Никто из домашних не знал, что Настя убегает далеко в лес. Близкие пришли бы в ужас, если бы им стало это известно. Восьмилетний ребенок и лес, в который даже взрослые стараются не ходить в одиночку.
И дело не только в опасностях, которые известны всем. Мало ли их – этих опасностей?
То - как струйка черной воды - скользнет мимо самых ног гадюка, или вопьется в нежную кожу оголодавший клещ, или блеснет глазами из чащобы матерый волк.
Недаром все чаще между взрослыми шли разговоры, что насиженное место нужно бросать. Переселяться отсюда – и куда подальше.
Бросать вместе с домами, где росли еще деды и прадеды. Когда-то село это возникло именно потому, что тут была глушь, и просто так сюда не добраться. Оттого и стали селиться тут беглые крестьяне, не сумевшие и не пожелавшие смириться с жестоким произволом своих хозяев-помещиков.
Почему выбрали они именно этот край?
Согласно легенде, в которую до сих пор свято верили все местные жители – тут сама природа была за них. Возьмись кто их преследовать, дорога закружила бы погоню, сбила с пути – дай Бог хоть куда-нибудь к людям выбраться – о том, чтобы захватить беглых, речь уже не шла.
Тем же, кто нашел приют в глухих местах, кто срубил тут первые избы – не грозил голод. Были вокруг и родники, и небольшие речушки, леса изобиловали грибами, ягодами и дичью, хорош был и улов.
И обязательно в каждом поколении находилась знахарка, лечившая целебными травами, заговорами и молитвами.
А еще в лесу было Озеро. О котором говорили только так, с почтительностью приглушив голос. Водоем с кристально чистой водой - причем она и зимой не замерзала - исцелял многие болезни. Вода очищала кожу, заживляла раны, восстанавливала силы.
И уж это - точно не легенда. Каждый житель села мог бы вспомнить несколько случаев, когда их земляк выздоровел – окунувшись в Озеро, или напившись воды из него.
Подойти к Озеру можно было лишь в одном месте. Вокруг – берега топкие, густо заросшие камышом. Людям Озеро дозволило единственный вход – и там были специальные мостки.
Говорили – и это были уже совсем глухие слухи, которые никто не проверял, что вода в Озере целебна потому, что родник, питающий его, берет начало в заповедном месте. Лежит, дескать, там камень, а из-под него бьет ручеек. И именно камень наделяет воду особой силой.
Только людям заповедано приближаться к камню. Даже отчаянные мальчишки, каждый из которых проходит возраст, когда с головой не дружат, не осмеливались пуститься на розыски.
История Насти тут стояла особняком. Будучи еще совсем маленькой, лет трех от роду, девочка тяжело заболела. Старая знахарка говорила, что она не выживет, и велела матери смириться с неизбежным – скоро на невеликом сельском кладбище появится еще одна могила.
Но Настя именно с этого времени и начала помнить себя. И после не могла забыть разговор матери с отцом - в глубокой ночи. Мать требовала у отца, чтобы он отнес дочку к тому самому заповедному камню
- Отнеси и оставь ее там. А сам уйди и будь неподалеку. Что-то одно случится. Или Настя умрет или выздоровеет.
- Но ведь нельзя никому…, - возражал отец.
- Ее душа и так сейчас бродит между мирами. Пойми, другого средства нет. Разве иначе я послала бы тебя…
Помнила Настя и то, как отец завернул ее в старую шубу, и началась бесконечно долгая дорога. Сначала к озеру. Потом они вдвоем плыли на лодке, а дальше отец нес ее на руках. Насте не было страшно, она смотрела на небо, где сияли звезды и думала о том, что скоро сама станет еще одной звездочкой. Как ни мало понимала она в то время, а все-таки уразумела, что скоро ей предстоит навсегда расстаться с родителями и уйти к Богу, а добрый Создатель сделает ее звездой на небе.
Когда отец положил ее на землю у большого, заросшего мхом камня, Настя огорчилась. На руках было… как в колыбели. Мягко покачивало. На земле лежать было жестко, не спасала и шуба.
А потом Настя, наверное, заснула, потому что, когда она открыла глаза, над ней наклонился мальчик. Было ему лет двенадцать, а может, целых пятнадцать – он был не так уж высок ростом, только глаза… синие и такие мудрые, словно этот мальчик видел уже все на свете.
В те минуты Настя ясно видела, что мальчика окружает сияние. Она решила, что уже умерла, и это, оказывается, не больно и не страшно. Наверное, и она скоро начнет вот так же сиять. Настя скосила глаза на свою руку, но рука была самая обыкновенная, исхудавшая от болезни.
