Спортзал после уроков был совсем другим местом.
Днём здесь кричали, бегали, потели. Звенели мячи о стены, скрипели кроссовки по паркету, гремели железные турники.
А сейчас — тишина.
Алёна закончила переодеваться последней. Как всегда. Ждала, когда все уйдут, чтобы не пересекаться в раздевалке.
Завязала шнурки на кедах. Сложила спортивную форму в сумку. Вышла в зал.
Пусто.
Только зимние сумерки за высокими окнами.
Хорошо, — подумала она. Наконец-то хорошо.
Она любила эту тишину. В ней можно было дышать полной грудью, не оглядываясь. Не прислушиваясь к смеху за спиной.
Алёна дошла до выхода. Потянула за ручку.
Дверь не открылась.
Ещё раз. Сильнее.
Ничего.
Она приложила ухо к двери. За ней — смех. Знакомый, режущий смех.
— Думаешь, она поняла?
— Конечно поняла! Видела, что с лицом у неё стало?
— А ключи точно у физрука забрали?
— Ага. Дядя Толя даже не заметил. Думает, где-то потерял.
Катя. И её свита.
Алёна отошла от двери. Сердце колотилось.
Они заперли её. Специально. Дождались, когда все уйдут, и заперли.
— Алёнка! — крикнул кто-то снаружи. — Ты там?
Молчание.
— Не притворяйся! Мы знаем, что ты внутри!
— Наверное, испугалась, — засмеялась Лера. — Сидит тихо, как мышка.
— Может, ей нравится? — это голос Кати. — Наконец-то одна, как всегда хотела!
Смех становился громче.
Алёна подошла к двери. Подняла руку, чтобы постучать.
Остановилась.
А зачем?
Зачем просить их открыть? Чтобы они ещё больше смеялись? Чтобы завтра по всей школе разнесли историю о том, как она плакала и билась в дверь?
Нет.
Алёна опустила руку.
Отошла от двери. Прошла в центр зала.
Села на пол. Скрестила ноги. Обняла колени.
— Эй! — крикнули снаружи. — Ты чего молчишь?
Она закрыла глаза.
— Алёнка! Ты чего там?!
Молчание.
— Да что с ней?
Паника в голосах. Хорошо. Пусть нервничают.
— А если с ней что-то случится? — забеспокоилась Лера. — Нас же крайними сделают!
— Ничего не случится, — но в голосе Кати появилась неуверенность. — Она просто... прикидывается.
— А вдруг не прикидывается?
Алёна сидела в позе лотоса посреди пустого зала. Качалась вперёд-назад. Медленно, ритмично.
Вдох-выдох. Вдох-выдох.
За дверью шептались. Кто-то нервно хихикал.
— Может, открыть? — это уже не Катя, кто-то другой.
— Нет! Пусть посидит. Недолго же.
— А если она скажет учителям?
— А что она скажет? Что мы её заперли? А мы скажем, что она сама не хотела выходить. Кому поверят — нам или ей?
Правильно, — думала Алёна. Кому поверят.
Ей всегда не верили. В любых ситуациях. Потому что она — странная. Потому что молчаливая. Потому что не такая, как все.
За окнами стемнело совсем. В зале включился дежурный свет — тусклые лампы под потолком.
— Чёрт, уже темно, — сказал кто-то за дверью. — Родители спрашивать будут, где мы.
— Алёна! — крикнула Катя. — Последний раз! Отвечай!
Молчание.
Алёна качалась и дышала. Ей было... спокойно.
Странно спокойно.
Она не плакала. Не кричала. Не стучала в дверь.
Она просто была.
Была здесь, в этом пустом пространстве, где никто не мог до неё добраться. Где не было взглядов, слов, смеха.
Может, так и останусь, — подумала она. Навсегда.
— Всё, мы уходим! — крикнула Катя. — Сиди тут до утра!
Шаги затихали. Голоса растворялись в коридоре.
И наконец — тишина.
Полная, абсолютная тишина.
Алёна открыла глаза.
Зал казался огромным. Потолок терялся в темноте. Стены уходили в бесконечность.
Она была одна во вселенной.
И впервые за много месяцев ей было... хорошо.
Её нашли через час.
Тётя Клава, уборщица, заглянула в спортзал и ахнула:
— Девочка! Да что ты тут делаешь?
Алёна повернула голову. Медленно, как будто выныривала из глубокого сна.
— Здравствуйте, тётя Клава.
— Как ты сюда попала? Дверь же была заперта!
— Не знаю, — ровно сказала Алёна. — Наверное, случайно заперлась.
Тётя Клава покачала головой:
— Ну и детки пошли... Совсем рассеянные. Собирайся, домой пора.
Алёна встала. Отряхнула джинсы. Взяла рюкзак.
— Тётя Клава... А можно я ещё посижу? Здесь так тихо.
— Что ты, милая! Родители волнуются же. Давай, иди.
Они вышли в коридор. Тётя Клава заперла дверь на ключ.
— А ты не боялась? — спросила она. — Одна в темноте?
Алёна подумала.
— Нет, — сказала она наконец. — Совсем не боялась.
И это была правда.
На улице шёл снег. Первый в этом году. Крупные хлопья медленно кружились в свете фонарей.
Алёна шла домой и не чувствовала холода.
В кармане завибрировал телефон. СМС от мамы:
«Где ты? Уже девять вечера!»
Алёна набрала ответ:
«Иду. Задержалась в школе».
Больше объяснений не требовалось. Мама привыкла к тому, что дочка молчаливая и необщительная.
Снег падал на лицо, таял на щеках. Алёна подставила руки, поймала несколько снежинок. Они были все разные. Каждая — единственная в своём роде.
Как я, — подумала она. Тоже одна. И это нормально.
Сегодня они хотели её сломать. Напугать. Заставить паниковать.
А получилось наоборот.
Они показали ей, что одиночество может быть... безопасным.
Что тишина может быть домом.
Что не обязательно кричать, чтобы тебя услышали. Иногда молчание говорит громче любых слов.
Дома мама спросила:
— Ну как дела? Что в школе?
— Хорошо, — сказала Алёна. — Всё хорошо.
— А почему так поздно?
— Убиралась в классе.
Мама кивнула и не стала расспрашивать дальше. Она была уставшей после работы и рада, что дочка не создаёт проблем.
Алёна ушла к себе в комнату. Легла на кровать, не раздеваясь. Смотрела в потолок.
В спортзале было хорошо, — думала она. Очень хорошо.
И она поняла, что нашла то, что искала, даже не зная об этом.
Своё место.
Место, где нет других людей. Где нет их голосов, взглядов, суждений.
Место, где можно быть собой — странной, тихой, непонятной.
Место, где молчание не значит «неправильная».
Оно значит «свободная».
За окном продолжал падать снег. Мир становился белым, чистым, новым...
