Лена любила порядок — не показной, а такой, в котором легко дышать: чистая раковина, баночки с подписями «укроп 2023», «лисички июль», отдельная полка под консервы, вымытая до скрипа лоджия, где сушились травы. Илья иногда подшучивал, что их кладовка похожа на маленький продовольственный пункт МЧС, но сам к этому порядку тянулся, как к теплой лампе в ноябре: пришёл с работы — знаешь, где что лежит, где соль, где фонарик, где запас батареек.
Весной, в конце апреля, когда по двору ещё бежали лужи, вдруг объявилась Марина — двоюродная сестра Лены, с мужем Гошей и их сыном Тимуром. Марина всегда говорила громко и уверенно, будто кому-то читала распоряжение. Лена вспоминала её ещё с детства — красивое лицо, блестящие ногти, и странная манера просить так, будто уже договорились.
— Ленусь, привет! — Марина, не снимая обуви, заглянула в кухню. — У тебя дрель есть? Нам окна закрепить надо. Мы своё гнездо, считай, только строим! А у вас тут всё по полочкам.
Гоша за её спиной молча листал в телефоне объявления и кивал так, будто уже взял дрель. Илья, человек мягкий, достал из кладовки свой инструмент и ещё коробку с битами.
— Только аккуратно, — тихо сказал он. — Она новая.
— Да мы ж родня! — отмахнулась Марина. — Возвратим. Максимум завтра.
Завтра превратилось в неделю. Лена пару раз писала в мессенджер: «Не забудь дрель», — но Марина ставила смайлы, обещала, что уже-вот. И тут же добавляла: «Кстати, у вас случайно нет удлинителя?»
Лена списывала это на суету переезда у Марины. Ну бывает. У всех бывает. Она не любила поджимать губы. В мае они всей компанией ездили на дачу к Лениным родителям: кололи дрова, жарили картошку в кожуре. Марина с Гошей приехали «на часик», а остались до ночи. Тимур бегал и стаскивал с веранды деревянные стульчики прямо в грязь, Гоша посмеивался: «Ребёнок познаёт мир, чего вы». К вечеру Марина шепнула Лене:
— Слушай, а грибы прошлогодние у вас есть? Мы тут хотим курицу сделать с грибочками. Тимур любит так.
Лена раскрыла закатку — литровая банка лисичек. Она вообще этим гордилась: июльские, золотые, пахнут хвоей. Поставила их на стол и для вида спросила:
— Вы же в магазине по дороге были? Можно было купить шампиньоны.
— Шампиньоны — то так, пластик, — скривилась Марина. — А у тебя натуральные. Илья ж охотник-собиратель. Мы по-родственному возьмём, ладно?
Лена колебалась. Силы спорить не было. Её мама, Татьяна Ивановна, смотрела из окна: «Надо делиться, Леночка, ты ж не одна живёшь». А папа только фыркнул и ушёл к коптильне.
Грибы «по-родственному» ушли на сковороду и на какой-то момент стало даже уютно — шум ножей, запах масла. Лена решилась — ладно, пусть. Но записала про себя: лисички — минус одна банка.
В конце мая случилась вторая мелочь. В субботу Лена варила клубничное варенье — с пенкой, как у бабушки, но рецепт свой, с капелькой лимона. Оля, подруга Лены со времён универа, пришла помогать. Расставили банки, стерилизовали крышки. В дверь как раз позвонила Марина — «мимо ехали, заскочили поцеловаться».
— Вареньице! — Марина вдохнула сладким носом. — Ой, девочки, вы волшебницы. А у меня Тимур нос воротит от каши. Дай-ка бутылочку, я ему в кашу чуток подмешаю, чтоб ел.
— У нас тут всё посчитано… — осторожно начала Лена, вспоминая сколько сахара ушло, сколько ягоды.
— Ты что, жалко? — Марина улыбнулась белыми зубами. — Твой Илья не обеднеет. У вас вообще заначки — ух! Я только баночку. Ну вон ту, потяжелее.
Оля заметно напряглась, но промолчала: хозяйка молчит — и гости молчат. Баночка уехала вместе с Мариной, и вместе с ней Лена как будто отдала маленький кусок июньского вечера — липкого, теплого, с комарами. Она сама это так и подумала: «Отдала кусочек вечера». И тут же рассердилась на себя: тоже мне, драматичность.
— Ты почему не сказала «нет»? — спросила Оля, когда дверь закрылась.
— Потому что это семья, — ответила Лена. — Дурацкое оправдание, знаю.
