Калитка скрипнула привычно — металл разбух от летней влаги, и каждое утро я обещала себе смазать петли. Но руки всё не доходили, а скрип уже стал частью дачного ритуала, как звон ведра о сруб колонки или шорох травы под босыми ногами.
Я несла помидоры в подоле рубашки — спелые, тяжёлые, пахнущие солнцем и землёй. На крыльце уже стояли банки для засолки, вымытые до скрипа, и кастрюля с рассолом. День обещал быть обычным: заготовки, полив, вечерний чай на веранде с книгой.
— Катя, а Катя!
Я обернулась. Через забор смотрел Андрей, мой сосед по участку. Лицо у него было какое-то озабоченное, не такое, как обычно, когда он перебрасывался со мной парой фраз о погоде или помидорах.
— Что-то случилось? — поставила ведро, отряхнула руки.
— Можно... можно к тебе на минутку? — Он мялся у калитки, как школьник перед учительской.
— Конечно. Заходи.
Андрей прошёл на участок, снял кепку, провёл рукой по волосам. Мы знали друг друга года три — с тех пор, как я купила эту дачу. Здоровался всегда вежливо, пару раз помогал с дровами, когда у меня спина прихватила, иногда угощал яблоками со своих старых деревьев. Обычное соседское знакомство, без особой близости, но с взаимным уважением.
— Слушай, у меня к тебе... странная просьба, — начал он, вертя кепку в руках. — Можешь отказаться сразу, я пойму.
— Говори уже.
— Мне нужно, чтобы ты сегодня вечером... — пауза, вздох. — Сыграла мою жену.
Я уставилась на него, не понимая, шутит он или серьёзно. Но по лицу было видно — серьёзно.
— То есть как это?
— Ко мне приедут... важные люди. Из органов опеки. — Слова давались ему тяжело, словно каждое стоило усилий. — Решается вопрос с Максимом. С племянником. Его мать, моя сестра... она умерла в феврале. Рак. А теперь мальчишку хотят определить в детдом, потому что я холостяк. Говорят, неполная семья — не лучший вариант.
Я молчала, переваривая услышанное. О племяннике я не знала. Впрочем, мы и не были близки настолько, чтобы делиться семейными проблемами.
— И ты решил... что жена из соседки поможет?
— Я знаю, это глупо, — он опустил голову. — Но они приедут сегодня. Неожиданно. Инспекция такая. И если увидят домашний уют, семейную обстановку... может, дадут шанс.
— Почему я? — спросила прямо.
Андрей покраснел.
— Потому что ты... подходящая. Серьёзная. И мальчишка тебя знает — он иногда мяч перебрасывал к тебе во двор, ты всегда спокойно отдавала. Не ругалась.
— А что я должна буду делать?
— Просто... быть рядом. За столом. Чтобы было похоже на семью. Они пробудут часа два максимум. Я всё объясню после, честно.
Я смотрела на него — взрослый мужчина, а мнётся, как подросток. В его глазах была такая мольба, что отказать стало сложно.
— Ладно, — сказала наконец. — Но я не умею играть. И врать не люблю.
— Не надо врать. Просто... будь собой. Только представимся мужем и женой.
Следующие два часа прошли в странной суете. Андрей притащил мне шаль — «чтобы выглядело домашне» — и мы неловко репетировали детали нашего выдуманного брака.
— Значит, познакомились на рынке, — бормотал он, расхаживая по моей кухне. — Ты покупала рассаду, я помог донести ящик до машины.
— Какой машины? У меня нет машины.
— Ну... до остановки. До маршрутки.
— А как давно мы вместе?
— Два года. Поженились тихо, без свадьбы. Ты работаешь... чем ты работаешь?
— Бухгалтером.
— Отлично. А любимая песня у нас... — он запнулся.
— Зачем нужна любимая песня?
— Они могут спросить. Для достоверности.
Мы остановились на «Подмосковных вечерах» — нейтрально и по возрасту подходило.
