Вечер выдался паршивый. Дождь как из ведра, ветер такой, что зонт выворачивает наизнанку. Максим плёлся домой после смены — восемь часов по городу мотался, посылки таскал. Ноги как чугунные, спина ноет.
Тридцать два года, а живёт с матерью. После отцовских похорон она как подменённая стала — злая, всем недовольная. То зарплату маленькую ругает, то, что дома не помогает. А он и так из кожи вон лезет: курьером пашет, в выходные подработки ищет.
— Мужик должен быть кормильцем! — вечно твердила она. — Вот отец твой...
А отец пил. И орал. И умер в пятьдесят три от инфаркта. Но об этом мать почему-то забывала.
У подъезда Максим споткнулся о что-то мягкое. Присмотрелся — котёнок. Серенький такой, весь мокрый. Дрожит, жалобно пищит. Лапка странно подогнута — видно, хромает.
— Эх, братишка, — присел Максим. — Тоже жизнь не задалась?
Котёнок попытался отползти, но сил не хватило. Просто лежал и смотрел большими глазами. В них была такая обречённость. Максим узнал этот взгляд. В зеркале видел.
Дождь усилился. Стоять тут можно было до утра, но толку? Котёнок всё равно помрёт. А если взять? Мать убьёт. Она и так каждую копейку считает, а тут ещё рот лишний.
Но что-то внутри не давало уйти. Может, усталость. Может, дождь проклятый. А может, просто надоело быть трусом.
— Ладно, — вздохнул Максим. — Попробуем.
Снял куртку, завернул в неё котёнка. Тот не сопротивлялся — видно, совсем плох был.
В квартире пахло щами и недовольством. Мать уже стояла в прихожей — руки в боки, лицо каменное.
— Где шлялся? Ужин остыл давно!
Максим молча расстегнул куртку. Показал свёрток, из которого торчали лапки.
Мать сначала не поняла. Потом дошло.
— Ты что?! — заорала она так, что соседи наверняка услышали. — На еду денег нет, а ты нахлебником обзавёлся?!
Максим ждал продолжения. Обычно мать могла орать минут десять без остановки. Но тут она вдруг замолчала. Уставилась на котёнка, который высунул мордочку из куртки.
Мокрый. Дрожащий. Совсем крошечный.
И что-то в её лице изменилось. Злость куда-то делась. Появилась растерянность в глазах.
— Он, он же совсем маленький, — сказала она тише.
— Да. Под дождём лежал. Хромает.
Мать протянула руку, осторожно погладила котёнка по голове. Тот жалобно мяукнул.
— Принеси полотенце, — велела она. — Сухое. И молока немного подогрей.
Максим не поверил своим ушам.
— Мам?
— Чего стоишь? Простудится же!
Первые дни прошли на удивление спокойно. Котёнок — Максим назвал его Серым — отлёживался в коробке на кухне. Мать ворчала, конечно, но не выгоняла.
— На диванах не валяться! — объявила она. — И чтоб ни одной лужи на полу!
— Понял, мам.
— И корм на свои деньги покупай. У меня на кошачьи радости средств нет.
Максим кивал и молчал. Главное — не злить. А то передумает.
Но что-то в доме менялось. Мать стала мягче что ли. Когда думала, что никто не видит, подходила к коробке, смотрела на спящего котёнка. Иногда даже пальцем по спинке гладила.
— Худой больно, — бормотала себе под нос. — Кожа да кости.
А однажды Максим пришёл с работы и обнаружил Серого не в коробке, а на кухонном коврике. Рядом стояла мисочка с молоком.
— Мам, это ты?
— Что — я? — мать сделала невинное лицо. — Просто коробка маленькая стала. Вот и переселила. Ему же двигаться надо.
Через неделю котёнок окреп, начал бегать по квартире. И тут началось веселье. Обои драл, цветы грыз, по шторам лазил. Максим каждый день ждал взрыва. Но мать только вздыхала:
— Энергии-то сколько. Как маленький ребёнок.
Максим видел: что-то менялось. В голосе матери появились нотки, которых не было уже лет пять. С тех пор как отец умер, и она превратилась в злобную тётку, которой всё не так.
К концу месяца Серый стал полноправным членом семьи. Спал на старом пледе в углу кухни, ел из красивой миски — мать откуда-то выкопала детскую тарелочку с котятами.
— Откуда это? — удивился Максим.
— Твоя была. В детстве из неё ел.
Она сказала это так просто, будто ничего особенного. А у Максима горло перехватило. Когда он болел, мать кормила его с этой тарелочки. Рассказывала сказки про нарисованных котят.
Когда это кончилось? Когда она стала такой холодной?
— Пушок, иди сюда, — позвала мать Серого. — Видишь, какой умный? Сразу понимает.
Пушок. Она дала ему имя. И даже не заметила.
Максим улыбнулся впервые за долгое время. Настоящей улыбкой, не вымученной.
Но счастье длилось недолго.
В один из вечеров Максим пришёл особенно поздно — завис в пробке, клиент капризничал, начальник орал. Усталый, злой, хотел только поесть и спать.
