Рассказали бы Василисе там, дома, что спать зимой на улице, укутавшись в медвежью шкуру, — тепло и приятно, не поверила бы. Ну, как можно спать на снегу? А оказывается, можно!
Караван остановился на ночлег,когда солнце уже совсем низко висело. Как только доехали до постоялого двора, так и встали. И судя по хорошо утоптанной площадке и месту для костра, так делали многие. Выставили сани вокруг кострища.Отвели лошадок в сторону, наказав двум мальчишкам, Веньке и Тришке, следить за скотиной. Никита, взяв с собой трёх мужиков, пошёл к трактиру. Минут через пять вернулся, неся в охапке дрова, и на чём свет стоит костерил хозяина постоялого двора.
—Вот костоглод! Колодца жалко. Воды лошадям дать! Скряга! Цену заломил. А ну, мужики, снег топим, животину поим! За дрова и так деньгу содрал. Жмот. Эх! Своих дровишек надо было брать. Да разве всё увезёшь? Растраты теперь. А ну, как в каждом дворе костоглоты такие? — Сокрушался Никита. Мужиков,как видно, не сильно расстроило, что не разрешили поить лошадок, — они бодренько похватали кожаные мешки и затрусили вдоль дороги.
—Куда это они? — удивилась Василиса. Акинфий словно ждал,когда Василиса с ним заговорит. Охотно пустился в объяснения. Они действительно весь день молчали. Акинфий, когда уставал сидеть, вставал с саней и топал рядом с лошадкой пешком, то перебрасывался словами с позади идущим возницей, то просто песни орал вместе со всеми. Своими воплями распугивая всю живность. А Василиса всё вспоминала контурную карту, которую раскрашивала когда-то сама. Решив, что города указывать на карте, что будет рисовать она, не стоит. Нет их сейчас и в помине, она вспомнила название рек, на пересечении которых и ставила тогда значки, обозначающие железную руду, асбест и золото. Большая река Тура, а в неё впадает Тагил. Ну да. И город-то Нижний Тагил. Ну, правильно, чего заморачиваться. Название реки равно названию города.
—Ну дак, тебе-то, бесу, откуда знать, — хмыкнул он, — за снегом пошли. Лошадям набрать, у костра поставить таять. Лошади воду холодную давать нельзя. Запарится. А пока растает, то и нагреется. И нам в чём готовить? За воду торгаш цену взвинтил. Большой караван заприметил, вот и вздумал нажиться.
—Так снега-то вокруг… — не поняла Василиса, зачем идти куда-то.
—Ну, ты и бестолковый, бес! — чуть ли не вслух рассмеялся Акинфий. — Где ты снег видишь? Этот? — он притопнул своим валенком. — Утоптан он, да не одними лаптями. А тот что чуть дальше — лошадьми угажен. Его что ли топить? Ты такое есть будешь? За свежим снегом пошли. Чистым, — поправил он. Василиса вспомнила,как в детстве ей мама не разрешала снег кушать. А так хотелось! И только сейчас она поняла, что не из-за того, что снег, а из-за того, что не ясно, кто наступал на него, кто плюнул, а то и собака нужду справила. Бррр. Её аж передёрнуло. Потому что потихоньку от мамы она всё равно снег ела. Брр. А может, и лошади там ходили. Были у них в парке лошади. Если у неё когда-нибудь будут дети, она им сразу объяснит, почему снег есть нельзя, а не просто запретит.
Вскоре вернулись ушедшие мужчины, таща за собой полные торбы снега. А один тащил за спиной набитую снегом мешковину.
— А это зачем? — опять не удержалась Василиса.
— Тю. Так снег тает, мало его в торбе будет. А она полная воды должна быть, — укоризненно проговорил Акинфий. — Не будут же они за каждой горстью снега бегать.
Пока Акинфий пояснял Василисе порядок действий, мужики установили вокруг костра торбы со снегом так, чтобы огонь не доставал до них. Спрашивать, как будет таять снег в кожаных мешках, Василиса не стала. Сама и так увидит. Но в её представлении мешок должен загореться, и вода из него вылиться на костёр.
Только теперь она поняла, что никто на огонь торбы не ставит. Они просто стоят рядом, и тепла костра хватит, чтобы снег растаял.
Над костром подвесили котелок, хорошо утрамбованный снегом. Как поняла Василиса — для приготовления пищи.
«Будем надеяться», — подумала Василиса, — «что никто из животных по этому снегу не пробегал и дел своих естественных не делал». А разум живо подкинул картинку: истоптанный мышиными тропками снег. Фу!
Одно радует: это будет есть Акинфий, а не она.
Между тем мужики ходили за снегом ещё четыре раза, так же плотно утрамбовывая снегом торбы и мешковину.
Пока варился кулеш, без дела никто не сидел. Кто-то относил воду, растаявший уже снег, лошадям; кто-то доставал шкуры из саней, расстилая их недалеко от костра; кто-то помогал Маркуше чистить лук и тут же на чурке резать сало кусочками. И главное — всё молча. Без шуток, без улыбок. Обыденная работа. Как в кузне.
И все так же молча, выстаивая свою очередь, чтобы зачерпнуть горячего, вкусно пахнущего варева. По сути — пшеничную кашу с салом и какими-то кореньями.