Мальчик смотрел на нее с бесконечным участием, а потом погладил по голове, и Настя заснула – так глубоко и крепко, как не спала никогда. Проснулась она уже дома – никакой болезни не было и в помине. Когда же она стала спрашивать о ночном путешествии и о мальчике, все смотрели на нее с таким видом, точно ей это все приснилось, и она – грёзы свои, порождение сна - принимает за реальность.
С тех пор Настя больше никогда ничем не болела. А когда девочка подросла и стали отпускать ее к подружкам – немудреные игры ее не забавляли. И как-то так получалось, если Настя пропадала с глаз, то найти ее можно было где-то на окраине села, на границе с лесом.
Лес вокруг был темный, еловый. Старые ели росли так густо, что не пробивалось меж ними света, и на земле лежала одна только хвоя. Не росло тут ничего, кроме грибов. Насте все казалось, что тут, в глухом этом месте – волшебный мальчик подаст о себе какую-то весточку.
Но шли дни, загоняли детей по избам - долгие зимы, а не происходило ничего.
Всё случилось, когда Настя напросилась вместе со взрослыми пойти в лес за земляникой. Вышло так, что она почти сразу потерялась, отбилась от своих. Как? Она и сама не могла бы объяснить. А только Настя долго-долго блуждала и, в конце концов вышла к тому самому камню – в два человеческих роста, поросшему мхом.
Увидев его, Настя совсем не удивилась. Слишком давно она хотела сюда попасть, место это снилось ей даже по ночам. Вот судьба и исполнила желание.
Не смутилась она и тогда, когда из-за камня вышел тот самый мальчик – он словно ждал ее тут.
Он, казалось, совсем не вырос за эти годы. Только теперь мальчик ничуть не сиял. А был одет как все – простая рубашка с вышивкой по вороту, безрукавка, холщовые штаны, да сапоги из мягкой кожи. Волосы у мальчика были темные, они вились, достигая плеч. А глаза – такие же синие, как Настя помнила.
- Пришла? – спросил он, подтверждая ее мысли. Он знал, что она придет.
С той поры они подружились. В тот раз мальчик взял Настю за руку и проводил до того места, где она услышала голоса родных, которые тревожно перекликались, пытаясь отыскать заблудившуюся дочку. Мальчик поднес палец к губам – дескать, никому не говори обо мне.
И исчез в чаще.
Настя и не сказала. По ее словам выходило так, что она сама потерялась, сама нашлась. Только с той поры ориентировалась она в лесу едва ли не лучше, чем в родном дворе. Дерево от дерева ощупью отличала.
И при каждом удобном случае, когда знала, что ее долго не хватятся – исчезала, чтобы встретиться со своим другом. А ведь он ей даже имени своего не сказал.
- Как тебя зовут? – спросила Настя.
А он улыбнулся ей и ответил
- Как хочешь, так и зови.
Настя задумалась. Самое красивое имя в ее представлении было – Серафим. О серафимах что-то рассказывал батюшка в церкви. Что именно – Настя не очень поняла, но имя заворожило ее.
Мальчик согласно кивнул.
С тех пор она его так и называла.
Но чем старше становилась Настя, тем больше тревоги приносила жизнь. Тревога накатывала глухим валом. Как-то разом оскудели леса, не давая больше пропитания, исчезла из речушек рыба, зимы становились все дольше, а морозы – все злее.
И люди в селе заговорили о том, что пора им сниматься с насиженных мест и уходить отсюда. Туда, где живут все – в деревни и в города. Время изменилось, беглых крестьян и их потомков давно уже никто не ищет. Можно поселиться вместе с другими людьми, всяко будет легче.
Вот и Озеро уже никого не исцеляет, и хрустальная его вода помутнела. Пора сниматься с места.
Когда всё было решено окончательно, и назначен день, Настя поспешила к своему заветному камню. Ей хотелось выплакаться Серафиму, сказать – пусть они все уйдут, а она – останется. Только бы не расставаться с ним, только бы видеть сияние его глаз. Оно было каким-то… живительным. Лучше она не могла подобрать слова.
Но, выслушав девушку, Серафим взял ее за руки, и сказал, что уйти должны все – и она тоже.
Позже, восстанавливая в памяти его слова, Настя поняла их так. О месте этом стало известно – там, в большом мире, в больших городах. И уже идет речь о том, чтобы пробились сюда люди, ученые. Стали изучать воду в озере, а потом раскололи камень, чтобы дойти до сути. Как он может исцелять, за счет чего?
