— Выметайся! Почему у всех невестки как невестки, умницы-разумницы, а у меня — колхозница необразованная?!
Слова, острые и пьяные, полоснули по натянутой до предела тишине. Музыка, ещё секунду назад весело игравшая из старенького центра, захлебнулась на полуслове, будто кто-то дёрнул рубильник. Десяток пар глаз, принадлежавших дядям, тётям и прочим родственникам, собравшимся за щедро накрытым столом, впились в Риту. Она застыла с протянутой тарелкой, на которой лежал кусок её фирменного медовика для именинника, её мужа Лёни.
Василиса Митрофановна, свекровь, стояла, шатаясь, оперевшись костлявой рукой о спинку стула. Её лицо, обычно поджатое и строгое, сейчас было багровым, а в глазах плескалась мутная смесь водки и многолетней, тщательно скрываемой ненависти. Сегодня, на тридцатипятилетии единственного сына, плотину прорвало.
— Мама, ты что такое говоришь? Прекрати немедленно! — Леонид вскочил, опрокинув вилку. Его лицо было растерянным и испуганным, он метался взглядом между матерью и женой.
— А что я такого сказала? Правду! — не унималась Василиса Митрофановна, её голос срывался на визг. — Всю жизнь на тебя положила, образование тебе дала, инженером стал! Думала, приведёшь в дом девушку под стать, из интеллигентной семьи! А ты что приволок? Парикмахершу из своей Мухосрани! Ногти пилит да волосы красит — вот и всё её образование!
Она ткнула пальцем в сторону Риты, которая так и стояла, окаменев. Торт в её руке дрожал. Каждое слово свекрови было как удар хлыстом по лицу. Перед всеми. Перед тётей Галей, которая всегда смотрела на неё свысока, перед дядей Колей, который вечно отпускал сальные шуточки.
— Я думала, хоть за пять лет жизни в городе человеком станет, пообтешется! А она как была деревней, так и осталась! Посмотрите на неё! Платье — с рынка! Подарок мужу — свитер какой-то дурацкий, сама, небось, связала! У всех сыновьям жёны айфоны дарят, на курорты возят, а эта… эта только борщи варить умеет! Позорище! Вон отсюда! Слышишь? Выметайся из моего дома!
Рита медленно поставила тарелку на стол. Звук фарфора о скатерть показался оглушительным. В ушах звенело. Она подняла глаза и встретилась взглядом с мужем. В его глазах была мольба, стыд, растерянность — всё, что угодно, кроме того, что ей было нужно в этот момент. Ей нужна была защита. Немедленная, безоговорочная. Ей нужно было, чтобы он взял её за руку, встал и сказал: «Мама, раз ты так с моей женой, то мы уходим».
Но Леонид этого не сделал. Он повернулся к матери.
— Мам, ну хватит, выпей водички, тебе плохо… Гости же смотрят…
«Гости же смотрят». Эта фраза стала для Риты последней каплей. Значит, его волновало только то, что скажут гости. Не её растоптанное достоинство, не её унижение. А приличия.
Она молча развернулась и пошла в коридор. Движения были как у робота — медленные, деревянные. Вот её пальто на вешалке. Вот сапоги. Руки не слушались, пальцы не могли попасть в рукава. За спиной слышался приглушённый гул голосов, неловкое покашливание, попытки Леонида что-то исправить.
— Рита, подожди! Куда ты? — он догнал её уже у двери, схватил за локоть.
Она посмотрела на него, и в её глазах больше не было слёз. Только холодная, выжженная пустыня.
— Она сказала мне выметаться, — тихо, но отчётливо произнесла Рита. — Я и выметаюсь.
Она дёрнула ручку двери, шагнула на лестничную клетку и, не оборачиваясь, начала спускаться по ступенькам. Громкий хлопок двери отрезал её от прошлой жизни. Или, по крайней мере, ей так хотелось в это верить.