Никто не брал с собой тарелок. У каждого в валенке лежала деревянная ложка. У кого поменьше, у кого побольше. Ели прямо из котелка, подходя и набирая горячего варева. Пока до последнего доходила очередь, первый уже облизывал пустую ложку и опять торопился встать в очередь. Каша закончилась быстро. Когда на дне осталось совсем немного, Маркуша велел отнести котелок Веньке и Тришке. Им в ночную. Пусть поедят.
— Ночное — это что? — поинтересовалась Василиса.
Она чувствовала, что Акинфию хотелось есть ещё, как и остальным, наверное, мужикам. Да и мальчишкам явно этой каши наесться не хватит. Но он честно нёс котелок в сторону, где оставили лошадей.
— Так лошадок кто напугает, или тать какой. Венька с Трихоном шум поднимут, — пояснил Акинфий.
— Дети? Ночью? — удивилась Василиса.
— Ну не мужики же! — рассердился Акинфий. — А править днём кто будет, если ещё ночами караулить? Не война чай, и они управятся.
Мальчишки с кашей управились быстро. Посмотрев на это, Акинфий велел Тришке сбегать к Маркуше, пусть полть выдаст. Всё же ночь. Морозно. А так пузо полное будет — и холода не почувствуют.
Спать Акинфий улёгся вместе с Никитой. Да и все мужики умостились парами: на одну шкуру легли, другой укутались. И тут же захрапели.
Василиса бы на небо звёздное посмотрела, да воздухом чистым подышала, а то под шкурой хоть и тепло, да только воняет. Мало того, что сама шкура имеет своеобразный запах, так ещё и Акинфий с Никитой естественное отопление включили. Да так, что вскоре тулупы поскидывали, сунув их под голову, оставшись в одном свитере, стёганых штанах и валенках.
Утром все повыставали, когда ещё только-только начало сереть. Наполнили торбы для лошадок зерном, набрали себе в карманы мелкой вяленой рыбёшки, что раздавал Маркуша. Кушать остановятся только вечером. А так не голодные. Съедят соленую рыбку, да снегом зажуют. Вроде как и сытые.
Запрягли лошадок в сани и пустились в путь дальше.
Подъезжая к первой встреченой за сегодня деревеньке, увидели местных мужиков. Завидев обоз, те пустились к нему навстречу.
— Здравте, будьте купцы! — крикнул один из местных и потрусил рядом с возком Никиты. — Лицо твоё уж больно знакомо. Девку Дуньку ты прикупил?
— А так и есть. Тебе чего? — удивился Никита, а Акинфий насторожился.
— Так девок у нас в этом году народилось. Да трудяжки все. Мастерицы. Не желаешь ли ещё приобрести? Дешевле, чем за Дуньку-то. А то и уступим.
Никита фыркнул и подстегнул свою коняжку, чтобы она быстрее двигалась.
— Вот царь-государь расчёт за работу даст, — хохотнул Акинфий, — приедем, ваших девок смотреть, — пообещал он и тоже подстегнул свою лошадку, догоняя отца.
Ночевали в лесу ещё два раза. На четвертый день Никита подгонял своих попутчиков.
— Резвее, резвее. Снег совсем осел. Сегодня в Москве быть надо. А вы чего лыбитесь? — прикрикнул он на Веньку с Тришкой. — А ну спать! Хоть и город, а за конями глаз да глаз нужен будет. А ну, отсыпаться!
Мальчишки, набрав в карманы солёной мелкоты, помчались к самым последним саням, укутались в шкуру и затихли.
«Ничего по дороге не видели», подумалось Василисе. «Всё проспали. Ночь работают, днём спят. Вроде как это очень вредно для детского организма. Хотя ни по Веньке, ни по Тришке этого не скажешь. Они и поспать успевали, и вокруг обоза круги нарезать, догоняя друг друга».
Деревеньки стали встречаться чаще. Серые, с покосившимися домишками. Народ в них злой, голодный.
«К нам бы ближе, — думал Акинфий. — Такие охотнее на рудники пойдут и молча за еду работать будут. Сами не пойдут, сыновей с охотой отдавать будут. Назад будем ехать, сказать надо, куда приходить».
Чем ближе Москва, тем чаще стали попадаться люди, тем шумнее деревеньки. Обоз Никиты обогнал пехотный полк. Их в свою очередь обогнал возок с кем-то знатным. Лошадки резво преодолели Воробьёвы горы, и уже из-за реденького лесочка показалась Москва. Никита приостановил обоз, любуясь.
Василису поразила дымка над Москвой. Словно в тумане стояла столица. Из-за стен дальнего монастыря виднелись зубчатые стены Кремля. Вдоль них,переливаясь и блестя на морозном воздухе, видны были шапки церквей и церквушек. Зелёные, синие, серебряные и золотые, черепичные с красным отливом, глазурные с синеватым отливом. И над всеми — один огромный, словно в золотой шапке. Чуть позже Василиса узнает, что это храм Ивана Великого.
Красота!!! Дух от этого вида захватило не только у Василисы. Даже мальчишки проснулись и смотрели на эту красоту широко открытыми глазами.
И Василиса вдруг поняла, что другую Москву она уже видеть не захочет. С её небоскрёбами, развязками, электрическими украшениями. Хоть и видела она её только по телевизору. Но именно такую красавицу Москву она будет помнить всегда.
— Прибыли, — широко перекрестившись, выдохнул Акинфий. — Сегодня располагаемся, а завтра к царю-батюшке. Продолжение