Яна всегда любила этот дом. Не дача — а маленький островок тишины, доставшийся ей от тёти. Тут пахло старым деревом, яблоками в чулане и каким-то особым спокойствием, которое город никогда не мог дать. Она приезжала сюда, чтобы перевести дух, читать книги на крыльце, спорить с соседками о ценах на газонокосилки и ни от кого не зависеть.
Но в тот июльский день, открыв калитку, Яна поняла: что-то не так. На крыльце стояли две пары тапочек — мужские и женские, такие из "магазина у дома", которые продают к пенсии. На верёвке развевались чужие простыни, а у окна — герань в облупленном горшке, которой тут никогда не было.
Яна остановилась, вцепившись в сумку, как будто та могла её защитить.
— Виталий… — прошептала она, но голос прозвучал так, будто у неё пересохло горло.
В доме хлопнула дверь, и на крыльцо вышла женщина в халате — Галина Ивановна. Свекровь. С тем самым выражением лица, с каким она обычно делала замечания официантам.
— О, Яночка, — улыбнулась она с фальшивой теплотой. — Ну, наконец-то. Мы уж думали, ты совсем сюда не заглядываешь.
— Что вы здесь делаете? — Яна произнесла медленно, стараясь не сорваться.
— Живём, милая, — сказала Галина Ивановна, поправляя волосы. — А что такого? Дом стоит пустой, а у нас с Геннадием Петровичем здоровье, сами понимаешь… Лишний кислород, тишина. И Виталик, кстати, сам сказал: мама, папа, переезжайте, дом большой, всем хватит.
— Виталик сказал? — у Яны задёргался глаз. — Это мой дом. Я наследница. Я решаю, кто здесь живёт.
На крыльцо выскользнул Геннадий Петрович, зевая и почесывая плечо.
— Доброе утро, Яна, — сказал он нейтрально. — Мы ничего плохого. Нам уголок маленький, да и огород мы вскопали.
— Огород?! — Яна чуть не задохнулась. — Там были цветы моей тёти!
— Цветы твои тётки давно завяли, — хмыкнула Галина Ивановна. — А мы картошечку посадили. Будет свой урожай. Тебе же на пользу.
В этот момент в калитке появился Виталий — с пакетом продуктов, довольный, будто принёс домой медаль.
— О, Яна, — сказал он, будто увидел соседку, а не жену. — Ты приехала! Отлично. У нас как раз к чаю пирожки…
— Виталий, — её голос дрогнул, но в нём уже слышался металл, — ты можешь объяснить, что происходит? Почему твои родители живут в моём доме?
— Яна, — он поставил пакет на скамейку и поднял руки в примирительном жесте, — ну, не кипятись. Они тут временно. Ну что им в городе душном мучиться? Дом-то у нас простой, стоит без дела, а так хоть польза.
— У нас? — Яна шагнула ближе. — Виталий, это не "у нас". Это мой дом. Я унаследовала его от тёти. Я оставила здесь её вещи, её книги, её мебель. Где всё это?
Галина Ивановна театрально вздохнула.
— Мы это всё на чердак аккуратненько подняли. Там же пыль, старьё… А мы уют сделали: коврик постелили, диван переставили, шторы другие повесили. Тут теперь жить приятно.
Яна резко развернулась и влетела в дом. И то, что она увидела, ударило сильнее, чем если бы ей плеснули в лицо кипятком. Тот самый старый комод, на котором всегда стояла тётушкина ваза, исчез. На его месте — пузатый сервант из квартиры свекрови. Фотографии тёти — убраны. Вместо них — семейные портреты Виталия в детстве, где он с бантиком на голове и в колготках.
— Вы что натворили?! — голос Яны сорвался. — Где все вещи тёти?!
Виталий виновато развёл руками.
— Ну, Яна, зачем так? Они же не чужие… мои родители. Семья.
— Семья?! — Яна захохотала, но в смехе её было столько боли, что у самого Геннадия Петровича дрогнули плечи. — Это предательство, Виталий. Ты даже не спросил меня!
— Я хотел, чтоб ты привыкла, — пробормотал он. — Ну, думал, потом скажу, когда всё устаканится.
— Когда всё устаканится?! — Яна шагнула к нему, уткнув пальцем в его грудь. — Ты решил, что можно распоряжаться моей собственностью, как своей? Ты понял, что это уголовно наказуемо, между прочим?
Галина Ивановна тут же встряла, подняв подбородок:
— Ой, да ладно тебе с законом! Мы что, враги твои? Ты сама-то что, изверг? Выгнать пожилых людей на улицу?
— На улицу вас никто не гнал, — Яна резко повернулась к свекрови. — У вас есть квартира. Большая. С балконом. А сюда вы влезли без спроса.