Когда я переоделась в тёмно-синее платье и накинула его шаль, между нами повисла неловкость. Я чувствовала себя актрисой-любительницей перед премьерой, а он нервно поправлял рубашку и всё время смотрел на часы.
— Они уже должны были приехать, — пробормотал он.
— Андрей, а где сейчас Максим?
— У друга остался на два дня. Я решил... лучше пусть не видит всю эту комедию.
Мне стало грустно. Ребёнок где-то в стороне, а мы тут разыгрываем спектакль для чужих людей. Но было уже поздно отступать.
Машина подъехала в семь вечера — серая «Лада» с официальными номерами. Из неё вышла женщина лет пятидесяти в строгом костюме и мужчина помоложе с планшетом. Они прошли к дому Андрея серьёзно и молча.
— Елена Михайловна, Игорь Витальевич, — представились они. — Из отдела опеки.
— Андрей, — кивнул сосед. — А это моя жена Екатерина.
Слово «жена» прозвучало странно. Я кивнула, стараясь выглядеть естественно.
Мы прошли в дом. Я здесь была всего пару раз — когда Андрей болел гриппом, и я приносила ему суп. Теперь всё выглядело по-другому. На столе стояли два чайных сервиза — явно он готовился заранее. На стене висели фотографии, которых я раньше не замечала. На одной — мальчик лет десяти с серьёзными глазами.
— Максим? — спросила Елена Михайловна, указывая на фото.
— Да. Мой племянник, — ответил Андрей. — Катя его очень любит. Правда, дорогая?
Он посмотрел на меня, и я поняла, что началось.
— Конечно. Хороший мальчик. Умный.
— А как долго вы с ним знакомы? — Игорь Витальевич что-то записывал в планшете.
— Два года, — сказала я, вспомнив нашу легенду. — С тех пор, как мы с Андреем... — запнулась.
— Поженились, — подхватил он. — Тихо, без особых торжеств. Мы оба не любим суету.
Елена Михайловна оглядывалась по дому внимательно, как следователь на месте преступления. Остановилась у полки с книгами, потом у окна, где на подоконнике стояли два горшка с фиалками.
— Цветы ваши, Екатерина Андреевна?
— Да, — соврала я. — Люблю фиалки.
— А готовить кто предпочитает?
Андрей и я переглянулись.
— Я готовлю, — сказала я. — Андрей больше по хозяйству. Дрова колет, грядки копает.
— Хорошо дополняете друг друга, — заметила Елена Михайловна. В её голосе прозвучало одобрение, и я почувствовала странное облегчение.
Мы сели за стол. Андрей разжёг мангал, я подавала салат и хлеб. Всё происходило как-то само собой — он автоматически убирал мою тарелку, когда я поела, я машинально поправила воротник его рубашки, когда он наклонился за солью. Словно мы правда были парой.
— А планы на будущее какие? — спросил Игорь Витальевич, отрезая кусок мяса с решётки. — В смысле, детей своих не планируете?
Я поперхнулась чаем. Андрей покраснел.
— Мы... пока сосредоточились на Максиме, — сказал он осторожно. — Хотим, чтобы он освоился, почувствовал себя дома.
— Правильно, — кивнула Елена Михайловна. — Не торопиться. А у ребёнка характер какой?
— Спокойный, — ответила я, вспомнив мальчика, который действительно иногда забегал на мой участок за мячом. — Застенчивый немного. Но добрый. И очень привязан к дяде.
— А вы с ним как отношения строите? — Елена Михайловна внимательно смотрела на меня.
— Постепенно. Я понимаю, что для него это трудно — принять чужую женщину в доме. Но мы находим общий язык. Он любит читать, я тоже. Иногда обсуждаем книги.
Это была чистая правда. Максим действительно несколько раз заходил ко мне, когда Андрея не было дома, и мы разговаривали о книгах. Мальчик был начитанным и умным.
Вечер тянулся медленно. Я чувствовала себя канатоходцем — каждое слово нужно было взвешивать, каждый жест продумывать. Но постепенно напряжение спадало. Андрей рассказывал о своей работе на заводе, о планах по ремонту дома. Я поддерживала разговор, и иногда мне казалось, что мы правда семья.