Илья, принесший из машины новый мешок земли для рассады, только махнул: «Ладно, проживём». Но в голосе уже звучало утомление — не злость, а то, что накапливается в мышцах от одного и того же движения.
Июнь прошёл в бесконечных мелочах. Марина брала у Лены то бытовой пароочиститель — «плиту помыть капитально», то складной столик — «нам гостей поставить». Возвращала не сразу, а когда вернёт — всегда чего-то не хватает или новая царапина. Гоша однажды привёз дрель, но без кейса, и с другого конца шнура торчала изоляционная лента.
— Да это заводской брак был, — уверенно сказал он, прекрасно понимавший, что врёт. — Мы ж аккуратно.
Лена смотрела на маркировку и молчала. Илья в тот вечер долго сидел на балконе и раскручивал кастрюльку с дюбелями, будто речь шла о жизни и смерти, а не о мелком ущербе.
Со стороны казалось, что это ничего; так и говорила Лене коллега Рита из бухгалтерии: «Тоже мне, трагедия — баночка варенья. Я вот мужу сапоги купила — вот это траты». Рита любила считать чужие деньги, как свои. Зато сосед Фёдор Петрович, бывший слесарь, однажды увидел, как Марина без спроса припарковалась на Ленино место — у них был устный договор с соседями, что вечером это место за Ильёй.
— Девушка, — пояснил он Марине, — у нас тут соглашение. Паркуйтесь у детской площадки, там свободно.
— У меня ребёнок спит! — Марина округлила глаза. — И вообще, где бумага на ваше соглашение?
Фёдор Петрович пожал плечами: какой документ в нашем дворе. Пошёл, пробубнил: «Сейчас люди без печати ни слова не понимают».
Июль начался жарой и грозами. Илья уходил на свою работу в мастерскую рано — в шесть тридцать уже был в автобусе. На работе у него шли сроки: должен был собрать большую партию стеллажей для библиотеки. Коллега Серёга, весельчак, писал ему мемы, но Илья отвечал односложно. Он в тайне считал, сколько времени в месяц уходит у них на «родственные мелочи». Считать время — вот что делал честный человек, загнанный в угол: это давало иллюзию контроля.
В середине июля у Марининой мамы, Галины Петровны, был день рождения в кафе на районе. Лена и Илья купили красивую коробку с тёплым пледом и сертификат в салон массажа. Марина вынесла на стол свои пирожные, громко объявила: «А это Ленка с Илюхой — без них бы мы не справились! Они такие… хозяйственные!» — и как-то так сказала «хозяйственные», что половина стола посмотрела на Лену как на кладовую на ножках. Потом был тост Гоши: «За то, что родные всегда выручат». Лена улыбалась, но икала внутри: выручат — это когда однажды, а не по графику.
После кафе Галина Петровна, пахнущая духами сирени, наклонилась к Лене:
— Не будь сухарём, доча. Маринка у меня быстрая, но добрая. Ей тяжело, ты же знаешь.
Лена знала. Но теперь в её «знаю» добавилась горечь — как будто кто-то налил уксус в чай. Илья позже сказал:
— Добрая — не значит беспредельная. А мы, по-моему, границы потеряли.
— Давай поговорим с ними, — предложила Лена. — Спокойно.
И вот это «спокойно» стало первой попыткой. Они пригласили Марину и Гошу в гости — в субботу, девятого июля. На стол поставили пасту с базиликом, салат из огурцов, кусок пирога. Тимур крошил хлеб и бросал в кошачью миску, Марина хватила соль и не спросила, можно ли. Когда дошло до разговора, Лена сказала, тщательно подбирая слова:
— Ребята, давайте мы договоримся: если берёте — возвращаете в срок, и в том же состоянии. И вещи, и еду. Я не против помогать, но это должно быть… ну… взаимно и аккуратно.
Марина слушала, приподняв бровь. Гоша крутил вилку.
— Это ты к чему? — спросила Марина. — Мы же семья. Ты чего считаешь?
— Не считаю, — вмешался Илья. — Мы озвучиваем правила.
— Какие ещё правила? — Марина улыбнулась, но улыбка была холодной. — Ты уставы здесь не вводи. У нас жизнь. Тимуру суп сегодня нечем заправить — ты ему «правила» дашь?
Лена почувствовала, как застучало в висках. И всё же повторила, мягче:
— Я прошу просто… помнить, что у нас тоже своя жизнь. Позвонить заранее, вернуть вовремя.
— Ладно, — неохотно протянул Гоша. — Вернём. Чего ты.