А дома — скандал.
Мать стояла посреди кухни с тряпкой в руках. На полу — лужа и осколки любимой вазы. Серый жался в углу, испуганно мяукал.
— Вот! — заорала мать, увидев Максима. — Вот твой подарочек! Всё разнёс, гад такой!
— Мам, ну подумаешь, ваза.
— Подумаешь?! — она швырнула тряпку на пол. — Это была мамина ваза! Единственная память!
Максим растерялся. Не знал он про вазу. Мать никогда не рассказывала.
— Прости, я не знал.
— Не знал! — мать разошлась не на шутку. — Ничего ты не знаешь! Живёшь как дурак в облаках! Тридцать два года, а мозгов нет! Всякий хлам в дом тащишь!
— Хлам? — что-то кольнуло в груди. — Серый — не хлам.
— А кто? Член семьи, что ли? Кормилец?
— Он живой. Ему было плохо.
— Мне тоже плохо! — голос матери сорвался. — Мне каждый день плохо! А ты видишь? Нет! Ты только про своих котят думаешь!
— Мам.
— Отец твой хоть мужиком был! Хоть деньги в дом нёс! А ты, — она смотрела на сына с такой злостью, будто он во всём виноват. — Ты слабак. Тряпка. Всю жизнь за чужими хвостами бегаешь, а про семью забыл!
Максим стоял и чувствовал, как внутри что-то рвётся. Всегда молчал, когда мать орала. Терпел. Понимал — ей тяжело. Но сейчас.
Сейчас что-то сломалось.
— А ты? — сказал он тихо. — А ты что делаешь для семьи? Кроме как орать?
Мать опешила.
— Что ты сказал?
— Я спросил — что ты делаешь? — голос Максима становился громче. — Пять лет я слушаю, какой я неудачник. Какой плохой. А ты сама-то что? Сидишь дома, ноешь, всех винишь!
— Максим!
— Нет! — впервые в жизни он повысил голос на мать. — Хватит! Надоело быть виноватым во всём! Может, ты хоть раз спросишь — как мне? Легко мне, по-твоему? Весь день вкалываю, домой прихожу — а тут концерт на тему «Максим — дурак»!
Мать стояла с открытым ртом. Никогда сын так с ней не разговаривал.
— Ты как смеешь.
— Смею! — Максим схватил куртку. — Потому что достало! И знаешь что? Котёнок этот — он хоть радуется, когда меня видит. А ты? Ты только недовольную рожу строишь!
Он развернулся и пошёл к двери. Серый метнулся за ним, мяукая.
— Куда идёшь? — крикнула мать.
— Не знаю! Куда глаза глядят! Там хотя бы орать не будут!
Дверь хлопнула. Максим остался на лестничной площадке с котёнком в руках.
Сердце колотилось как бешеное. Руки дрожали. Он ещё никогда не уходил из дома после ссоры. Всегда первый мирился.
Но сейчас не мог. Просто не мог вернуться и делать вид, что ничего не было.
— Что делать теперь, Серый? — спросил он котёнка. — Куда нам податься?
Серый мурлыкал, устроившись на руках. Он доверял. Был уверен — Максим не бросит.
Ночь они провели в круглосуточном кафе. Максим пил кофе, Серый спал у него на коленях. Официантка покосилась сначала, но потом принесла блюдечко с молоком.
— Красивый какой, — сказала. — Породистый?
— Обычный дворовый, — улыбнулся Максим. — Но да, красивый.
И подумал: а может, и правда пора что-то менять? Не только с матерью. С жизнью вообще.
Домой Максим вернулся только к обеду следующего дня. Всю ночь мотался по городу с Серым, думал. О жизни, о матери, о том, что дальше делать.
Может, съехать наконец? Снять угол где-нибудь? Зарплаты, конечно, впритык, но как-то проживут.
Ключ поворачивал тихо — вдруг мать спит? Но нет. Она сидела на кухне за столом, подперев голову рукой.
— Мам? — позвал он неуверенно.
Она подняла глаза. Красные, опухшие. Плакала? Максим не помнил, когда мать плакала в последний раз. После похорон отца вроде.
— Пришёл, — сказала она тихо. Без злости. Просто констатировала факт.
— Да. Пришёл.
Серый спрыгнул с его рук, подошёл к матери, потёрся о ноги. Она машинально погладила его, взяла на колени.
— Думала, не вернёшься, — продолжала мать. — Думала — всё, достала я сына своими воплями. Уйдёт и правильно сделает.
Максим сел напротив. Впервые за долгое время они сидели просто так — без криков, без претензий.
— Мам, что с тобой?
Она молчала, гладила Серого. Тот урчал, жмурился. Казалось, он понимал — сейчас его присутствие важно.
— Когда я была маленькая, — начала мать вдруг, — у нас тоже был кот. Рыжий такой, пушистый. Мурзиком звали.
Максим удивился. Мать никогда не рассказывала о детстве.
— Я его обожала. Спала с ним, кормила с рук, играла. Он был как младший братишка для меня. Мама работала с утра до ночи, папа, — она помолчала. — Папа пил. Много пил. И злой был, когда пьяный.
