приходилось — входил в них, как в настоящую схватку: без эмоций, чётко, на победу.

— Добрый вечер, — сказал он, заходя в квартиру с чёрной сумкой через плечо.

Из кухни выплыла Татьяна Петровна, в переднике с надписью «Готовлю — и горжусь этим». На плите что-то булькало, воняя капустой на весь подъезд.

— А это ещё кто? — прищурилась она.

— Это мой папа, — Елена облегчённо улыбнулась и даже сама не заметила, как выдохнула. — Он поживёт у нас немного. Комнату себе отвоюет.

Свекровь споткнулась на слове.

— В смысле — поживёт? Где?

— На диване. В зале. На том самом, который ты собиралась отдать родственникам из Калуги. Кстати, где они?

— Пока не смогли приехать, — буркнула Татьяна Петровна и тут же добавила: — Ты странно себя ведёшь. Это не твоя собственность. Ты замужем. У вас всё общее.

Отец спокойно снял куртку, аккуратно повесил её. Как будто у него было всё время мира.

— Нет, уважаемая. Не общее. Квартира на мою дочь оформлена до брака. Дарственная. Я сам ездил с ней в МФЦ.

Свекровь хотела огрызнуться, но что-то в его голосе её сбило.

— Ах вот вы какие… из тех, кто считает: у жены своё, у мужа — пусть хоть мать на шее сидит!

Сергей Иванович сел за кухонный стол, достал из сумки термос, налил себе чаю.

— А у вас система проста: поселиться, вещи раскидать, потом родственников подселить, а дальше через суд доказывать, что «жила тут давно». Слышали мы про такие истории.

— Вы мне угрожаете?

— Нет. Я вас предупреждаю, — он сделал глоток. — Следующий шаг — и вас отсюда вынесут. С вещами. Судебные приставы. На лестницу.

Тишина повисла такая густая, что даже капуста на плите перестала бурлить.

Позже, ближе к полуночи, Иван зашёл в комнату. Вид у него был растерянный и злой.

— Зачем ты его позвала?

— Потому что ты меня не услышал. А он услышал, — Елена спокойно смотрела в окно.

— Это мой дом тоже. Ты что, хочешь выгнать нас?

— Меня? Из МОЕЙ квартиры? — она резко повернулась. — Я тебя просила всего о трёх вещах: чтобы твоя мама не хозяйничала, не приводила гостей и не рылась в моих вещах. Ты хоть что-то сделал?

Иван замолчал.

— Она же мать. Ей тяжело одной, — промямлил он.

— А мне — легко, да? Только ты этого не видишь.

Она достала из шкафа папку с документами, положила перед ним копию договора дарения.

— Вот бумага. Но за ней — жизнь моих родителей. Их труд. Мамины ночные смены. Папины командировки. Всё ради того, чтобы у меня было жильё. Не у нас. У меня.

— Ты что, развод хочешь? — тихо спросил он.

— Я хочу уважения. А если его нет — тогда пусть будет развод.

— Ты изменилась, Лен.

— Нет. Я просто вспомнила, кто я. Спасибо маме за эту квартиру. И спасибо папе — что напомнил: можно жить без страха.

Татьяна Петровна съехала через два дня. Без истерик. Слишком уж убедительно с ней поговорил Сергей Иванович. Что именно он сказал — Елена так и не узнала. Но свекровь собрала банки, засолки и свою любимую тёрку и исчезла.

Иван ушёл позже. Не навсегда. С фразой: «Мне нужно подумать. Ты поставила меня перед выбором».

На что Елена ответила:

— А я давно перед ним стояла.

Вечером она вышла на балкон кормить дворовых кошек. Серый кот с надорванным ухом запрыгнул на перила, потерся о её руку. Было тихо. Впервые за очень долгое время.

Отец присоединился с чашкой чая.

— Ну что, солдат, как обстановка?

Елена улыбнулась:

— Враг временно отступил.

— Это не враг. Это оккупанты. Просто ты слишком долго думала, что они гости.

Прошла неделя. Потом ещё одна. Ивана не было.

Не звонил. Не писал. Ни одного «как ты?». Ни «прости», ни «поговорим». Елена уже не ждала. Но телефон всё равно проверяла — привычка сильнее гордости.

Свекровь тоже исчезла. Оказалось, съехала к какой-то троюродной сестре, а там, по слухам, звонила соседке Марине и жаловалась в трубку: «эта стерва выгнала нас с сыном на улицу».

Марина послушала, повздыхала, но без особого сочувствия. Женщины, конечно, могут поддержать друг дружку, но факт оставался фактом: Елена жила в своей квартире. Тихо, спокойно. Без визгов и драм. Просто встала и выгнала — как собаку, которая слишком долго гадила в прихожей.

Однажды вечером Елена спросила отца, наливая чай:

— Пап, а ты маму когда-нибудь хотел бросить?

— Хотел, — ответил он сразу. — Когда ты родилась. Она вцепилась в тебя, как в последнюю надежду. Меня будто перестала замечать. А я был молодой и дурной. Хотел киношной любви — страсти, бабочек. А она просто устала.

— И ты остался?

— Да. Потому что в кино титры, а у нас ипотека и ночные смены. Я понял, что любовь — это не про бабочек. Это когда ты не уходишь, даже если очень хочется. Когда тебя держит не цепь, а выбор.

Елена кивнула, но внутри ныло. Она поняла: Иван её не выбрал. Он выбрал мать. Привычку. Тепло старого халата. Или просто не выбрал никого.

На третью неделю Иван вернулся. Без звонка. Без ключей — он же их тогда отдал. Просто позвонил в субботу вечером, когда отец ушёл в аптеку.

Елена открыла — сердце всё равно дёрнулось, дура.

Он стоял в старом пальто, с двумя сумками. Осунувшийся, растерянный.

— Можно войти? — спросил тихо.

Она кивнула.

Прошёл в коридор, поставил сумки.

— Мамы больше нет, — сказал с порога.

Елена застыла.

— Инсульт. На кухне. Сестра нашла через день. Мы тогда сильно поругались. Она всё твердила, что я предал семью. Я ушёл. А она осталась одна. И всё.

Он опустил голову.

— Я… прости. Я думал, она бессмертна. Думал, что ещё успеем помирить вас, договориться, съездить на море, как ты хотела. А теперь вот. Её нет. А я остался с чувством, что это из-за меня. И из-за тебя. Потому что я выбрал тебя поздно.

Елена выдохнула:

— Ты не выбирал, Ваня. Ты отсиживался.

Он заплакал. Настоящими, уродливыми слезами взрослого мужика. Рухнул на колени.

— Пожалуйста, дай остаться. Я не знаю, куда идти. Я запутался.

Она смотрела на него сверху вниз и чувствовала всё сразу: жалость, злость, обиду, нежность, усталость. Душа будто рассыпалась на куски.

Она могла бы сказать «да». И это выглядело бы милосердно. По-человечески правильно.

Но она вспомнила, как слышала его мать по телефону: «Да это вообще не её квартира. Просто записана. У нас всё схвачено».

Вспомнила, как Иван молчал, когда она просила поговорить с матерью.

Как бросил: «Ты сама виновата».

Как ушёл.

— Я тебе не враг, Ваня. Но теперь ты — чужой. А я не хочу больше чужих в своём доме.

— Я всё исправлю…

— Уже нечего. Мама умерла — это трагедия. Но мы умерли раньше. Просто ты этого не заметил.

Она открыла дверь. Он вышел. Не оглянулся.

Отец вернулся с пакетом таблеток.

— Ну что, бой проигран? — спросил он.

— Нет. Он закончился. А я выиграла. Потому что осталась собой.

Ночью Елена лежала на диване, гладила серого дворового кота. Тот мурлыкал, не понимая, что стал свидетелем конца.

В квартире было тихо. Чисто. Спокойно.

И пусто.

Но впервые за много лет она не боялась этой пустоты. Потому что знала: именно с неё всё только начинается.

Конец.

Если вам понравился этот рассказ — обязательно подпишитесь, чтобы не пропустить новые душевные рассказы, и обязательно оставьте комментарий — всегда интересно узнать ваше мнение!