Пять дней после разговора было тихо. Лена выдохнула. Илья даже шутил: «Мирное соглашение вступило в силу». Они ездили на карьер купаться, привозили траву для кота, смотрели в август — как в календарь с новыми листами.
Но затишье оказалось передышкой. К концу июля Марина позвонила поздно вечером, когда Лена вынимала из духовки курицу.
— Ленусик, а можно мы к тебе заскочим завтра переночевать? У нас воду отключат. Ну просто катастрофа. На одну ночь! Мы тихо, как мышки.
Лена вспомнила, как в прошлом году они уже были «как мышки» — и тогда «мышки» занимали ванну, бросали полотенца на пол и включали мультики в три ночи. Она кашлянула и сказала:
— Марина, у нас гости в воскресенье. Сложно будет.
— Какие гости? — моментально напряглась Марина. — Мы же не чужие. К тебе все можно, а нам — нельзя?
— Можно, — устало произнесла Лена, — но не завтра.
— Понятно, — голос Марины потемнел. — Обиделась из-за какого-то варенья, да? Ладно, живите своей жизнью.
Трубка коротко «тюкнула». Илья посмотрел на Лену:
— Ты молодец. Нормально сказала.
Но внутри у Лены опустился камень. Она не умела ругаться. Она умела печь пироги и чинить скрипучие дверцы, умела составлять списки, где всё на местах. А разговоры с Мариной всегда превращали её в человека, который объясняется и оправдывается. Ночью ей снилось, что их кладовка — это автобусная остановка, откуда родственники уносят на руках банки: кто — с перцем, кто — с компотом, кто — с тем самым вареньем, а она бегает и кладёт новые. Проснулась с чувством, что устала.
Август начался странным запахом — будто в воздухе что-то подгорело. В городе шли ремонты дорог, Илья ругался на пробки. У Лены на работе закрывали квартал, и Рита из бухгалтерии бегала с таблицами, как с флагом. Оля вечером написала: «Ты держись, не давай себя съесть». Лена ответила смайликом и подумала: «Хорошо бы».
А потом — в один из четвергов — Фёдор Петрович рассказал, что к их подъезду подъезжала машина Марины и Гоши, они долго шарили в багажнике, потом поднимались к Лене на этаж и долго там стояли. Лены дома не было, Илья был на смене. Камера на площадке вечно сломана — то ли случайно, то ли «как всегда».
— Я хотел выяснить, — говорил Фёдор Петрович, — да они так быстро рванули, даже не поздоровались. Не понравилось мне это. Ты аккуратнее, Леночка.
Лена кивнула, а в животе опять стало холодно. Когда она открыл дверь своей квартиры, всё было на месте, лишь на коврике валялась пластиковая стяжка, которой они обычно притягивали коробки. Мелочь. Но Лена теперь замечала мелочи.
Она сняла обувь, прошла в кладовку. Банки стояли как солдаты. Считала их? Разумеется. Она провела пальцем по пыли на крышке одной из банок — было ощущение, что её недавно пробовали сдвинуть. «Паранойя», — сказала себе. Потом заглянула в верхний ящик — там лежали две банки тушёнки, которые Илья привёз весной из командировки: качественная, та самая, которая выручает, когда нечего готовить. Стояли? Стояли. Лена тихо закрыла ящик.
Она понимала: всё это тянется уже не неделю и не месяц. Это как ураган, который сначала гремит громом где-то далеко, а потом вдруг оказывается у твоей форточки и грызёт резинку. И пока ты делаешь вид, что это ничего, тебя потихоньку выселяют из собственного удобства.
Этой ночью Лена не спала, слушала, как капает вода из плохо закрученного крана — вчера Илья замотался и не довёл до конца. Она подумала, что безвольность — не отсутствие воли, а долгие уступки «из приличия». А приличие Марина умела использовать как рычаг.
К утру Лена приняла решение: больше никаких «по-родственному». Но принять — одно, сказать — другое. И она знала, что за словами последуют новые манёвры, взгляды, звонки от тёток, обсуждения за праздничным столом. История набирала обороты, будто поезд на длинном спуске. И никто не дёргал стоп-кран. Пока.
Август полз к концу, когда Марина объявилась снова. На этот раз — с пакетом яблок. Лена машинально взяла, думая, что это подарок, но Марина уже успела сказать:
— Это, Ленусь, тебе для шарлотки. Но я же не просто так пришла… — и улыбнулась. — Ты же у нас в кладовке всё хранишь, я помню. У тебя тушёнка была, да? Нам тут к Тимурке в поход, ну чтобы быстро приготовить. Ты не против, если мы баночку возьмём?
