«Нет, а на что я надеялась, в общем-то? ‒ мрачно подумала Маша, не переставая укачивать на руках непрерывно хныкающую Сонечку. ‒ Я серьезно думала, что Виолетта Григорьевна возьмет и начнет мне помогать, как добрая бабушка из сказки? Нет, я так не думала. Я, может быть, наивная немножко, но не законченная идиотка. Так зачем я вообще начала ее о чем-то спрашивать тогда?»
Ну, может быть, от отчаяния.
***
Сонечка родилась не то чтобы проблемным ребенком. Но и не подарочным. Стандартным, наверное. Хныкала, когда резались зубки, капризничала, подхватывала всякие детские болячки, о которых Маша добросовестно читала во время беременности: то сыпь на попке, то аллергия какая-нибудь, то колики в животе, то проблемы с режимом, как это часто бывает у детей. Часто-то часто, никто не спорит, и Маша знала, на что шла, и не жаловалась даже. И Сонечку любила, и ни на минуту не пожалела, что в ее жизни появилось это маленькое голубоглазое чудо.
Просто все равно было очень тяжело. «Это ничего, с маленькими детьми всегда трудно», ‒ утешал муж, Сережа, когда Маша иногда тихонько всхлипывала ему в плечо. Он помогал, как мог, в свободное от работы время, но Маша, если честно, подозревала, что объемы своей работы он немного преувеличивает, чтобы по вечерам поменьше бывать дома. Может, паранойя разыгралась, конечно.
Было тяжело. Тяжело, когда собственное тело еще толком не отошло после родов, и периодически болит поясница с такой силой, словно сейчас развалится. Тяжело, когда не узнаешь сама себя в зеркало: лишние килограммы после беременности таяли подозрительно медленно (Маша грешила на пироженки по вечерам, которые каждый день приносил муж ‒ одна из немногочисленных радостей в жизни молодой мамы), вместо пышной копны светлых волос ‒ замызганная гулька на голове, уставший взгляд, круги под глазами.
Маша старалась лишний раз не смотреть в зеркало, чтобы не разреветься от обиды. Почему никто не предупреждает, что у беременности могут быть такие последствия? Врачи так вообще выдавали песнь под названием «роды омолаживают». Ничего себе омоложение! Да у нее зубы болеть начали, между прочим («А что вы хотите, милочка? Вы свои зубы ребенку отдали»), хотя до родов Маша у стоматолога-то была раз в пятилетку.
Во всех фильмах, книгах, повсюду, в рассказах подруг, повсюду, куда ни посмотри, беременность представлялась, возможно, делом изматывающим, но в целом переносимым. Такой была и Машина беременность: довольно спокойная, без особых тревог. А когда речь заходила о том, что будет происходить после ‒ подруги, фильмы, книги в основном рассказывали о ребенке. Как за ним ухаживать, как заботиться. И Маша была полностью согласна, что именно это сейчас ‒ самое важное.
Просто хоть бы кто слово сказал, что будет так тяжело. Что будет так болеть голова ‒ от чудовищного недосыпа, а сердце ‒ от тоски по себе-прежней и страха, что ее-нынешнюю муж в один прекрасный момент попросту бросит. Кому она нужна: располневшая, уже далеко не такая хорошенькая, как раньше. И Виолетта Григорьевна еще…
Маша раздраженно сжала губы. Сонечка, словно почувствовав мамино настроение, захныкала еще больше, и Маша усилием воли заставила себя глубоко вздохнуть и продолжить напевать дочке размеренную колыбельную.
Виолетта Григорьевна ‒ это мама Сережи, ее мужа. Милейшая женщина, на самом деле. Кандидат наук, преподает в университете. Пятьдесят с лишним лет, а выглядит едва на сорок. Ухоженная, стройная, улыбчивая. Любит Диккенса и стихи Цветаевой, легко цитирует наизусть. Постоянно рассказывает о конференциях, на которые ездит, и сплетни со своей кафедры. До беременности Маша ею искренне восхищалась, хотя уже тогда чувствовала: что-то не так. . .
. . . дочитать >>