Аня тут же набрала номер соседки.
— Тётя Маша, здравствуйте! Что случилось? Говорите, не щадите!
— Анечка, деточка, — запричитал в трубке знакомый голос, — ты только не убивайся! Но они… они совсем озверели! Как ты уехала, они такой шабаш устроили! Музыку на всю ивановскую, крики, хохот… А потом… потом я увидела, как Гена твой, зять-то, потащил твои кусты малиновые к мангалу. Прямо с корнями, с землёй… и в огонь! Говорит, «дрова сырые, а эти сухие ветки хорошо гореть будут».
Аня слушала, и кровь стыла в жилах. Сжечь. Они сожгли её малину. Память о бабушке.
— Это… это ещё не всё? — выдавила она из себя.
— Не всё, милая, — вздохнула тётя Маша. — Утром сегодня Зойка твоя с мамашей её весь урожай, что поспел, обобрали. Клубнику, смородину… Всё в вёдра — и на рынок! На ярмарку выходного дня поехали, я сама слышала, как хвастались, что денег поднимут. А потом… я вышла поливать свои пионы, гляжу, а у тебя в бассейне розы плавают. Бутоны одни. Срезали, ироды, всю красоту твою…
Аня молчала. Она смотрела на дорогу перед собой, но ничего не видела. Перед глазами стояла картина: обугленные останки малиновых кустов, пустые грядки и её прекрасные, бархатные розы, обезглавленные, плавающие в мутной воде бассейна. Это была уже не просто наглость. Это была показательная казнь. Месть за её унижение.
— Спасибо, тётя Маша, — глухо сказала она и нажала отбой.
Слёз не было. Была только выжженная пустыня внутри. Она развернула машину и поехала обратно в город, к Ленке.
— Они всё уничтожили, — сказала она, войдя в квартиру подруги. — Они объявили мне войну на уничтожение.
Ленка, посмотрев на её лицо, всё поняла без слов.
— Так, — решительно сказала она. — Значит, принимаем бой. Один в поле не воин. Сейчас я позвоню Витьке.
Виктор, старший брат Ленки, был человеком-скалой. Бывший военный, а ныне владелец небольшой строительной фирмы, он обладал зычным голосом, железной логикой и полным отсутствием пиетета перед чужой наглостью. Через полчаса он уже сидел на Ленкиной кухне, хмуро разглядывая Анину претензию.
— Грамотно составлено, — одобрил он. — Но с этими дикарями бумажки — это прелюдия. Тут нужна тяжёлая артиллерия. Срок ультиматума когда истекает?
— Завтра днём, — ответила Аня.
— Отлично. Завтра в два часа дня мы будем на месте. И не одни. Я позвоню нашему участковому, Степану Кузьмичу. Он мужик правильный, старой закалки. Не любит, когда на его земле бардак устраивают. Аня, твоя задача — быть спокойной, как удав. Всю грязную работу мы берём на себя. Ты — пострадавшая сторона, хозяйка, которую выживают с собственной земли.
Он посмотрел на неё своими светлыми, пронзительными глазами.
— Ты знаешь, чем отличается хороший фундамент от плохого? Плохой даёт трещину под давлением. А хороший — становится только крепче. Вот и считай, что жизнь проверяет твой фундамент на прочность.
Эта простая, немного грубоватая метафора почему-то успокоила Аню. Она не одна. У неё есть друзья. У неё есть фундамент.
***
Ровно в два часа дня в воскресенье к даче подъехали две машины: старенькая «Лада» Ани и массивный внедорожник Виктора. Из него, кроме самого Виктора и Ленки, вышел невысокий, коренастый мужчина в полицейской форме. Это был участковый, Степан Кузьмич.
На участке царила сонная тишина. Музыка не играла. У мангала виднелась куча пепла. Бассейн был покрыт зелёной рябью, и в нём, как и говорила тётя Маша, плавали десятки обезглавленных розовых бутонов.
— М-да, — протянул Виктор, оглядывая поле битвы. — Поработали вандалы. Кузьмич, фиксируй. Это уже не просто самоуправство. Это статья 167 УК РФ. Умышленное уничтожение или повреждение имущества.
Участковый достал телефон и начал методично фотографировать.
— А это что у нас? — Виктор подошёл к мангалу и потыкал палкой в золу. Из пепла показался обугленный корень. — А это, гражданин начальник, останки многолетних насаждений. Тоже в протокол.
Дверь дома скрипнула, и на крыльцо вышел заспанный Николай. Увидев Аню в компании двух крепких мужчин, один из которых был в форме, он застыл.