Лена почувствовала, как внутри всё сжалось. Она ещё не успела озвучить свою «новую политику» и уже попала в угол.
— Прости, Марин, но нет, — медленно произнесла она. — У нас это про запас.
— Лен, ну что ты как чужая… — Марина понизила голос. — Мы же в лес поедем, там нет магазинов. Тимур любит макароны с тушёнкой. Одна баночка, ну что тебе.
— Марин, — в голос Лены проскользнула сталь, — тушёнка — это Ильина. Он привёз её специально.
Марина выдохнула, будто ей сделали больно:
— Ладно… — и вдруг добавила с обидой, — вот, значит, как. Я тебе яблоки, а ты…
— Яблоки — спасибо. Но тушёнка — нет, — Лена старалась говорить ровно.
Марина пожала плечами, но по глазам было видно: так просто она не уйдёт.
Через три дня звонок в дверь. На пороге — Гоша. С растянутой футболкой и тем же лёгким прищуром, как у человека, который зашёл «по-соседски».
— Ленка, слушай, там ящик у вас на лестнице стоял, ты, наверное, забыла. Мы его в сторонку отодвинули. И… кстати, дрель нам опять нужна.
— Гош, — Лена устало опёрлась на дверной косяк, — давай так: мы не будем вам давать инструменты.
— Это чего это? — нахмурился он. — У тебя же их как в магазине.
— Именно. Это наши вещи. Мы ими пользуемся. И они должны оставаться целыми.
— Слушай, — Гоша чуть подался вперёд, — ты чего, совсем зажралась? Родственникам отказать…
— Гош, разговор окончен, — Лена шагнула назад, чтобы закрыть дверь.
— Ну и живите, — бросил он. — Посмотрим, как вы потом к нам придёте…
Дверь щёлкнула. Лена постояла, прислушиваясь к тишине, и только потом заметила, что руки у неё дрожат.
В августовские выходные Лена и Илья поехали на дачу. Там пахло сушёными травами, в саду ещё висели груши. Соседка по даче, Надежда Петровна, разливала компот в кружки и тихо сказала:
— Леночка, вы с Маринкой аккуратнее. Она у нас тут у двух соседей тоже вечно «одолживает». То удлинитель, то помидоры… и редко возвращает.
Лена слушала и понимала: это не «мне показалось», это система.
Илья вечером предложил:
— Давай замки на кладовку поставим.
— Мы что, от родных закрываться будем? — Лена ещё цеплялась за привычное.
— А почему нет? — пожал плечами он. — Родные не лазят без спроса.
В сентябре история зашла в новый виток. На день рождения Лены к ним пришли Оля, несколько коллег и… Марина с Гошей. Без приглашения. «У нас подарок!», — воскликнула Марина, протягивая коробку с китайским набором бокалов, на которых ещё виднелся ценник.
Поначалу Лена старалась держать лицо. Но уже через полчаса Марина, не стесняясь, открыла холодильник:
— О, грибы! Илья, это твои? А мы возьмём потом, ладно?
Оля, сидевшая за столом, встретилась с Леной глазами и тихо пробормотала:
— Ты же им скажешь?
Сказать прямо перед всеми Лена не решилась. Но внутри закипала — как суп, к которому забыли убавить огонь.
Через неделю Марина позвонила уже с прямым запросом:
— Ленусь, мы к вам заедем на пару дней. У нас дома ремонт…
— Марина, — перебила Лена, — у нас нет возможности вас принять.
— Это из-за той тушёнки, да? — в голосе Марины была смесь насмешки и обиды. — Ну ладно. Тогда хоть ключи оставь, мы у тебя кастрюлю возьмём.
— Нет, — твёрдо сказала Лена. — Без нас — никак.
Марина помолчала, а потом усмехнулась:
— Вот узнаешь ты ещё, что такое настоящая помощь…
К середине сентября Лена заметила, что живёт в режиме ожидания очередного запроса. Телефон зазвонит — и сердце уже бьётся быстрее. Она стала откладывать телефон на беззвучный режим.
В один из вечеров Илья вернулся хмурый:
— Я их сегодня видел. Они у машины что-то перекладывали. И мне показалось, что это наши коробки из кладовки.
Лена резко поднялась:
— Мы ставим замок. Всё.
Они купили замок на следующий день. И уже вечером Марина позвонила:
— Лен, ты что, кладовку закрыла?
— Да.
— Ты в своём уме? Это же обидно!
