«Да сколько ей там осталось-то? Год, два, ну три от силы! А нам деньги нужны сейчас!» — шипел за дверью голос моей невестки Марины.
Я стояла на пыльной лестничной клетке их панельной девятиэтажки, прислонившись лбом к холодному косяку. Рука с авоськой, в которой лежали банки с моими огурчиками для них, затряслась. Я приехала мириться, а попала на собственные поминки.
«Марин, ну что ты такое говоришь…» — вяло попытался возразить мой сын, мой Андрюшенька.
«А то и говорю! — не унималась она. — Твоя мать еле ползает, на том свете ей уже прогулы ставят! А из-за ее упрямства мы бизнес теряем! Или ты хочешь опять идти на завод гайки крутить за сорок тысяч? Давай, решай! Или она, или мы!»
Пауза. Я затаила дыхание. Я молилась всем богам, чтобы мой сын, кровиночка моя, сейчас стукнул кулаком по столу и заступился за мать.
«Ладно-ладно, я поговорю с ней еще раз, — устало выдохнул Андрей. — Все равно эта дача нам достанется. Рано или поздно».
Рано или поздно. Эти слова резанули по живому. Вот и всё. Конец. Я развернулась и, не чуя под собой ног от унижения и боли, побрела вниз по лестнице. В этот момент я поняла: сына у меня больше нет.
А ведь как всё хорошо начиналось… У меня двое детей, Оля и Андрей. Только Оленька, старшая, родилась, когда мы сами еще молодые были, воспитывали в строгости. А Андрюша — поздний ребенок, вымоленный, заласканный. Всю душу в него вложила. Оля в восемнадцать лет выскочила замуж за своего Сергея, парня не нашего круга, простого работягу. Я была против, кричала, запрещала. Дура была, Господи прости. «Он тебе не пара! У него за душой ни гроша!» — твердила я. А она мне в ответ: «Мама, зато человек хороший!». Собрала вещички и уехала с ним в другой город. С тех пор почти и не общались, так, редкие звонки на праздники. Вся моя жизнь сосредоточилась на Андрюше.
Он рос, а я не могла на него нарадоваться. После института покрутился в городе, а потом заявил: «Мам, что я буду в этой пыли за копейки сидеть? Буду к тебе на дачу ездить, отдыхать душой». А дача у меня — это вся моя жизнь. Шесть соток под Рязанью, доставшиеся еще от моих родителей. И главный мой кормилец — огород. Картошечка, огурчики, помидорчики, лучок — всё свое, не из «Пятёрочки», где цены кусаются.
Года четыре назад Андрюша приехал особенно воодушевленный.
«Мам, — говорит, — ну что ты горбатишься на этих грядках? Двадцать первый век на дворе! Давай тут газон посеем, беседку поставим, мангал. Будем с друзьями приезжать, шашлыки жарить. Цивилизованно отдыхать!»
Я сначала руками замахала. Как же так? Это же земля, она кормить должна!
«Мам, ну не смеши, — убеждал он. — Я тебе сам буду продукты возить. Мешок картошки — копейки стоит! Зачем спину ломать? Лучше отдыхай, цветочками занимайся».
И ведь убедил, чертяка. Выкорчевали мы мою смородину, сровняли грядки. Посеяли траву, поставили беседку. Красиво стало, не спорю. А Андрюша и правда поначалу возил продукты. Гречка, макароны «Макфа», тушенка по акции, самый дешевый чай. Не густо, но я и этому была рада. Главное — сынок рядом, заботится.
Потом он женился на Марине. Девица городская, с маникюром, на мою дачу смотрела, как на филиал преисподней. Меня терпела со скрипом. Визиты Андрея стали реже, а продуктовые наборы — скуднее. А в прошлом году он приехал мрачнее тучи.
«Мам, дело есть, — начал он без предисловий, отодвинув тарелку с моим борщом. — Мне на бизнес деньги нужны. Стартовый капитал».