Люди не довольствуются чудом, им всегда надо объяснить его, разложить по полочкам, подчинить себе, чтобы потом поставить чудеса на поток.
- А это нельзя, - сказал Серафим, - Поэтому мы закрываем дорогу.
Выходило, когда село покинут последние его обитатели, дорога сюда зарастет, как пусть в замок спящей красавицы. Никто больше не отыщет этого места.
- И ты никогда никому не рассказывай о нас, - впервые со строгостью в голосе сказал Серафим, - Никто не должен этого знать, потому что тогда может сбиться весь уклад земли. Поняла, Настя? Ты не забудешь меня, и я тебя не забуду. Остаться тут ты не можешь – потому что никто из живых людей не может здесь жить. Но тебе и твоим потомкам суждено хранить тайну этого места. Пройдет время, сменятся поколения, но и ты, дети и внуки, и правнуки твои – будут единственными, кто сможет отыскать сюда дорогу. Но что бы вам за это ни сулили, как бы не заманивали – делать этого нельзя.
Нельзя требовать у жизни чудес, их можно только получить в дар.
Крепко запомнила эти слова Настя.
Серафим, как всегда, сказал правду. Люди снялись с места, и ушли на юг, туда, где были и города, и деревни, и железные дороги. А вернуться уже никто не смог, хотя некоторые и хотели.
- Черт-те что… - говорил кто-нибудь из бывших селян, - Вроде знакомым путем я пошел, но ничего не узнавал вокруг. А потом такая чащоба началась, что через нее с тремя топорами прорубаться надо. Ну и бросил я это дело, и повернул назад. Хорошо, что живым выбрался.
А Настя рисовала. Открылась у нее к этому талант. И на рисунках ее, которые она бережно хранила всю жизнь – были и двухметровый камень, поросший мхом, и мальчик с голубыми глазами.
И от мальчика этого исходило сияние.
*
Лето в этом годы выдалось никудышним. В мае солнце жарило так, что всё цветенье окончилось вмиг, и трава потеряла праздничный изумрудный цвет, свойственный весне. Зато с июня начались дожди, и все длились, длились… И холод стоял такой, что не хотелось снимать куртку.
Леонид жил в деревне четвертый год. Когда он оставил квартиру сыну, и купил себе маленький деревянный домик, ему пришлось выслушать всякое. Он сам не ожидал, что от переезда его начнут отговаривать все знакомые, обрушивая на его голову прописные истины. Говорили, что он не молодеет, а деревенская жизнь требует здоровья и физических сил. И что медицина там никакая, «скорую» не докличишься, станет плохо, свалишься – потом «так и найдут». И про скуку ему говорили, и про то, что село – выми-рающее, скоро совсем опустеет.
Леонид не пускался в возражения, зная, что человека, имеющего свое мнение, переубедить почти невозможно. Но потихоньку собирал и подписывал необходимые документы. Дом он покупал у наследника – молодой парень продавал то, что завещала ему бабушка, носившая небезызвестную русскому слуху фамилию «Гончарова».
На кого-то место это и впрямь навело бы тоску. Зарос огород, обветшали сараи, трещинами пошли стены в летней кухне. Вода в колодце, удобства – в дощатой будке и в бревенчатой баньке. Да и сам дом носил следы запустения.
В сенях с покатым полом теснилась старая мебель – словно родственники уже собрались выбросить ее, да в последний момент передумали. Кухня была полутемной и пустой, кроме зага-женной плиты тут и не было ничего. Одну комнату прежняя хозяйка тоже, видимо, забросила давно – узкая эта комнатка была не только темной, но и сырой, и носила следы запустения. Уходила на тот свет старушка в комнате бОльшей, светлой – в четыре окна, под которыми цвели флоксы.
Тут осталась ее кровать, тумбочка, где лежали просроченные уже лекарства и маленькая клизмочка…
Но стоил дом на редкость дешево, видимо, наследник не думал, что и столько дадут за него. Мало ли в деревне заброшенных домов, которые хозяева и не надеются продать. И предприимчивые соседи потихоньку разбирают их, тащут все, что можно утащить.
Леонид проработал всю жизнь геологом, но капиталов не скопил, всегда щедро помогал нуждающимся, а такие к нему прямо липли. Он бы и на пенсии работал, да не смог. Бывший одноклассник, врач, сказал, что сердце может подвести Леонида в любую минуту. Гляди, мол – окажешься в экспедиции обузой для коллег, придется им все бросать и транспортировать тебя до больницы.
