Юлия нервно барабанила пальцами по скатерти. Напротив, с видом усталого мудреца, сидела ее свекровь.
Рядом, стараясь стать невидимой, ковыряла вилкой котлету пятнадцатилетняя дочь Таисия.
Семен стоял у буфета, непроизвольно сжимая в руке салфетку. Поводом стал, казалось бы, пустяк.
Таисия, отвлекшись от ужина, на секунду заглянула в телефон. Юлия тут же вспыхнула:
– Таисия, сколько раз можно повторять: за столом – не лезем в телефон! Совсем отупела, только и знаешь, что в эти свои тик-токи тыкать! Современное поколение – сплошное бескультурье! У Нины Степановны вон, в ее годы, и телефонов-то таких не было, и дети росли нормальными!
Свекровь, женщина спокойная и не склонная к резким суждениям, мягко покачала головой:
– Юлечка, ну что ты так? Времена другие. У нас и возможностей таких не было. Ребенок на секунду отвлекся, не беда. Главное, чтобы уроки сделаны были и по дому помогала.
Но невестку эти слова не успокоили, а, напротив, раззадорили. Ей показалось, что свекровь ставит под сомнение ее методы воспитания.
– Какие "времена другие", Нина Степановна?! – в голосе Юлии зазвенели стальные нотки. – Основы-то не меняются! Уважение к старшим, дисциплина за столом – это вечно! Или вы считаете, что я неправильно дочь воспитываю? Что я… ерунду какую-то говорю?!
Последняя фраза прозвучала как вызов. Юлия явно ожидала, что Семен немедленно вступится, подтвердит ее правоту, поддержит против "вмешательства" матери.
Она бросила на него взгляд, полный требовательного ожидания. Семен вздохнул.
Мужчина видел, как напряглась Таисия, как смущенно опустила глаза Нина Степановна.
Он видел и откровенную перегиб в словах жены. Назвать взгляд в телефон на две секунды "бескультурьем поколения" и "отупением" – это было слишком.
А обвинение матери в том, что она считает слова Юлии "ерундой", и вовсе вышли за рамки.
– Юля, – начал Семен тихо, но твердо, – мама не говорила, что ты говоришь ерунду. Она просто высказала свое мнение. Более спокойное. И… – он сделал паузу, собираясь с духом, – я вынужден согласиться с мамой. Ты сегодня слишком резка. Тася посмотрела в телефон на секунду. Это не катастрофа. И уж точно не повод обвинять целое поколение или… – он чуть запнулся, – или сомневаться в твоих словах никто не стал. Просто ситуация не требовала такой… агрессии.
Тишина, наступившая после его слов, была оглушительной. Юлия побледнела, затем снова залилась краской. Ее глаза расширились от невероятного предательства.
– А-а-а! – вырвалось у нее, больше похожее на вопль раненого зверя, чем на человеческий звук. – Вот как! Ты… Ты! Встал на ее сторону?! Против меня?! Свою маму защищаешь, а жену – под ноги?! – она вскочила, стул с грохотом упал назад. – Ты всегда должен быть на моей стороне! Всегда! – ее голос сорвался в пронзительный, истеричный визг. – Я твоя жена! Ты обязан поддерживать меня! Даже если… – тут женщина чуть запнулась, но гордыня пересилила, – даже если я не на сто процентов права! Это закон семьи! Нормальной семьи! А ты… ты предатель!
Нина Степановна медленно встала с места, ее лицо выражало глубокую печаль и усталость:
– Юленька, Семен, простите, что стала причиной ссоры. Я пойду, пожалуй. Спасибо вам за ужин.
Она быстро направилась к прихожей, не глядя ни на кого. Таисия вжала голову в плечи, глядя то на орущую мать, то на отца, который стоял, сжав кулаки. В ее глазах читался ужас и растерянность.
– Юлия, – Семен произнес имя жены с необычной для него холодной четкостью, перекрыв ее визг. – Я не на стороне мамы и против тебя. Я на стороне здравого смысла. На стороне элементарной справедливости и уважения. Ты сегодня перегнула палку. Грубо. И вместо того, чтобы это признать, ты требуешь, чтобы я слепо, как пес, вилял хвостом и поддерживал твою… – он чуть не сказал "ерунду", но сдержался, – твою явную неправоту? Потому что "закон семьи"? Такой закон ведет только к ссорам и обидам, как сейчас.
– Здравый смысл?! – Юлия Кирилловна фальшиво рассмеялась, в глазах стояли слезы ярости и унижения. – Твой здравый смысл – это предать жену! Я для тебя ничего не значу! Ничего! – она резко развернулась, ее взгляд упал на Таисию. – И ты! Сидишь, как мышь! Рада, наверное, что маму твою ругают?!
– Юлия, пожалуйста, оставь дочь в покое! – рявкнул Семен, впервые за вечер повысив голос. – Это между нами ссора. Уходи, если не можешь успокоиться.
Юлия вздрогнула. Она метнула на него взгляд, полный ненависти и боли, потом посмотрела на испуганную Таисию, на пустой стул свекрови.
Казалось, женщина хотела что-то крикнуть, но слова упрямо застряли в горле. С громким всхлипом Юлия выбежала из столовой, и через мгновение дверь спальни захлопнулась с грохотом.
Семен тяжело опустился на стул и провел рукой по лицу. Он почувствовал себя выжатым, как лимон, и виноватым одновременно.
Виноватым перед матерью, перед дочерью, даже перед Юлей, которую он, по сути, публично унизил, хотя и прав был.