— Аня? Что… что здесь происходит? Кто эти люди?
— Это мои друзья, Коля, — спокойно ответила Аня. — А это — участковый уполномоченный полиции, старший лейтенант Морозов. Он приехал зафиксировать последствия вашего… отдыха.
Из дома потянулись остальные. Светлана Ивановна, Зоя, Геннадий. Их лица были помятыми и недовольными.
— Что за цирк? — первой подала голос свекровь. — Полицию притащила? Решила нас напугать?
— Светлана Ивановна, — вмешался Виктор, шагнув вперёд. Его рост и уверенный вид заставили её отступить на шаг. — Пугать вас будет прокурор, когда получит материалы дела. А мы пока просто составляем акт о нанесённом ущербе. Так, розы… Сколько кустов было, Аня?
— Двадцать пять, — твёрдо ответила она. — Сортовые, голландские.
— Двадцать пять кустов. Малина, сорт «Гордость России», двенадцать кустов. Урожай клубники и смородины… Примерный объём можете назвать?
— Вёдер пять, не меньше, — подсказала Аня.
— Так… — Виктор что-то быстро считал в телефоне. — Значит, по самым скромным подсчётам, ущерб имуществу, не считая морального, составляет… — он назвал внушительную пятизначную сумму.
У Зои округлились глаза.
— Да вы что, с ума сошли? Какие деньги? Мы просто… прибрались!
— Сожжённые кусты, срезанные розы и проданный на рынке урожай вы называете «прибрались»? — ядовито поинтересовалась Ленка. — Оригинальная у вас трактовка.
— Проданный урожай? — встрепенулся участковый. — Это уже интересно. Это, граждане, уже статья 158. Кража. Есть свидетели?
— Есть! — раздался голос от калитки. На участок, опираясь на палочку, вошла тётя Маша. — Я свидетель! И не только я! Половина посёлка видела, как они вчера утром вёдра в машину грузили! А Клавдия Петровна с третьего проезда у них же и купила банку клубники! Думала, Анечкина. Говорит, ещё удивилась, чего это Зойка торгует. А та ей наплела, что ты, Аня, её попросила излишки продать!
Наступила мёртвая тишина. Зоя побледнела как полотно. Геннадий начал испуганно озираться. Даже Светлана Ивановна, казалось, потеряла всю свою спесь. Одно дело — семейный скандал, и совсем другое — уголовное дело с реальными свидетелями.
— Коля! — завыла Зоя, вцепляясь в рукав брата. — Коля, сделай что-нибудь! Я не хочу в тюрьму!
Николай растерянно смотрел то на сестру, то на жену, то на невозмутимого участкового. Его мир рушился. Он привык, что все конфликты решались Аниным терпением, но теперь этот ресурс был исчерпан.
Он шагнул к Ане.
— Анечка… родная… ну прости их, дураков. Давай не будем доводить до греха. Мы всё… всё возместим! Я сам всё заплачу! Только забери заявление! Пожалуйста! Не позорь семью!
Аня долго смотрела на него. На этого мужчину, с которым прожила десять лет. Она пыталась найти в его глазах хоть что-то, кроме страха за свою шкуру и репутацию. Не нашла. Там не было ни раскаяния, ни сочувствия к ней. Только желание поскорее замять скандал.
— Семью, Коля? — тихо переспросила она. — А когда вы жгли мою малину, вы о семье думали? Когда вы срезали мои розы, вы о семье думали? Когда вы, как воры, продавали мой труд на рынке, вы думали о семье? Нет. Вы думали только о себе. Вашей семьи для меня больше не существует.
Она повернулась к участковому.
— Степан Кузьмич, я буду писать заявление. По всем фактам.
***
Это был переломный момент. Услышав слова «буду писать заявление», Светлана Ивановна рухнула на крыльцо, но на этот раз никто не бросился её утешать. Зоя разрыдалась в голос. А Николай… Николай вдруг понял, что это конец. Не просто ссоры, а всей его жизни.
— Аня, не надо! — он упал перед ней на колени, прямо в раскисшую от воды землю у бассейна. — Я всё сделаю! Всё, что скажешь! Хочешь, я их больше никогда в жизни на порог не пущу! Хочешь, сам эти розы на коленях сажать буду! Только не разводись со мной! Я же люблю тебя!
— Любишь? — горько усмехнулась Аня. — Если бы ты меня любил, Коля, их бы здесь не было с самого начала. Любовь — это не слова. Это поступки. Это защита. Ты меня не защитил. Ты меня предал. Встань с колен, не унижайся. Уже поздно.