Ноябрьский ветер тут же вцепился в неё ледяными зубами. Тонкое пальто, купленное на распродаже, не спасало. Рита шла, не разбирая дороги, по тускло освещённым улицам спального района. Слёзы, которые она сдерживала наверху, теперь текли ручьями, замерзая на щеках.
В голове билась одна и та же мысль: «Колхозница…»
Она и правда была из небольшого посёлка под Воронежем. И не стыдилась этого. Там остались её родители, простые труженики, которые научили её честности, доброте и умению работать руками. Она с детства мечтала стать парикмахером, создавать красоту. Окончила колледж с красным дипломом, устроилась в хороший салон в областном центре. Там, в гостях у подруги, она и познакомилась с Лёней.
Он показался ей принцем из другого мира. Инженер-электрик в крупной компании, москвич, начитанный, вежливый. Он так красиво ухаживал, дарил цветы, читал стихи. Когда он сделал ей предложение и позвал переехать к нему в столицу, она была на седьмом небе от счастья.
Знакомство с Василисой Митрофановной стало первым тревожным звонком. Та осмотрела её с ног до головы цепким, оценивающим взглядом, как породистую лошадь на ярмарке. Расспросила про родителей («Кем работают? А, ну понятно…»), про образование («Парикмахер? Что ж, тоже профессия…»), про жильё («Своего угла, значит, нет?»).
Все пять лет их с Лёней брака Рита жила как на пороховой бочке. Она старалась изо всех сил. Научилась готовить сложные блюда по рецептам из интернета, чтобы угодить свекрови. Поддерживала в их съёмной квартире идеальную чистоту. Читала книги, которые та ей подсовывала, чтобы «повысить культурный уровень». Она молча сносила её колкости про «провинциальный говорок», «отсутствие вкуса» и «деревенскую простоту». Она делала всё это ради Лёни. Она видела, как он мучается между двух огней, и жалела его.
Но сегодня что-то сломалось. Унижение было публичным, окончательным. И самое страшное — реакция мужа. Он не защитил. Он попытался «замять». Сохранить лицо перед родственниками.
Рита добрела до сквера и опустилась на ледяную скамейку. Холода она уже не чувствовала. Внутри всё онемело. Сколько она так просидела, она не знала. Мимо проезжали редкие машины, где-то лаяла собака. Мир продолжал жить своей жизнью, и только её собственный мир рухнул в одночасье.
Она услышала торопливые шаги. Леонид. Он подбежал к ней, запыхавшись, и сел рядом. На нём не было даже куртки, только тонкий джемпер.
— Ритуля, прости меня! Прости, пожалуйста! — он взял её ледяные руки в свои. — Мать выпила лишнего, она не соображала, что говорит… Я не знаю, что на неё нашло…
— Всё она соображала, Лёня, — безжизненным голосом ответила Рита, не глядя на него. — Она просто впервые сказала вслух то, что думала все эти пять лет. И ты тоже это знаешь.
— Это неправда! Я поговорю с ней! Я заставлю её извиниться!
— Не надо, — она покачала головой. — Дело не в извинениях. Дело в тебе.
Он непонимающе посмотрел на неё.
— Во мне?
— Да. Она унизила меня. Она выгнала меня из своего дома, где я, между прочим, несколько дней помогала ей готовить к твоему дню рождения. Она назвала меня позорищем перед всей твоей семьёй. А ты… ты сказал: «Мам, гости же смотрят».
Леонид отвёл глаза. Ему было стыдно.
— Я растерялся, Рит. Я не знал, что делать. Она же моя мать…
— А я твоя жена, — в её голосе впервые за этот вечер прорезался металл. — Человек, который переехал ради тебя за тысячу километров от дома. Который спит с тобой в одной постели и собирается рожать тебе детей. И в тот момент, когда нужно было выбрать, чью сторону принять, ты выбрал её. Ты попытался её успокоить, а не защитить меня.
Она наконец повернулась к нему. Её глаза были сухими и тёмными.
— Я так больше не могу, Лёня. Я устала. Устала быть недостаточно хорошей для твоей мамы. Устала заискивать, подстраиваться, проглатывать обиды. Я устала чувствовать себя вторым сортом.