— Обидно — когда без спроса лезут в чужое, — спокойно сказала Лена.
— Ага… — Марина резко засмеялась. — Ну-ну. Посмотрим, как ты потом к нам придёшь…
Лена понимала: это только начало. Но в тот момент она впервые почувствовала, что хоть чуть-чуть вернула себе своё.
И вот именно в этот момент Марина нашла новый способ давления. Но о нём Лена узнала не сразу — и это оказалось куда неприятнее, чем пропавшие банки или сломанный инструмент.
Всё вскрылось в октябре, когда Лена зашла в магазин около дома. Она выбрала хлеб, пару овощей и уже стояла у кассы, когда за спиной услышала знакомый голос:
— Да-да, она же вечно при запасах, у неё чего только нет. Мы как-то тушёнку у них брали — ой, какая вкусная! И грибы, и варенье. Ленка у нас такая, запасливая.
Лена обернулась — Марина, с пакетом яблок, рассказывала кассирше о чём-то с видом победительницы. Кассир, женщина лет пятидесяти, кивала, но косилась на Лену.
— О, а вот и сама Ленка! — радостно объявила Марина. — Слушай, мы тут как раз вспоминали, как твои лисички нас выручили.
— Да, — коротко ответила Лена и пошла к выходу, но внутри уже всё кипело.
Вечером Илья пришёл с работы раньше обычного. Он был мрачный:
— Мне сегодня на рынке сказали, что Марина у знакомых пыталась продать тушёнку… нашу. Сказала, что «своё домашнее».
Лена опустилась на стул. Все куски пазла сложились: случайные визиты, «мы мимо проходили», стояние у двери, разговоры про запасы.
— Значит, она не просто «одалживает»… — тихо сказала Лена. — Она этим… торгует.
Илья сжал кулаки:
— Всё. Завтра я еду к ним.
— Нет, — Лена подняла руку. — Мы едем вместе.
У Марины дома их встретил запах жареного мяса и громкий телевизор. Тимур носился по коридору в носках. Гоша, с пивом в руке, даже не встал.
— Привет, родственнички, — ухмыльнулся он.
— Марина, — Лена стояла прямо, чувствуя, как дрожат пальцы, — мы знаем, что ты брала продукты без спроса. И знаем, что ты их продавала.
Марина усмехнулась:
— Ну надо же, какая драма. Я продала баночку тушёнки, и что?
— Это воровство, — спокойно сказал Илья. — И это в последний раз.
— Не смешите, — фыркнула Марина. — Вы ж сами всегда говорили: помогать надо. А чем разница, кто съест — мы или кто-то ещё?
— Разница в том, что это наше, — твёрдо ответила Лена. — И мы решаем, что с этим делать.
Марина на секунду потеряла улыбку, но тут же подалась вперёд:
— Знаешь, Ленусь, ты бы лучше о себе думала. А то ведь люди всё видят. Скажут ещё, что ты жадная.
И вот тут Лена почувствовала, как что-то внутри щёлкнуло. Все эти месяцы уступок, все разговоры про «родню» и «по-родственному» вдруг вылились в одно короткое, горячее:
— Сначала мои грибы съели, потом варенье клубничное, сейчас вам тушёнку подавай. Не дам ничего. Уезжайте домой.
Тишина в комнате была такой плотной, что слышно было, как капает кран на кухне. Тимур застыл в дверях, Гоша перестал жевать. Марина открыла рот, но слов не нашла.
Они с Ильёй вышли из подъезда, и Лена впервые за долгое время вдохнула полной грудью.
— Думаешь, они отстанут? — спросил он.
Лена пожала плечами:
— Не знаю. Но теперь хотя бы мы поставили точку.
Однако точка оказалась запятой. На следующий день позвонила Галина Петровна, мать Марины:
— Леночка, что ж ты так с родной сестричкой? Она ж в слезах. Говорит, ты её из дома выгнала. Это некрасиво.
Лена слушала и понимала, что история теперь будет жить своей жизнью. Марина уже пустила её в ходу — со своей версией, где она бедная и обиженная, а Лена «зажралась».
Вечером на лестничной площадке Лена встретила Фёдора Петровича. Он покачал головой:
— Ну что, Леночка, накликала ты на себя разговоров. Они у нас теперь всем рассказывают, какая ты… «нехорошая».
Лена кивнула и прошла мимо. Она знала: конфликт ещё не закончен. Но внутри было твёрдое чувство — назад она уже не вернётся.
Теперь её кладовка — только её.
А что будет дальше — время покажет.