Табуретка качнулась под моим весом, когда я потянулась к дальней коробке на антресолях. Пыль щекотала нос — я чихнула и чуть не потеряла равновесие. Клейкая лента на крышке отошла легко, слишком легко для коробки, которая должна была лежать здесь годами.
Запах нафталина ударил в лицо. Я отвернулась, зажмурилась, а когда снова посмотрела в коробку — на секунду не поняла, что вижу. Белая ткань, аккуратно сложенная. Фата в отдельном пакете. И рамка с фотографией сверху.
На фото улыбался мой муж. В свадебном платье.
Пальцы стали ватными. Я взяла рамку, поднесла ближе к лицу. Это точно Андрей — узнаю родинку над левой бровью, шрам на подбородке от детской травмы. Но на нем это платье. Белое, с кружевными рукавами, с корсетом, который подчеркивает талию. Фата закреплена высоко, волосы уложены. Макияж. Он улыбается в объектив так естественно, словно это самая обычная вещь в мире.
Я попыталась смешно хмыкнуть — не получилось. Во рту стало сухо.
Достала платье из коробки. Размер сорок четвертый — Андрееев. На подгибе желтоватые следы от мела, в складках корсета — булавка портновская. В кармане — скомканная расписка из ателье «Силуэт» на Тверской. Дата — три месяца назад. Как раз когда он ездил в командировку в Питер.
Села на табуретку, держа платье на коленях. Шелест органзы казался слишком громким в тишине коридора.
Маскарад? Корпоратив? Спектакль какой-то благотворительный? Я листала в уме варианты, как страницы в книге, но ни один не ложился правильно. Андрей работает в IT, никаких театральных проектов. На корпоративах предпочитает стоять у стены с пивом. Маскарады не его история — я знаю мужа восемь лет, из них пять в браке.
Достала телефон. Полезла в облако, в папку с фото за последние три месяца. Вот он перед отъездом в Питер, вот селфи из гостиницы, вот он уже дома с подарками. Но если я посмотрю на метаданные этого снимка в рамке...
Координаты фотостудии «Люкс» в Москве. Дата — тот самый день «командировки».
Сердце забилось чаще. Я осторожно ощупала подкладку платья — еще одна булавка, нитка белого шелка, прилипшая к корсажу. В боковом шве — крохотный разрыв, аккуратно зашитый. Кто-то носил это платье. Кто-то в нем двигался, садился, вставал.
— Лен? — голос Андрея из кухни. — Ты где?
Я быстро сунула платье обратно в коробку, закрыла крышку.
— На антресолях! Разбираю коробки!
— Осторожно там, табуретка шатается!
Я посмотрела на коробку, потом на свои руки. Они дрожали.
Вечером я позвонила Кате, своей сестре.
— Слушай, — я подбирала слова, — а если бы ты нашла что-то странное... в вещах мужа...
— Что именно? — Катя сразу насторожилась.
— Не знаю. Что-то, чего там быть не должно.
— Лена, ты о чем? Что случилось?
— Ничего. Просто... гипотетически.
— Ты разговаривала бы с ним. Прямо. Без намеков. — Пауза. — Ты уверена, что ничего не случилось?
Я положила трубку, так и не ответив.
Следующим утром, пока Андрей был на работе, я поехала в ателье «Силуэт». Небольшое помещение на первом этаже, пахнет отпаривателем и новой тканью. За прилавком — женщина лет пятидесяти с измерительной лентой на шее.
— Добрый день, — я положила расписку на стеклянную поверхность. — Это чек моего мужа. Хотела узнать...
Женщина взглянула на бумажку и кивнула:
— А, помню. Очень вежливый молодой человек. Переделывал платье под себя. Говорил, что для фотосессии нужно.
— Для фотосессии? — я старалась, чтобы голос звучал нормально.
— Ну да. Что-то связанное с работой, кажется. Или с друзьями. Я не расспрашивала — не мое дело. Он очень переживал, чтобы все село идеально. Мерки снимали дважды.
Я поблагодарила и вышла на улицу. Солнце било в глаза, хотелось присесть где-нибудь в тени.
Дома я внимательно посмотрела на Андрея. Он мыл посуду после ужина, как всегда — методично, сначала тарелки, потом кружки, потом столовые приборы. Руки красные от горячей воды. На запястье маленький порез — свежий.
— Откуда порез? — спросила я.
Он глянул на руку:
— А... не помню. Наверно, об что-то зацепился.
— Болит?
— Не особо.
Я села за стол, наблюдая, как он вытирает чашки полотенцем.
— Андрей.
— М?
— Мне нужно кое-что тебе показать.
Он обернулся. В его глазах мелькнуло что-то — осторожность? страх?
— Что показать?