Виктор положил руку ей на плечо.
— Кузьмич, я думаю, можно предложить гражданам альтернативу. Досудебное урегулирование. Они возмещают ущерб в двойном размере — за материальные потери и моральный вред. Прямо сейчас. И пишут расписку, что больше никогда к этому участку на пушечный выстрел не приблизятся. В противном случае — заявление идёт в ход.
Участковый кивнул.
— Дельный совет. Сумма ущерба, помноженная на два. Иначе я принимаю заявление, и дальше будет работать следствие. Решайте. У вас полчаса.
Полчаса превратились в кошмар для семейства. Начались судорожные звонки, попытки занять денег. Геннадий выяснял, что можно продать. Зоя рыдала и проклинала тот день, когда они решили поехать на эту «проклятую дачу». Светлана Ивановна молча сидела на крыльце, глядя в одну точку. Она проиграла. Впервые в жизни её манипуляции не сработали.
Деньги они наскребли. Часть была у них с собой — та самая выручка от проданных ягод, — остальное перевели друзья и знакомые. Виктор лично пересчитал каждую купюру, после чего составил текст расписки, которую Зоя и Светлана Ивановна подписали дрожащими руками.
Сборы их были быстрыми и позорными. Под немигающим взглядом Виктора и участкового они запихивали свои вещи в машину, стараясь не смотреть в сторону Ани. Николай попытался было помочь, но Виктор преградил ему дорогу.
— А ты, герой, остаёшься, — пробасил он. — У тебя с женой будет отдельный разговор.
Когда машина с его родственниками, подняв облако пыли, скрылась за поворотом, Николай остался один посреди разорённого участка. Он выглядел жалким и потерянным.
— Ань… — начал он.
— Завтра я подаю на развод, Коля, — прервала его Аня. Её голос был ровным и спокойным. — Квартира моя, машина тоже. Твой таксопарк меня не интересует. Можешь забрать из дома свои вещи, пока меня не будет. Ключи оставь у Ленки. Всё.
Она развернулась и пошла к дому. К своему дому.
***
Прошёл почти год. Развод оформили быстро. Николай пытался что-то доказывать, говорить про «совместно нажитое», но против документов и грамотного юриста у него не было шансов. Он остался со своим таксопарком и со своей семьёй, которая, по слухам, теперь винила во всех бедах именно его.
Аня жила. Сначала было трудно и пусто, но потом пустоту начало заполнять что-то новое. Чувство свободы. Чувство собственного достоинства. Её маленький маникюрный бизнес пошёл в гору — она арендовала помещение побольше, наняла ещё одну девочку.
На дачу она вернулась только весной. Вместе с Ленкой и Виктором. Они устроили большой субботник. Вычистили весь мусор, спустили и вымыли уродливый бассейн, который Аня потом отдала в детский дом.
Виктор, как и обещал, помог ей восстановить сад. Он привёз саженцы новых роз, редких, с дивным ароматом.
— Это, Аня, сорт «Глория Дей», — объяснял он, аккуратно расправляя корни в лунке. — Знаешь, её ещё называют «розой мира». Её вывели во Франции накануне Второй мировой. И черенки успели вывезти на самолёте буквально из-под носа у нацистов. Так она и выжила. Символично, правда? Даже в самые тёмные времена красота находит способ прорваться.
Они посадили и новую малину. И молодые яблоньки. Дача снова оживала, наполнялась смехом и дружескими разговорами. Тётя Маша часто заходила на чай с пирогами и делилась последними новостями.
Однажды, сидя на веранде тёплым июньским вечером, Аня смотрела на свой возрождённый сад. На молодые зелёные побеги, которые упрямо тянулись к солнцу. Она думала о том, как хрупко бывает счастье и как важно уметь его защищать. Не терпеть, не прощать до бесконечности, а защищать. Иногда — с помощью юристов и полиции. А иногда — просто выстраивая высокие и надёжные заборы.
Она посмотрела на своих друзей, которые весело спорили о том, какой сорт огурцов лучше сажать, и впервые за много лет почувствовала, что её корни, её фундамент, действительно стали крепче. И что её крепость теперь надёжно защищена. А ведь и правда, некоторые жизненные бури, наверное, лучше всего пережидать, вовремя укрепив ограду, вы как считаете?
От автора:
Спасибо, что разделили со мной и с героями эту историю. Для меня это не просто буквы — это часть души. Если вы что-то почувствовали, я буду счастлива прочитать об этом в комментариях. Я читаю их все, правда. И благодарна за каждый лайк.