— Вот и видно, что ты чужая нам, — процедила Галина Ивановна. — Настоящая семья так не поступает.
— А настоящая семья не лезет туда, куда её не звали! — вспыхнула Яна.
Тишина повисла густая, как туман. Лишь Геннадий Петрович тихо покашлял.
Виталий поднял голос, неожиданно жёстко:
— Яна, прекрати. Это мои родители. Я обязан о них заботиться.
— Заботься в их квартире! — выкрикнула она. — Но мой дом — это моя территория. И если ты этого не понимаешь…
Она осеклась. Губы дрожали, внутри всё кипело. Хотелось хлопнуть дверью, но дом был её, и хлопать в нём могла только она.
— …то у нас серьёзные проблемы, — договорила Яна тихо, но с такой холодной решимостью, что даже Галина Ивановна перестала язвить.
Вечером Яна сидела на крыльце одна. Свекровь хлопала посудой на кухне, Геннадий Петрович читал газету, Виталий делал вид, что что-то мастерит в сарае.
Она смотрела на яблоню, под которой они когда-то с Виталием сидели и мечтали о совместной жизни. И впервые за долгие годы почувствовала — чужие они стали. Совсем чужие.
Утро началось с запаха жареного лука. Яна открыла глаза и поняла: это не сон. На её кухне, в её доме, хозяйничает Галина Ивановна.
Слышался её командный голос:
— Геннадий, не тянись за сковородкой, горячо же! Ты опять без рубашки, ну сколько можно. А Виталик, поставь хлеб в хлебницу, я же тебе тысячу раз говорила.
Яна закрыла лицо руками. Её будто лишили воздуха. Дом, который всегда был её убежищем, превратился в коммуналку с дежурной по этажу.
Она спустилась вниз и встала в дверях кухни.
— Доброе утро, — сказала Яна так холодно, что у Геннадия Петровича аж кусок хлеба застрял в горле.
— О, Яночка, присаживайся, — бодро сказала свекровь, кладя на тарелку яичницу. — Мы тут решили завтракать вместе, как настоящая семья.
— Какая прелесть, — отозвалась Яна с сарказмом. — Только одна проблема: эта кухня — моя.
— Ой, ну началось, — отмахнулась Галина Ивановна. — Что значит "моя"? Всё общее! Ты же жена моего сына.
— Если я жена твоего сына, это не значит, что мой дом автоматически переходит в ваше распоряжение, — Яна опёрлась о косяк. — Тут всё моё. И это юридический факт.
— Ты прям как адвокат, — фыркнула свекровь. — Смешно слушать. Живём же все вместе. У нас семья.
— Семья, в которой никто не спрашивает разрешения, — Яна прищурилась. — Знаете, у нас в России даже есть статья — самозахват жилья.
Виталий поднял голову от кружки.
— Ну, Яна, не перегибай. Какая ещё статья? Мама с папой временно.
— Временно? — Яна стукнула рукой по столу. — Три недели! За три недели они успели выбросить половину вещей тёти на чердак, перекроить огород и превратить мой дом в их собственный. Это что — "временно"?
Геннадий Петрович осторожно кашлянул.
— Мы вещи не выбросили, Яна. Мы аккуратно сложили…
— На чердаке сырость, — перебила она. — Книги тёти уже пахнут плесенью. А если они испортятся — я этого не прощу.
Галина Ивановна тут же всплеснула руками:
— Господи, книги ей важнее живых людей! Вот скажи, ты бы сама хотела, чтобы тебя старой выгнали из дома?
— Я не против старых, — парировала Яна. — Я против самоуправства.
Тишина на секунду повисла. Потом Виталий резко отодвинул стул.
— Хватит! Яна, ты всё усложняешь. Это мои родители. Они никуда не поедут.
— А я говорю: поедут, — твёрдо ответила она. — Иначе поедешь ты вместе с ними.
— Ты мне угрожаешь? — его лицо налилось краской.
— Я ставлю ультиматум, — Яна шагнула ближе. — Либо ты завтра же решаешь вопрос и увозишь их обратно в их квартиру. Либо мы идём к юристу.
Галина Ивановна вскрикнула:
— Ах вот оно что! Ты хочешь разрушить семью!
— Семью разрушил ваш сын, — Яна даже не повысила голос. — Когда решил, что может распоряжаться чужой собственностью за моей спиной.
— Да что ты всё "моё, моё", — язвительно усмехнулась свекровь. — Эгоистка. Всё ей одной подавай.
— Зато я не ворую чужое, — Яна резко посмотрела ей в глаза.
Секунда — и Галина Ивановна вскочила, замахнулась полотенцем и хлопнула Яну по плечу. Лёгкий удар, но символический.