Но и молчать дальше тоже было невозможно. Таисия осторожно подошла к отцу и присела рядом.
– Папа? – ее голос непроизвольно задрожал. – Бабушка ушла… А мама… Она так кричала…
– Знаю, дорогая, знаю, – Семен положил руку ей на руку. Его голос снова стал усталым, но мягким. – Бабушке позвоним, извинимся, а мама… Мама сейчас очень сильно обижена. Ей показалось, что я ее предал, но я просто… я не мог больше молчать. Не мог согласиться с тем, что было сделано несправедливо. Даже если это сказала твоя мама... моя жена...
Через полчаса, когда Таисия, подавленная и испуганная, ушла в свою комнату, притворив дверь, Семен услышал шаги.
Не истеричный топот, а тяжелые, мерные шаги. Юлия вышла из спальни. Вся ее поза, взгляд, даже цвет лица говорили о ледяной, сконцентрированной ярости, перешедшей в нечто гораздо более опасное – абсолютную, непробиваемую обиду и решимость.
Она прошла по коридору мимо столовой, не глядя на Семена, будто его не существовало.
На ней была не домашняя одежда, а простые брюки и свитер. В руках – дорожная сумка, которую она обычно брала в поездки к родителям.
Юлия направилась в гостиную, к книжному шкафу, где на верхней полке стояло несколько семейных фотографий в рамках.
– Юля… – начал он, голос сорвался. – Пожалуйста, давай поговорим. Спокойно.
Однако женщина не обернулась. Ее движения были точными, лишенными суеты.
Она взяла одну из рамок – фотографию их с Семеном на море, сделанную лет пять назад, когда все еще казалось прочным.
Юлия смотрела на снимок несколько секунд, потом резким движением сняла заднюю крышку, вынула фотографию и… разорвала ее ровно пополам.
– Юлия! Что ты делаешь?! – Семен шагнул к ней, но остановился, увидев ее взгляд.
– Что делаю? – ее голос был тихим, низким, неестественно ровным. – Убираю ерунду, как ты сказал, – она бросила две половинки фотографии на журнальный столик. – Эта… иллюзия… закончилась. Ты сегодня сделал выбор, Семен. Ясный и однозначный. Ты выбрал свою мать и свои принципы. Не жену и семью, которую мы создавали. Ты публично унизил меня, встал на сторону той, которая осмелилась усомниться во мне в моем же доме.
– Я встал на сторону правды, чтобы остановить несправедливость! – попытался возразить Семен, но его голос зазвучал слабо даже для собственных ушей.
– Правды? – она горько усмехнулась. – Твоей правды, которая оказалась важнее моего чувства собственного достоинства, важнее моей роли в этом доме. Ты показал мне, где мое место. Вернее, что у меня его здесь больше нет, – женщина повернулась к нему с сумкой в руке. – Я уезжаю к родителям. Мне нужно… подумать обо всем: о нас и о том, возможно ли жить с человеком, который никогда не встанет на мою сторону и который не способен защитить меня просто потому, что я его жена, даже если я ошибаюсь. Особенно – если я ошибаюсь.
– Юля, это же абсурд! – Семен почувствовал, как земля уходит из-под ног.
Он ожидал скандала, слез, бурного примирения, но не этого холодного, методичного уничтожения всего, что было между ними.
– Мы семья! У нас дочь! Из-за одной ссоры? Из-за того, что я не поддержал твой перегиб?!
– Не из-за "одной ссоры", – она перебила его, и в голосе впервые прорвалась дрожь. – Из-за принципа. Ты нарушил главный для меня принцип. Ты не был со мной. Ты был против меня. Ты сломал мое доверие, и я не знаю, можно ли это починить, и нужно ли. Может, это и есть та самая "ерунда", от которой пора избавиться.
Юлия прошла мимо него в прихожую. Никаких криков, никаких обвинений. Только мертвая тишина, прерываемая ее шагами. Она надела пальто, взяла сумку.
– А Тася? – хрипло спросил Семен, понимая, что все остальные аргументы разбиваются о ее стальную волю.
– Тася останется с тобой. Пока. Ей не нужно видеть… это, – Юлия не стала уточнять, что именно.
Она открыла входную дверь и вышла. Семен остался стоять посреди комнаты. Тишина в квартире стала звенящей.
Он услышал, как тихо приоткрылась дверь Тасиной комнаты. Дочь выглянула, ее глаза были огромными от страха и непонимания.
– Папа?.. Мама… ушла? Насовсем?
Семен не нашел слов. Он подошел к журнальному столику, поднял две половинки разорванной фотографии.
– Надеюсь, что нет...
Юлия жила у матери больше двух недель. Только по окончании этого срока она вернулась.
– Я дам тебе еще один шанс, – строго проговорила женщина. – Но если ты снова меня не поддержишь, то... - она не договорила.
Семен вздохнул и подошел к жене. Он не знал, что на это ответить. Юлия поставила его перед выбором.
– Хорошо, посмотрим, – кивнул мужчина, сам не понимая, как сможет в будущем сдерживаться. – Но ты считаешь, что все сделала правильно? - добавил он, задумчиво прищурившись.
Юлия стыдливо отвела взгляда в сторону. Она тоже много за это время думала и поняла, что слегка перегнула палку.
– Нет, я так не считаю. Конечно, можно было попроще отнестись к словам твоей матери... Я с ней уже поговорила, мы все прояснили.
Несмотря на эти слова жены, Нина Степановна практически перестала приходить к сыну и внучке.
Она сама звала их в гости, все списывая на то, что сильно занята домашними делами.