Он смотрел на неё с ужасом. Кажется, до него только сейчас начал доходить весь масштаб катастрофы.
— Что… что ты хочешь сказать? Ты хочешь уйти?
Рита молчала. А что она могла сказать? Она не знала. Она знала только одно: возвращаться в их съёмную квартиру, где всё напоминало о несбывшихся надеждах, и делать вид, что ничего не произошло, она не сможет.
Следующие несколько дней превратились в ад. Рита взяла отгулы на работе и переехала к своей единственной подруге в Москве, Свете. Они жили в крошечной однушке на окраине, но здесь Рита впервые за долгое время смогла дышать.
Телефон разрывался. Сначала звонил Лёня. Умолял, просил, обещал. Потом начались звонки от родственников. Тётя Галя звонила с елейным сочувствием, которое было хуже прямого оскорбления.
— Ритуля, деточка, ну что же ты так? Надо быть мудрее. Василиса Митрофановна человек пожилой, нервный. Ну, сказала сгоряча, с кем не бывает? А ты сразу из дома бежать. Мужа одного оставила… Не по-женски это, не по-семейному.
После таких разговоров Рита хотела швырнуть телефон в стену. Они все были на стороне свекрови. В их системе координат женщина должна была терпеть. Быть «мудрой», что означало — быть бессловесной тряпкой.
Сама виновница торжества позвонила лишь однажды. Не извиняться. Обвинять.
— Это ты во всём виновата! — прошипела она в трубку. — Настроила сына против родной матери! До тебя мы с Лёнечкой душа в душу жили! А ты пришла и всё разрушила, змея пригретая! Если с моим мальчиком что-то случится, я тебя из-под земли достану!
Рита молча нажала «отбой» и заблокировала её номер.
Хуже всего были не звонки, а тишина. Тишина от её собственных родителей. Она позвонила им, попыталась в общих чертах объяснить ситуацию, но не смогла. Просто сказала, что они с Лёней сильно поссорились. Мать сразу запричитала, отец сурово велел «не пороть горячку» и «мириться с мужем». Они были людьми старой закалки и не понимали всех этих «городских» сложностей. Для них развод был чем-то немыслимым, позором. Рита чувствовала себя абсолютно одинокой.
Единственным здравомыслящим человеком оказалась Светка. Она работала мастером маникюра в том же салоне, что и Рита. Девушка резкая, прямая, разведённая и независимая.
— Так, подруга, хватит раскисать, — заявила она вечером, поставив перед Ритой чашку с ромашковым чаем и тарелку с бутербродами. — Давай по фактам. Свекровь — конченая стерва. Это аксиома, не требующая доказательств. Муж твой — маменькин сынок. Это тоже факт, хоть и прискорбный. Вопрос один: ты его любишь?
Рита кивнула, и слёзы снова брызнули из глаз.
— Люблю… дура…
— Так, без самобичевания, — строго сказала Света. — Любишь — значит, надо бороться. Но не за него, а за себя в этих отношениях. Ты должна дать ему понять, что так больше не будет. Никогда. Он должен сделать выбор. Не между тобой и мамой. А между нормальной семьёй с тобой и вечными скандалами с мамой в главной роли.
Светкины слова отрезвляли. Она была права. Хватит быть жертвой. Хватит плакать и жалеть себя. Пора действовать.
На следующий день Рита вышла на работу. Коллеги делали вид, что ничего не замечают, но она чувствовала на себе их сочувствующие взгляды. Слухи, видимо, уже дошли и сюда. В обеденный перерыв к ней подошла администратор, Марина.
— Рит, тут это… Василиса Митрофановна звонила. Спрашивала твой график, просила записать её на стрижку.
Рита похолодела. Этого ещё не хватало.
— Я не буду её стричь. Запишите к другому мастеру.
