Продолжение. Начало здесь
Поспать удалось часа четыре. Едва забрезжил рассвет, я пошел посмотреть на уровень Морхоя. У берега оголились огромные валуны, значит – вода упала. Настроение улучшилось. Вернувшись к зимовью, развел костер. Пацанов разбудил, когда чай был уже готов.
Непосредственно перед переправой беспокоила необъезженная кобыла, которая в первый день не хотела переходить даже ручьи, форсируя их только на «жесткой сцепке» с жеребцом. В бурном Морхое она вполне могла оторвать поводья, или чего хуже – утащить за собой Жорика вместе с седоками.
Я вспомнил слова Светланы о том, что переправляться следует, если видна верхушка камня и вот почему. Даже сидя на жеребце приходилось максимально поднимать ноги, чтобы вода не залилась в сапоги. Нетрудно представить, чем закончилась бы попытка одолеть реку накануне, когда уровень воды был метра на полтора выше, а течение – куда агрессивнее.
Едва выбравшись на берег, наткнулись на дымящуюся кучу медведя. Совсем недавно зверь выкопал две большие ямы возле кедра. Вероятно, он выискивал запасы кедрового ореха, оставленные бурундуками с прошлой осени, либо добывал самого грызуна. Впоследствии, раскопки косолапого попадались неоднократно, и каждый раз я ловил себя на мысли: ни что так не стимулирует к быстрой ходьбе, как свежие отпечатки огромных лап на мокрой тропе. Для понимания, весь наш оружейный арсенал состоял из трех перочинных ножей, оставалось надеяться, что косолапый сам уйдет с нашей дороги.
Увеличив темп, мы довольно быстро добрались до ручья со смешным названием Сержанка, питающегося исключительно водами тающих ледников. Здесь все еще царила весна: только-только расцветал багульник, распускался первоцвет. Смещение времени года наблюдалось не только визуально, но ощущалось и физически. Если с утра шли в футболках, то теперь даже плотная куртка-штормовка казалась легкомысленной одежкой, к тому же в очередной раз невольно пришлось принять холодный душ. Радовали два обстоятельства: первое – комары и мошки нам не докучали, второе, – до стойбища, по словам проводников, оставалось несколько часов хорошего хода.
На привал остановились возле охотничьего зимовья, от которого вела едва заметная тропа в сторону перевала. Лошадей расседлали, пустили пастись, привязав на длинную веревку.
Охотничий домик на берегу Сержанки кардинально отличался от предыдущего зимовья. Дом срубили относительно недавно, бревна не успели почернеть, чистота и отдушины не позволили обосноваться внутри затхлому запаху. На нарах лежали оленьи шкуры, скромный натюрморт на столе состоял из коробка спичек и керосиновой лампы. Духовную пищу представлял замусоленный журнал с обнаженными женщинами. Судя по жирным пятнам на страницах, аппетитных красоток разглядывали после сытного обеда. В зимовье имелся полный набор посуды, в пакетах, подвешенных к потолку, хранились крупа, заварка, соль, сахар. В таком положении запасы не могли испортить мыши или росомаха, вот против медведя подобная конструкция, конечно, бессильна. Против него, как мне рассказывали охотники, срабатывает флакон обыкновенного дихлофоса, который специально кладут в тайник поверх продуктов. Продырявленный клыками баллон начинает шипеть, источая неприятный запах, и нередко косолапый ретируется, не тронув все остальное.
Компании замызганных женщин, мы предпочли свежий воздух, чай варили на оборудованном костровище.
Подъем на перевал занял еще пару часов, а потом дорога пошла вниз, несколько потеплело.
Жорик заметно прибавил шаг, это был знак – стойбище где-то рядом. Хотя я, несмотря на все усилия, так и не мог разглядеть среди деревьев домик оленеводов. Близость жилья выдали лиственницы, у которых стволы были основательно зачищены, от чего деревья постепенно засыхали. Подобный способ заготовки дров тофы практикуют давно. За три-четыре года ствол становится наполовину сухим и его спиливают.