— Ах ты неблагодарная! — закричала свекровь. — Мы тебе как родные, а ты нас на улицу!
Яна схватила полотенце и бросила его обратно на стол.
— Родные? Родные не врываются в чужой дом. Родные не стирают память о тёте. Родные хотя бы спрашивают.
Виталий поднялся и встал между ними, будто в драке.
— Всё! — крикнул он. — Конец скандалу. Мама, папа, идите пока в комнату. Я с Яной сам разберусь.
Галина Ивановна ушла, бормоча проклятья. Геннадий Петрович плёлся следом, понурившись.
Когда они остались вдвоём, Яна уставилась на мужа:
— Ты понимаешь, что ты сделал?
— Я просто хотел помочь родителям, — пробормотал он.
— Нет, — она ткнула пальцем в его грудь. — Ты хотел быть хорошим сыном. Но при этом оказался никчёмным мужем.
— Яна…
— Нет, Виталий! — она повысила голос. — Я не буду жить с твоими родителями в своём доме. Это предательство. Ты поставил меня перед фактом. Ты выбрал их, а не меня.
Он молчал. Глаза бегали, как у школьника на экзамене.
— Завтра же, — продолжила Яна. — Завтра. Убираете всё своё барахло, возвращаете на место вещи тёти. Иначе я вызываю грузчиков и выкидываю всё на улицу.
— Ты не посмеешь, — прошипел Виталий.
— Проверим, — холодно ответила она.
Она вышла из кухни, громко хлопнув дверью. И впервые за долгое время почувствовала — в этом доме снова есть её сила.
На следующий день Яна приехала не одна. Вместе с ней — двое грузчиков. Машина с открытым кузовом стояла у ворот.
Когда она вошла в дом, атмосфера уже была натянута, как струна. Галина Ивановна сидела в кресле, как королева, обняв подлокотники. Виталий ходил из угла в угол, бледный, с рассеянным видом. Геннадий Петрович нервно листал газету, хотя буквы явно не читал.
— Что это значит? — свекровь сразу взвилась. — Это ещё что за люди?
— Это грузчики, — спокойно сказала Яна. — Они помогут вернуть на место вещи моей тёти.
— Ты не посмеешь! — вскрикнула Галина Ивановна, вскакивая. — Это наш дом теперь тоже!
— Ваш? — Яна даже усмехнулась. — Хотите, я вызову полицию и посмотрим, что вы скажете им?
Виталий подскочил, схватил её за руку:
— Яна, не делай этого. Поговорим. Давай как-то по-человечески…
— По-человечески? — она резко выдернула руку. — По-человечески — это когда спрашивают. А ты выбрал за меня. Ты унизил меня. Ты предал меня.
— Это не предательство! — выкрикнул он. — Это семья!
— Семья? — Яна сжала губы. — Нет, Виталий. Это твои родители. Моя семья — это я сама. И уважение, которого ты мне не дал.
Она махнула грузчикам:
— Прошу. Вещи из чердака вернуть на место. Всё чужое собрать.
Началась суета. Мужчины поднимали тяжёлые коробки, снимали старый комод, возвращали его в зал. Каждая вещь тёти возвращалась, словно камень падал с души Яны.
Галина Ивановна металась по дому, кричала:
— Это издевательство! Да кто ты такая, чтобы нас выгонять?!
— Хозяйка этого дома, — твёрдо сказала Яна. — И единственная законная наследница.
— Яна, — Виталий уже почти умолял, — ну не выгоняй их так. Это же мои мама и папа!
— А я тебе кто? — она резко посмотрела ему в глаза. — Подстилка для твоих решений? Кукла без права голоса?
Он опустил голову.
Когда вещи свекрови и отчима вынесли к машине, Яна в последний раз оглядела дом. Всё снова стало её. Дыхание выровнялось.
— Собирайтесь, — спокойно сказала она. — И езжайте в свою квартиру.
— Ах вот как, — Галина Ивановна прижала ладонь к груди. — Значит, нас на улицу. А твой брак, Яна, после этого не выдержит!
Яна подошла ближе и произнесла тихо, но так, что у всех мороз по коже:
— Это уже не брак. Это обман.
Она открыла дверь, давая им выйти.
Виталий стоял последним. Хотел что-то сказать, но слова застряли. Яна лишь отрезала:
— Если решишь вернуться — только один путь: уважение. Без этого ты здесь чужой.
Дверь хлопнула за его спиной.
Яна села на старый диван тёти. Впервые за много лет она почувствовала — это её дом. Её жизнь. И теперь она будет решать сама.
Конец.
Если вам понравился этот рассказ — обязательно подпишитесь, чтобы не пропустить новые душевные рассказы, и обязательно оставьте комментарий — всегда интересно узнать ваше мнение!