— Она настаивала, что хочет именно к тебе. Говорит, хочет поговорить, помириться…
«Помириться». Рита знала, что это будет за «мир». Очередная лекция о том, как она должна себя вести, приправленная фальшивыми вздохами.
— Марина, я не буду, — твёрдо повторила Рита. — Если она придёт, скажи, что у меня полная запись на месяц вперёд.
Вечером, возвращаясь к Свете, она столкнулась у подъезда с соседкой свекрови, Зинаидой Павловной. Всегда любопытная, как все пенсионерки, она тут же вцепилась в Риту мёртвой хваткой.
— Ритуля! А я тебя ищу-ищу! Лёнечка твой совсем с лица спал, бедный мальчик. А Митрофановна-то наша… Ох, грех на душу берёт, совсем плоха стала. Давление скачет, сердце прихватывает. Всё из-за тебя, говорит. Довела ты её, иродка!
Рита смотрела на эту женщину, на её поджатые губы и осуждающие глаза, и впервые в жизни почувствовала не стыд, а холодную, звенящую ярость.
— А вы, Зинаида Павловна, не хотите узнать, как у меня дела? — спросила она ледяным тоном. — Не хотите поинтересоваться, скачет ли у меня давление, когда меня, как последнюю собаку, вышвыривают из дома? Или это неважно? Важно только, как чувствует себя бедная, несчастная Василиса Митрофановна, которая унизила другого человека перед десятком свидетелей?
Соседка опешила от такого отпора, захлопала глазами и что-то пролепетала про «молодость-глупость». Но Рита её уже не слушала. Она прошла мимо, впервые в жизни расправив плечи. Хватит. Достаточно.
Вечером она позвонила Леониду.
— Лёня, нам нужно поговорить. Не по телефону. Давай встретимся завтра после работы в кафе, на нейтральной территории.
Он согласился сразу же. В его голосе слышалась надежда.
На следующий день Рита потратила час, чтобы собраться. Она сделала себе укладку, макияж, надела лучшее платье, которое у неё было — простое, но элегантное, тёмно-синее. Она хотела выглядеть не несчастной жертвой, а уверенной в себе женщиной.
Леонид уже ждал её за столиком. Он выглядел ужасно: похудевший, с тёмными кругами под глазами. Он вскочил, когда она подошла.
— Рита… ты прекрасно выглядишь.
— Спасибо, — она села и сделала заказ официанту. Кофе и чизкейк. Она решила, что заслужила маленький праздник.
Они молчали, пока не принесли заказ.
— Рит, я всё понял, — начал он первым, с трудом подбирая слова. — Я был неправ. Я должен был тебя защитить. Я повёл себя как трус. Прости меня. Я говорил с мамой…
— И что она? — спокойно спросила Рита, отпивая кофе.
— Она… — он замялся. — Она считает, что ты должна извиниться за то, что устроила сцену и убежала.
Рита усмехнулась. Ничего другого она и не ожидала.
— Понятно. Лёня, я позвала тебя не для того, чтобы снова слушать про твою маму. Я позвала тебя, чтобы поговорить о нас. О нашем будущем.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я люблю тебя. Но я не могу жить так, как мы жили. Я не могу быть грушей для битья для твоей матери. Я не могу постоянно доказывать, что я чего-то стою. Поэтому у меня есть условие.
Он весь подобрался, ожидая приговора.
— Мы переезжаем. В другой город.
Леонид опешил.
— Как… в другой город? А моя работа? Моя мама?
— Есть много городов, где нужен хороший инженер-электрик. А твоя мама — взрослый человек, она справится. Мы можем звонить ей, приезжать в отпуск. Но жить мы должны своей семьёй. Отдельно. Вдали от её влияния и манипуляций. Иначе у нас ничего не получится. Иначе наша семья просто развалится.
Он был в шоке. Он смотрел на неё так, будто видел впервые. Перед ним сидела не тихая, покладистая Рита, а решительная, сильная женщина, которая знала, чего хочет.