Леонид сам чувствовал, что какой-то внутренний стержень, который держал его всю жизнь, и помог выстоять в тот момент, когда он овдовел, и остался с маленьким Сашкой на руках – стержень этот надломился.
Тогда уже появилось у него желание – уехать куда-то, где тишина и свежий воздух, где можно жить с природой грудь-в-грудь, где каждый день похож на другой, и не приходится нервничать из-за сотни причин и ждать дурных вестей
Чем дальше, тем больше укреплялся Леонид в этой своей задумке. Находились те, кто ему поддакивал – и советовал купить дачу, уезжать туда на лето. Но не хотел Леонид жить на два дома, чувствовал – сил у него осталось только на то, чтобы довести до ума один дом, который будет его последним пристанищем.
А тут еще кто-то обронил, что пора бы Сашке обзавестись отдельной квартирой. Взрослый парень, институт окончил, кандидатскую пишет. А на ипотеку эту, известно, полжизни горбаться надо. И хотя жили отец с сыном душа в душу – никогда друг друга не притесняли, не ссорились, а наоборот – обо всем на свете могли говорить – все же счел Леонид эти случайно брошенные слова – тем знаком, который велел ему – пора.
Подходящий вариант нашелся быстро. Раньше это было большое село, а теперь в нем готовились закрыть единственную школу. Немногих оставшихся учеников будут возить автобусом в райцентр. Осталась тут пара магазинов, да дежурила в бывшей больничке фельдшерица, и врач приезжал два раза в месяц. Леонид решил, что ему этого и довольно.
Первое время ему пришлось поработать, несмотря на больное сердце. Но было это в охотку, когда знаешь, что в любую минуту можешь сесть и отдохнуть. Зато здешним воздухом Леонид никак не мог надышаться. Этот воздух лечил, насыщал и даже пьянил. Как еще объяснить то, что Леонид засыпал, едва коснувшись головой подушки.
Постепенно возвращались силы, в голове прояснилось, таблетки требовались всё реже. А вот того, чем его все пугали – скуки – Леонид не испытывал. Бурная часть жизни осталась позади, теперь ему хватало малого. Проснуться и порадоваться, что еще одно утро наступило. А потом - возиться в огороде, готовить себе нехитрую, но такую вкусную еду – чего стоит отварная молодая картошки с огурцом, только что сорванным с грядки… А еще – сидеть по вечерам с книжкой в старом, но весьма удобном кресле, оставшемся от покойной бабушки.
Прежде Леонид думал, что с дальними походами для него уж всё кончено. Но вместе с тем, как возвращались силы – появилось желание разведать окрестности, узнать, что вокруг есть интересного. Когда-то Леонида в шутку прозвали Следопытом. Не было случая, чтобы он сбился с пути, он на редкость хорошо ориентировался в лесу. И теперь, осваивая округу, Леонид выбирался на такие дальние озера, где не встретишь других рыбаков. Поднимался он и на гору, пользовавшуюся дурной славой (везде должно быть такое место, не могут люди не попугать себя). Говорили, что на горе этой когда-то селились разбойники, и, конечно, где-то в недрах ее, в пещерах – которых никому никогда не найти- спрятали они свое золото.
В подобные байки Леонид не верил, но действительно обнаружил в горе несколько пещер, где могли какое-то время проводить люди. Во всяком случае, он нашел здесь несколько «царских» монеток, обрывок цепи, и почти полостью истлевшую обувь.
Вероятно, такими вылазками бы Леонид и ограничился – они давали ему ощущение причастности к путешествиям, к бродяжничеству – к тому, что он раньше так любил, а теперь приходилось соразмерять свои возможности с задумками. Но в один день позвонила ему и попросила прийти местная библиотекарша Ксения Сергеевна.
- Мне кажется, я нашла что-то интересное для вас.
Дом культуры тоже доживал свои последние дни. В этом большом двухэтажном здании когда-то работали кружки, сюда приезжали выступать артисты, здесь показывали кино. Теперь же открыта была только библиотека, но и ее скоро закроют.
Ксения Сергеевна- женщина лет пятидесяти – с гладко зачесанными русыми волосами, встретила Леонида, кутаясь в пуховый платок. Она бы и вообще замерзла в этот сырой знобкий день, но возле ее стола перемалывал воздух маленький обогреватель.
- Я уже собираюсь, - сказала Ксения Сергеевна, - Какие-то книги от нас заберет районная библиотека, нужно их упаковать. Что-то придется списать. Эти книги я отложу – вы можете их потом посмотреть, выбрать, что понравится. Позвала я вас не ради этого. Вы у нас, кажется, краеведением интересуетесь….