Когда стемнело и над столом зажгли лампочку, Елена Михайловна отложила блокнот.
— Спасибо за гостеприимство. Мы должны ехать.
— И... какие выводы? — спросил Андрей.
— Пока всё выглядит положительно, — сдержанно ответила она. — В течение недели подготовим заключение. Но, думаю, препятствий для оформления опеки нет.
Когда машина скрылась за поворотом, мы остались стоять у калитки. В доме на столе остались недопитые чашки, крошки хлеба, тёплый чайник. Пахло дымом от мангала и ночной прохладой.
— Спасибо, — сказал Андрей тихо. — Я в долгу перед тобой.
— Не говори глупости.
Мы зашли в дом. Я начала собирать посуду, но он остановил меня за руку.
— Кать, я должен кое-что сказать.
— Что?
Он долго молчал, глядя в окно.
— Я солгал тебе. Не про Максима — это всё правда. А про то, почему попросил именно тебя.
Я поставила чашки обратно на стол и повернулась к нему.
— Слушаю.
— Я... я давно за тобой наблюдаю. Не в смысле слежу, а... замечаю. Как ты по утрам поливаешь грядки, как аккуратно развешиваешь бельё, как терпеливо возишься с банками для заготовок. Помню, как ты прошлым летом латала сетку у клубники — целый день с иголкой сидела. И как всегда спокойно разговариваешь с Максимом, не раздражаешься, когда он мяч перебросит.
Я молчала, не зная, что сказать.
— Когда сестра умерла, и началась эта история с опекой, я подумал... — он запнулся. — Я подумал, что если бы у меня была такая жена, как ты, то никаких проблем бы не возникло. А потом понял, что хочу, чтобы она у меня была. Не для опеки, а просто... для жизни.
— Андрей...
— Я понимаю, это глупо. Мы даже толком не знаем друг друга. Но сегодня, когда мы сидели за столом, когда ты так естественно поправила мне воротник, когда говорила с этими людьми про Максима... — он посмотрел на меня. — Мне показалось, что так и должно быть.
На столе между нами лежала шаль, которую он принёс мне утром. Я взяла её в руки — мягкая, тёплая, пахнущая его домом.
— А если бы опека отказала? — спросила я. — Ты бы всё равно это сказал?
— Не знаю. Наверное, не решился бы.
— То есть я была запасным вариантом?
— Нет! — он резко покачал головой. — Ты была... мечтой. А опека — просто поводом её озвучить.
Я смотрела на него — взрослый, серьёзный мужчина, который взял на себя ответственность за чужого ребёнка, который три года здоровался со мной через забор, не решаясь на что-то большее.
— Мне нужно подумать, — сказала я наконец.
— Конечно.
— И я хочу познакомиться с Максимом. По-настоящему. Не через забор и не во время спектакля.
— Он приедет послезавтра.
— Тогда приходите оба в воскресенье на обед. Я сварю борщ. Настоящий, не для опеки.
Андрей улыбнулся — первый раз за весь вечер.
— А потом посмотрим, — добавила я. — Может быть, нам действительно стоит узнать друг друга получше. Не в роли мужа и жены, а просто... как людям.
— Спасибо, — сказал он. — За всё.
Я сняла шаль и повесила её на спинку стула.
— До свидания, Андрей. Не муж.
— До свидания, Катя. Не жена.
Но когда я выходила из его дома, он окликнул меня:
— А крючок на твоей калитке я всё-таки поставил два месяца назад. Заметила?
Заметила. И каждый раз, закрывая калитку, думала — кто же это сделал. Теперь знала.
На улице было тихо и прохладно. Я шла по дорожке к своему участку, слушая, как скрипит под ногами гравий. Калитка открылась легко — крючок держал надёжно. Я обернулась. В окне дома Андрея ещё горел свет, и на столе всё ещё стояли наши чашки.
Скрипнув, калитка закрылась за моной спиной. Тот же звук, что и утром, но теперь он означал что-то другое. Не конец дня, а начало чего-то нового. Может быть.