Само стойбище, пребывая в состоянии полуденного сна, казалось безжизненным; олени дремали у изгороди, на пеньке безмолвно лежали колокольчики-койнооры. Их привязывают перед тем, как отправить животных на выпас, происходит это вечером. Вдобавок животных треножат веревкой, чтобы они не уходили далеко. Первая мысль: в таком положении шанс убежать от хищника у оленя равен нулю. Интересно, что оленеводы Катангского района ничем подобным не занимаются. Олени сами поднимаются, когда наступает вечерняя прохлада, и вслед за вожаком уходят пастись, а утром возвращаются.
Здесь же в половине шестого утра оленеводы первым делом идут искать стадо. Несмотря на путы, за 8-10 часов олени успевают уйти довольно далеко, нередко пастухи настигают их уже на соседних перевалах, и лучшей сигнализации, чем койноор не придумаешь – звук подвешенного колокольчика в утренней тишине слышно за много километров. В течение дня колокольчики безмолвствуют, лежа на пеньке.
Хозяева оказались, мягко говоря, людьми немногословными. В знак приветствия хозяин стойбища Валерий Николаевич кивнул нам головой, а потом повернулся к своему брату Вячеславу:
– У нас гости.
И все, тишина. Два предлога и три междометия за час общения – не в счет.
В определенный момент даже закралась подленькая мыслишка – гостям здесь не особо рады. Однако позднее обратил внимание, что и между собой оленеводы общаются чаще жестами. Поэтому немало удивился, как Валерий Николаевич выдал практически тираду, обращаясь ко мне:
– У Антипихи, поди, ночевал? К ней все приезжают корреспонденты. А она все им рассказывает, только чего рассказывает не пойму никак. Года два назад к нам журналистка из Красноярска приезжала, снова собиралась, но потерялась где-то.
На обед у оленеводов была толченая черемша. Сочные стебли моют, мелко крошат, солят, а потом мнут деревянной толкушкой, отчего она получается особенно нежной вкусной, особенно в сочетании с копченой колбасой, которую мы принесли с собой. Хлеб мужики пекли сами.
Вечером я снял процесс стреноживания оленей, а потом занялся ревизией того, что принес на стойбище. Проверил фонарик, аппаратуру, разложил продукты, расстелил спальник на топчане, развешал мокрую одежду. За этим занятием совсем упустил своих проводников – пацаны куда-то пропали. Хозяин стойбища возился возле изгороди на улице, его брат читал «Историю России в рассказах для детей».
Я прилег на топчан, но едва открыл электронную книгу, мгновенно уснул – оленья шкура обладала каким-то магическим свойством, каждый раз помогая проваливаться в пустоту, без тревожных мыслей и сновидений...
Проснулся от громкого звука: под навесом, пристроенном к зимовью, с грохотом упали пустые ведра. Часы показывали 1:45. Оказывается, мои проводники вернулись с солонцов.
– Быка добыли, – сообщил Серафим.
–Печень достали? – спросил Валерий Николаевич.
–Нет, медведи орут, жутко…
–Она же спарится внутри. Вот, бестолочи. Ладно, ложитесь спать, – хозяин был явно расстроен.
Рано утром, быстро пошвыркав чаю, мы пошли на солонцы вслед за Валерием Николаевичем, который ехал на олене.
Запах мог почувствовать медведь и первым оказаться у туши изюбря. При таком сценарии хищник воспринимает добычу как свою, и встреча с человеком редко заканчивается бескровно. На этот раз нам и медведю повезло, туша лежала нетронутой. Ее разделка заняла около часа. Крупные куски туши охотники перевязали между собой кожаными ремешками, а затем погрузили на оленей, равномерно распределяя груз по сторонам. Политика платформы не позволяет поделиться более подробным отчетом, придется поверить на слово.
Еще через час, возле стойбища, оленеводы разделывали добычу на более мелкие куски. Сочная мякоть готовилась на рожнах, из бурлящего котла хозяин достал олений язык, и, порезав на кусочки, посолил. Было настолько вкусно, что два или три кусочка я просто проглотил.
После сытного обеда парней снарядили в дорогу. Сумы, которые Серафим и Гена старательно шили перед походом, забили мясом, и они практически в ночь, ушли в Верхнюю Гутару.
Только тогда я окончательно понял фразу «сходить за мясом». Оставшуюся часть добычи мы перенесли и сложили в природном леднике недалеко от домика. За зиму на небольшом ручье вырастает лед метра полтора, а потом тает до середины лета.
Спустя два дня сюда пришел медведь...
(Окончание следует)