- Всё, что можно, я уже, кажется, осмотрел. Неужели найдете, чем удивить?…
- Пожалуй, да. Это творческая работа. В ту пору в селе еще была школа и девочка представила на конкурс… как бы это объяснить… Записала рассказ своей бабушки. Похоже на легенду, но кто знает…Что-то об озере, о волшебном камне, который исцеляет болезни и дарит долгую жизнь. Очень хорошо написано, с душой. Не хотите посмотреть? Просто жалко, если такое пропадет.
- А вернуть хозяйке?
- Эта семья уже давно уехала из наших мест, и след ее затерялся. Работу свою Даша Гребнева написала весной тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. А бабушка ее родилась в начале двадцатого века.
Ксения Сергеевна держала в руках общую тетрадку с обложкой «под кожу».
- Жалко, если пропадет, - повторила она, - Любовные романы я еще пристрою людям… Детективы… А это никто не будет читать.
Леонид почувствовал родство с библиотекаршей. Он тоже не мог избавиться от старых бумаг – хранил письма, наброски статей, даже ученические тетради у него лежали.
И он взял конкурсную работу девочки, которая была почти его ровесницей. Вернее, как сказала Ксения Сергеевна – это был «материал», сама же работа – несколько исписанных альбомных листочков, ушла куда-то «наверх», и там затерялась.
…И вот теперь Леонид ждал сына. Александр удивился, когда отец позвонил – удивился и встревожился. Отец никогда не тревожил его попусту, не звонил просто для того, чтобы поболтать. Это была его вечная тактика, вечный лейтмотив – не надоедать.
- Ты знаешь, где я, - говорил ему Леонид, - И номер мой у тебя забит в мобильнике. Захочешь пообщаться – позвонишь, приедешь…. Я буду рад.
В свое время Александр не только не настаивал на том, чтобы отец подарил ему квартиру – напротив, сын всячески отговаривал Леонида уезжать в деревню «на постоянку».
- Только скажи, что хочешь вернуться – и я приеду за тобой в тот же день, - говорил Александр, - Если я тебе мешаю, и ты хочешь жить один – это мне надо уйти, снимать жилье. А тебе необходимо быть «возле медицины».
Со временем сын успокоился, он видел, что «отшельничество» отца пошло ему на пользу. Даже внешне Леонид будто скинул лет десять, но главное – вернулась та живость движений, что отличала его прежде, тот интерес к жизни, которой было уже начал угасать…
Но вот этот последний звонок поначалу выбил Александра из колеи. Он знал, что к врачам Леонид не любит обращаться до последнего, и поэтому, услышав знакомый голос в трубке, спросил, забыв поздороваться:
- Тебе не плохо?
Но отец звонил совсем по другому делу. Выслушав его, Александр обещал приехать. И вот теперь Леонид его ждал.
Чтобы скоротать время, мужчина чистил грибы. Только сегодня он принес их из леса – целый рюкзак. Леонид очень любил – искать грибы, и после возиться с ними – перебирать, чистить, сушить, мариновать… Любил сам запах – сырой земли, грибов, опавших листьев. Запах, который наполнял дом. Он был такой …правильный….такой… живой.
За окном темнело, шел дождь, и не хотелось даже представлять, как чувствует себя человек, оказавшийся в такую погоду на улице, на раскисших деревенских дорогах.
Леонид мельком подумал – не застряла бы у Сашки машина. Но с тех пор, когда Леонид стал жить здесь, сознание у него переменилось. Теперь он был уверен – если сыну суждено взяться за это дело – он приедет, всё сложится один к одному. Если же высшие силы воспротивятся, значит – затею придется бросить.
Леонид снова и снова возвращался мыслями к тетради в коричневом переплете. Попади она в руки любому другому человеку, даже достаточно дотошному и любопытному – он бы и вправду счел эту историю – красивой местной легендой, которая передается из поколения в поколение. Сказкой – и не больше.
Но сложилось так, что тетрадь оказалась у Леонида – опытного путешественника и знатока тех мест, о которых рассказывала девочка, вернее – ее бабушка. И по множеству примет, незаметных для другого глаза – Леонид понимал, что рассказчица не врет. А если и присочиняет немножко – то самую малость.
Мелькали географические названия – не из тех, которые легко отыскать на карте – слишком малы они, только местные жители знают и помнят эти Богом забытые деревеньки в таежной глуши. Особый диалект, упоминание трав, которые в ходу только там – далеко отсюда… девочка описывала жизнь в том селе, которое давно считалось местом- призраком, что-то вроде Китеж-града…
Продолжение следует