Я пожала плечами: «Сынок, так у меня пенсия четырнадцать тысяч, ты же знаешь. Чем я помогу?».
«Да не про эти копейки речь! — поморщился он. — Тут слух прошел, что нашу землю под элитный коттеджный поселок забирать будут. Цены взлетят до небес. Мам, дачу продавать надо».
У меня ложка из рук выпала.
«Как… продавать? — пролепетала я. — Это же дом наш. Я тут родилась, ты всё детство пробегал. Это же память!»
«Мама, это просто старый дом и шесть соток земли! — отрезал он. — Он ветшает, а вкладываться в него некому. Продадим сейчас — хватит и тебе на однушку в Рязани на окраине, и мне на стартап. Дело выгорит — я тебя озолочу!»
«Пусть родители твоей Марины всё продают! — закричала я, чувствуя, как обида подкатывает к горлу. — А это мой дом! Мой! И пока я жива, никто его не продаст!»
Он тогда хлопнул дверью и уехал. Месяц ни слуху, ни духу. Я сидела на его «помощи», запасы таяли. Соседка тетя Валя подкармливала, видя мое положение. А я всё ждала, что сынок одумается. Думала, поеду сама, поговорю, огурчиков домашних отвезу, помирюсь… Вот и поехала. На свою голову.
Проведя ночь на вокзале, под утро я вернулась на свою дачу. Шла от остановки, а в голове стучало одно: «Рано или поздно». Значит, они просто ждут. Ждут, когда я отдам богу душу, чтобы забрать свое. Злость придала мне сил. Нет, не дождетесь!
Я вошла во двор, взяла топор и с каким-то остервенением принялась рубить кусты роз, которые так лелеяла. Хватит! Газону — конец. Будет огород, как и раньше. Выживу. Сама выживу.
В разгар этой работы заскрипела калитка. Я думала, соседка. Поднимаю голову — и замираю. На дорожке стояла Оля. Моя дочка. Взрослая, красивая. А за ней — муж ее, Сергей. Уже не тот худенький мальчишка, а крепкий, серьезный мужчина.
«Мама? — ахнула Оля, увидев меня с топором в руках. — Мама, что случилось?»
И тут меня прорвало. Я рассказала всё. И про дачу, и про «бизнес» Андрюшин, и про разговор, который подслушала. Рассказала, как он меня, по сути, бросил подыхать.
Оля слушала, и лицо ее каменело.
«Ясно, — сказала она наконец. — Мне этот бизнесмен вчера тоже звонил. Представляешь, мам? Позвонил и предложил "войти в долю". Говорит, давай надавим на мать вместе, продадим, деньги поделим. Думал, я такая же, как он. Идиот».
Она подошла, забрала у меня из рук топор, обняла крепко-крепко, как в детстве.
«Всё, мам. Хватит. Ты больше не одна. Мы тебя в обиду не дадим».
Сергей молча прошел к беседке, осмотрел ее и хмыкнул: «Тут работы на пару дней. Разберем и землю перекопаем. Петровна, не переживайте, к сезону у вас тут картошка колоситься будет».
Прошло полгода. Оля с семьей теперь каждые выходные у меня. Внуки — у меня их трое, оказывается! — носятся по участку, где вместо газона снова аккуратные грядки. Сергей починил крышу, подлатал забор. Дача снова стала похожа на жилой дом, а не на зону ожидания для шашлыков.
Андрей звонил один раз. Кричал в трубку, что я предательница, что лишила его будущего. Что Олька меня обманет и всё себе заберет. Я молча выслушала и положила трубку. Занесла его номер в черный список.
И вот сижу я сейчас в старом кресле на веранде, пью чай с мятой со своего огорода и смотрю, как внучка гоняется за котом. И впервые за долгие годы на душе у меня спокойно. Я поняла, что настоящая семья — это не тот, кого ты родил и вынянчил, а тот, кто будет с тобой рядом, когда ты стар и немощен.