Я пошла в коридор, принесла коробку. Поставила на стол. Андрей посмотрел на нее, и я увидела, как дрогнули уголки его губ.
— Лена...
— Откуда это у нас?
Долгая пауза. Он опустился на стул напротив меня.
— Это не то, что ты думаешь.
— А что я думаю?
— Не знаю. Но точно не то.
Я открыла коробку, достала фотографию. Положила между нами.
— Тогда объясни, что это.
Он взял рамку, долго смотрел на снимок. Потом поставил ее обратно.
— Можешь подождать до выходных? Я все расскажу, но... не сейчас. Мне нужно время.
— Время на что?
— Собраться с духом. — Он посмотрел мне в глаза впервые за весь разговор. — Пожалуйста.
Я убрала коробку. Но спать в ту ночь мы легли молча, каждый по своей стороне кровати.
Два дня я ходила как в тумане. Пересматривала наши совместные фотографии, вспоминала моменты, когда Андрей был рассеянным или отстраненным. Командировки. Задержки на работе. «Встречи с друзьями», о которых он рассказывал скупо.
В четверг вечером мы наконец сели на кухне друг напротив друга. Я заварила чай — ритуал, который помогал мне успокоиться.
— Слушаю, — сказала я.
Андрей долго молчал, крутил в руках ложку.
— Помнишь Аню Савельеву? Мою одноклассницу.
— Ту, что умерла два года назад?
— Да. — Он сделал глубокий вдох. — Это было ее платье. Свадебное. Она его так и не надела — рак забрал ее раньше.
Я ждала продолжения.
— Перед смертью она попросила меня... — Андрей запнулся. — Это звучит странно.
— Говори.
— Она сказала: «Хочу увидеть, как бы выглядела наша свадьба». Мы встречались в школе, потом разошлись, но... она всегда шутила, что мы были бы красивой парой.
Я пила чай маленькими глотками, не перебивая.
— В последние недели она была очень слабая. Не могла встать с кровати. И попросила меня примерить ее платье, сфотографироваться. Сказала, что так сможет представить, как все было бы...
— И ты согласился.
— Да. — Он поднял глаза. — Это было в хосписе, в комнате для родственников. Медсестра помогла с макияжем и укладкой. Аня смотрела на меня и плакала. Говорила: «Красивый из тебя жених».
Я поставила чашку. Чай остыл.
— Почему ты не рассказал мне тогда?
— Не знаю. Мне было... стыдно? Странно? Я не знал, как ты отреагируешь. И потом это казалось чем-то очень личным. Между мной и Аней.
— А платье зачем оставил?
— Ее мать отдала мне после похорон. Сказала, что Аня просила. Чтобы память о том дне осталась. — Он потер лицо ладонями. — Я собирался рассказать тебе, но все откладывал. А потом забыл про коробку на антресолях.
Я встала, подошла к окну. На дворе включили фонари — стало темно, не заметила.
— Андрей.
— Да?
— Покажи мне переписку с ее мамой. И документы из хосписа, если они есть.
Он кивнул, достал телефон. Показал сообщения от Веры Ивановны — последнее три месяца назад: «Андрюша, передаю платье Анечки. Она хотела, чтобы у тебя осталась память о том дне. Спасибо тебе за все».
Потом открыл папку в облаке — справка из хосписа, пропуск посетителя на то число, когда была сделана фотография.
Я села обратно за стол.
— Когда ты принял решение сделать это?
— В тот же день, как она попросила. Я понял, что для нее это важно.
— Кто еще знает?
— Вера Ивановна. Медсестра в хосписе. Фотограф в студии.
— Чего ты хочешь от меня сейчас?
Он долго молчал.
— Понимания, наверно. И прощения за то, что скрывал.
Я смотрела на наши сцепленные на столе руки.
— Мне нужно время подумать. Не о том, что ты сделал — это было правильно. О том, что ты молчал три месяца.
— Я понимаю.
— И нам стоит поговорить с семейным психологом. Если мы действительно хотим быть честными друг с другом.
— Хорошо.
На следующий день я снова полезла на антресоли. Достала коробку, аккуратно разложила платье на диване. Белый шелк переливался в солнечных лучах. Я представила Андрея в этом наряде, рядом с умирающей девушкой, которая хотела увидеть свою несбывшуюся свадьбу.
Потом осторожно сложила платье обратно, поставила рамку с фотографией сверху. Понесла коробку на антресоли — но на этот раз поставила ее не в дальний угол, а поближе. Чтобы не забыть.
Табуретка скрипнула под моим весом, когда я спускалась. Запах нафталина еще долго не выветривался из коридора. Но теперь это не пугало — теперь это была просто часть нашей общей истории. Той, которую мы учились рассказывать друг другу честно.