Это был тот самый поезд — длинный, грохочущий, пахнущий железом, кипятком из самовара и вечным перегаром соседних купе.
Я ехал в Анапу. Не отдыхать, конечно. Тогда вообще мало кто «ехал отдыхать» — все куда-то тащились: по работе, к родственникам, от себя.
Я просто сел, думал, что это будет скучная дорога.
Но стоило открыть дверь вагона — и я понял: всё, приехал.
Сначала это был просто шум. Громкий, звонкий, как будто рядом включили телевизор с двадцатью музыкальными каналами сразу.
А потом шум материализовался: десятки спортивных сумок, кеды с разноцветными шнурками, блестящие бутылки для воды и бесконечные майки с надписями «Чемпионат ЮФО 2018» или «Лига будущих звёзд».
Передо мной стояла стая подростков-волейболисток. Как цыплята, только под два метра ростом и с маникюром.
— Девчонки, спокойно, — устало сказала тренер, женщина с видом «я отработала три смены на шахте и ещё поживу».
— Это вот он мешает, — тут же заявила одна, показывая пальцем на меня.
— Я даже слова не сказал, — удивился я.
— Ага, уже врет, — хмыкнула другая, делая вид, что пишет донос на телефоне.
К вечеру поезд превратился в филиал спортинтерната. Волейболистки бегали по вагону, спорили, кто выше подпрыгнет в коридоре, кто громче смеётся, и кто первым займёт туалет.
Ах да, туалет.
В вагоне их было два. Но это не имело значения. Потому что каждое утро они превращались в главный трофей, как кубок Лиги чемпионов.
Я решился сходить туда на второй день.
Зря.
На полу — следы от кроссовок и заляпанная бумага. В углу валялась пустая банка из-под энергетика.
Воздух был такой, словно кто-то смешал освежитель воздуха с потом и клубничным шампунем.
— Занято! — прокричал кто-то изнутри.
— Я вижу, — сказал я и ушёл.
Сосед по полке, мужик лет пятидесяти, посмотрел на меня:
— Лучше вечером туда не суйся. Они там часами красятся. Волосы, ресницы, ногти. Думаешь, они играть едут? Они едут на подиум.
И действительно.
На рассвете очередь в туалет извивалась по коридору, как питон в «Ну, погоди!».
Одна стояла с феном. Другая с палеткой теней. Третья держала зеркало, как священный артефакт.
Маленькая лет двенадцати спросила:
— А можно я просто руки помою?
— Иди на море, там руки и мой, — огрызнулась старшая.
Я стоял и наблюдал, как вагон превращается в арену тщеславия.
Одна потеряла наколенник — трагедия.
Другая сломала ноготь — истерика.
Третья поссорилась с подругой, потому что та «слишком громко дышит».
К концу дня я стал философом.
Я понял: ад — это не костры и черти с вилами.
Ад — это поезд Москва—Анапа, полный волейболисток, едущих на сборы.
Туалеты всегда заняты.
Коридоры забиты смехом и визгом.
Воздух пропитан лаковым спреем.
И кто-то всё время орёт: «чё ты как батя?»
С утра я столкнулся с той самой, что первой на меня настучала.
— Вы всё ещё с нами? — спросила она.
— А ты думала, я сбежал через окно?
— Можно было бы. Вам же тяжело нас терпеть. Вы всё время смотрите, как будто мы нереальные.
— Очень реальные. Как кошмар, который повторяется каждую ночь.
Она замолчала. Возможно, впервые за всю поездку.
— Просто нам никто не говорил, как себя вести. Нас дома баловали. Мама, папа. Всё делали за нас.
— А теперь вот выросли. И осваиваете новый уровень хаоса.
Мы замолчали.
Дверь туалета хлопнула. Вышла очередная «дива» с феном в руках и сиянием на лице.
— Ну, вы хоть напишите об этом? — спросила девочка.
— Уже пишу. Но вряд ли тебе понравится.
Теперь я вспоминаю тот поезд как символ.
Символ того, как шумное будущее и уставшее прошлое оказались в одном вагоне.
Они красят губы.
А я ищу туалетную бумагу.