В голосе появились нотки, которых Максим раньше не слышал. Боль. Старая, глубокая боль.
— Мурзик меня утешал, когда папа орал. Прижмётся ко мне, мурлычет. И вроде не так страшно становилось.
Серый посмотрел на неё, будто понимал каждое слово.
— А потом, — мать сглотнула. — Мне было лет двенадцать. Пришла из школы, а Мурзика нет. Спрашиваю — где? А папа говорит: «Задушил и выкинул. Хватит дурью маяться. Будешь теперь головой думать, а не сердцем».
Максим похолодел.
— Задушил своими руками, — она гладила Серого, но смотрела в пустоту. — А когда я заплакала, ещё и ремнём дал. «За сантименты», сказал.
Тишина. Только тикали часы на стене да Серый тихонько мурчал.
— И я поклялась себе тогда, — продолжила мать, — что больше никогда ни к кому не привяжусь. Что буду жёсткой. Практичной. Стала. И мужа выбрала такого же — жёсткого, практичного. Думала — с ним безопасно будет. А он, — она горько усмехнулась. — Он тоже оказался как папа. Пил, орал, требовал «чтоб всё по уму было».
Максим молчал. Он помнил отца. Помнил его пьяные крики, подзатыльники, вечное недовольство.
— А потом ты родился, — мать посмотрела на сына. — И я тоже таким растила — чтоб мужиком был, чтоб никого не жалел.Только наоборот получилось. Ты вырос добрым. Мягким.
Серый вдруг встал, потянулся к лицу матери, лизнул её в щёку. Она всхлипнула.
— Мам, — Максим встал, обнял её. — Мам, ну хватит...
— Не хватит! — она цеплялась за него. — Я же тебе детство испортила! Всё время ругала, недовольная ходила. А ты просто хороший. Просто добрый. Я ведь такая же когда-то была.
Они сидели и плакали — впервые за долгие годы по-настоящему близкие. А Серый лежал между ними, урчал и, казалось, понимал — он стал мостиком. Тем, кто вернул им друг друга.
— Знаешь, что я вчера делала? — всхлипнула мать. — Игрушку вязала. Из старой шерсти. Для Серого.
Она показала на подоконник. Там лежал неровный клубочек — попытка сделать кота из ниток.
— Руки-то отвыкли, — смущённо сказала она. — Не получается. Но я стараюсь.
Максим взял самодельную игрушку. Кривая, неказистая, но сделанная с любовью.
— Красивая, — сказал он искренне. — Серому понравится.
— Ты думаешь?
— Уверен.
Серый будто услышал — спрыгнул с её колен, подошёл к игрушке, обнюхал, лизнул. Потом взял в зубы и потащил в свой угол.
— Понравилась, — улыбнулся Максим сквозь слёзы.
Прошёл месяц.
Максим возвращался с работы уставший, но уже не злой. Теперь он знал — дома его ждут.
У двери встретил Серый — подросший, лоснящийся, с умными глазами. Потёрся о ноги, замурчал. А из кухни донёсся знакомый голос:
— Максимка, ты это?
— Я, мам.
В голосе матери не было раздражения. Просто радость — сын пришёл.
На кухне пахло гречкой и чем-то домашним. Мать хлопотала у плиты. На полу возле её ног стояли две миски — одна большая, другая маленькая.
— Устал? — спросила она, не оборачиваясь.
— Как обычно. Но ничего.
— Садись, покормлю.
Серый запрыгнул на подоконник, где лежала целая коллекция самодельных игрушек. Мать вязала их каждый вечер — неровные, кривоватые, но с душой. Котёнок обожал эти поделки больше любых покупных.
— Знаешь, что сегодня было? — мать поставила перед сыном тарелку дымящейся гречки. — Соседка Петровна зашла. Увидела Серого и говорит: «Какой воспитанный! Небось породистый?» А я отвечаю: «Самый что ни на есть дворовый. Зато умный и добрый».
Мать гордилась их котом.
Она села напротив, подперла подбородок рукой.
— Знаешь, вчера в магазине была. Вижу — молодая мама с коляской. Ребёнок плачет, она нервничает. А я подошла, поговорила с ней, успокоила. Раньше бы прошла мимо. Подумала бы: «Нарожала, теперь мучайся».
Серый спрыгнул с подоконника, устроился между ними на стуле.
— А сейчас будто сердце оттаяло. Спасибо Серому.
Серый замурчал, будто понимал каждое слово.
— Он теперь никакой не нахлебник, — сказала мать тихо.
За окном начинался вечер. В квартире горел свет, пахло ужином и домом. Серый урчал, свернувшись клубочком на стуле.
А Максим думал: как мало нужно для счастья. Тепло. Понимание. И кто-то рядом, кому ты нужен.
Кот потянулся, зевнул и закрыл глаза. Все дома. Всё хорошо.
Что ещё надо?
Не забудьте поставить лайк - этим вы поможете развитию канала.
Дальше будут не менее интересные истории. Подписывайтесь, чтобы не пропустить!
Самая популярная публикация месяца: