Иногда, стоя на углу Среднего и 8-й линии, я смотрю, как город всё время норовит стать кем-то другим. Он как подросток, который то хочет быть хулиганом, то решает пойти в архитекторы. Слева — старая аптека с лепниной, справа — стеклянный новодел, похожий то ли на ЖК в Дубае, то ли на павильон для выставки роботов. Всё это вместе — Петербург. Но есть одно «но».
Коренные петербуржцы — те, кто вырос в домах с дворами-колодцами, кто помнит, как пахли булочные до ребрендинга, и кто знает, что слово «парадная» не требует пояснений — вот эти люди почему-то совсем не жалуют модные районы. Не потому, что им чуждо новое. Просто они чувствуют, когда город больше не говорит с ними на одном языке.
Я поняла это совсем недавно, когда ездили с подругой в один из новых кварталов на юге города. Там всё красиво, всё ровно, есть даже пруд, который, как говорят, специально «пейзажно деформировали». У каждого дома — своё имя. Не номер, нет — имя. Например, «Калипсо» или «Северный авангард». Мы зашли в кафе, заказали латте за 360 и услышали разговор за соседним столом — парень в худи рассказывал девушке, как «этот квартал перенимает урбанистические практики северных стран».
Всё бы ничего. Но после третьего глотка кофе я поняла: я не понимаю, где я. Не чувствую улиц, не чувствую слоёв, которые обычно есть в Петербурге — истории, времени, памяти. Здесь всё новое. Слишком новое. Так, как будто город отрезали от своих корней и посадили в контейнер.
Мой сосед, дядя Витя с Васильевского, как-то сказал:
— Понимаешь, Леночка, Петербург — это когда трещина на фасаде важнее новой плитки. Потому что за трещиной — кто-то жил, любил, умирал. А плитка — она просто плитка.
Коренные петербуржцы не ненавидят новые районы потому, что они новые. Они ненавидят стерильность. Это как музей без экспонатов — полки есть, света много, а истории нет. В таких местах невозможно услышать, как хрустит под ногами старый снег февраля или как пахнет май в парадной, где жили три поколения одной семьи.
Нам часто говорят: «Но вы же не хотите жить в сыром доме без лифта!» Конечно, хотим лифт. Конечно, хотим тепло. Но не хотим, чтобы в обмен на это нас засунули в одинаковые ячейки, где улицы называются «бульвар Ясности», а под окнами поют динамики, встроенные в лавочки.
Настоящий Петербург — не про комфорт. Он про характер. Про дождь, который стучит по жестяной крыше, про разговор с соседкой на лестничной клетке, про скрип половиц и капли, бегущие по трубам в старом дворе. Это город, который болеет, живёт, спорит и, да — иногда хмурится.
А в новых районах — всё пока безжизненно. Как на картинке. Слишком правильно, чтобы быть правдой. Может, через сто лет и здесь появятся свои легенды, байки, подземные тропы и шумные коммуналки, где варят борщ на шесть хозяев. Может. Но пока это просто фасад.
Поэтому коренной петербуржец идёт обратно — на свою линию, к своей аптеке с облупленной лепниной и в свою парадную, где за стенкой поёт скрипка, а на подоконнике дежурит кошка. Потому что здесь — не просто удобно. Здесь — дом. Настоящий. Со своими тараканами, да. И с историей.