— Я не могу так сразу… Мне нужно подумать…
— Думай, — спокойно ответила Рита. — Я даю тебе неделю. Через неделю ты должен дать мне ответ. Да или нет. Если нет, Лёня, — она сделала паузу, и её голос дрогнул, но она справилась с собой, — если нет, я подаю на развод. Потому что я себя люблю и уважаю больше, чем боюсь остаться одна.
Она встала, оставив на столе деньги за свой кофе и нетронутый чизкейк.
— У меня всё. Позвони, когда решишь.
Рита вышла из кафе, и только на улице позволила себе глубоко вздохнуть. Это было самое трудное, что она когда-либо делала в своей жизни. Но она чувствовала не страх, а странное, пьянящее чувство свободы. Она поставила точку. Она взяла свою судьбу в свои руки.
По дороге к Светке она зашла в маленький продуктовый магазинчик у метро. Просто так, чтобы отвлечься. Проходя мимо кассы, она увидела стойку с лотерейными билетами. «Билет в новую жизнь», — гласил яркий слоган. Рита горько усмехнулась. Какая ирония. И всё же, повинуясь какому-то внезапному порыву, она протянула кассирше сторублёвую купюру.
— Дайте, пожалуйста, один. Любой.
Сунув тонкую бумажку в карман пальто, она тут же забыла о ней. Впереди была неделя мучительного ожидания, и никакая лотерея не могла изменить того факта, что её будущее сейчас зависело от решения другого человека.
Неделя тянулась как резина. Рита работала, приходила к Свете, смотрела в потолок и ждала. Леонид не звонил. Она уже почти смирилась с мыслью, что всё кончено, и мысленно репетировала речь для разговора с родителями.
На седьмой день, в субботу, когда она, убираясь в пальто, наткнулась в кармане на тот самый лотерейный билет, её телефон зазвонил. Номер Лёни. У Риты замерло сердце.
— Да? — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Рит… я согласен, — услышала она на том конце провода. — Я согласен переехать. Я уже посмотрел вакансии в Питере, там есть хорошие варианты. Я выбираю тебя. Нашу семью. Прости, что так долго. Мне нужно было поговорить с матерью, всё ей объяснить.
Рита присела на край кровати, не веря своим ушам.
— Она… как она отреагировала?
— Кричала, плакала, обвиняла тебя во всех смертных грехах. Сказала, что я ей больше не сын, — в его голосе слышалась боль, но и твёрдость. — Это было тяжело, Рит. Но я сделал свой выбор. Когда ты можешь вернуться домой, чтобы мы начали собирать вещи?
Слёзы радости и облегчения хлынули из её глаз. Они смогли. Они справятся.
— Я сейчас приеду, — прошептала она.
Положив трубку, она несколько минут сидела неподвижно, осознавая случившееся. Потом её взгляд упал на лотерейный билет в руке. «А дай-ка проверю, ради смеха», — подумала она, чтобы чем-то занять руки и мысли перед дорогой.
Она открыла на телефоне сайт государственной лотереи, нашла вчерашний тираж. Ввела номер билета. На экране закрутилось колёсико загрузки. Рита нетерпеливо постукивала пальцем по столу. И вот, на экране появилась надпись.
Она смотрела на неё, но мозг отказывался воспринимать информацию. Она протёрла глаза. Перезагрузила страницу. Ввела номер снова. Результат был тот же.
«Сумма вашего выигрыша составляет: 150 000 000 рублей».
Сто пятьдесят миллионов.
Рита медленно опустила телефон. В ушах стоял гул. Воздуха не хватало. Она посмотрела в окно на серый московский пейзаж. На людей, спешащих по своим делам. На машины, стоящие в пробке.
И вдруг она рассмеялась. Тихо, потом всё громче и громче. Это был смех облегчения, истерики и какого-то злого, торжествующего восторга.
«Колхозница», — пронеслось у неё в голове слово, сказанное свекровью.
Она встала и подошла к зеркалу. На неё смотрела та же Рита. С теми же глазами, с той же причёской. Но что-то неуловимо изменилось. В глубине её зрачков зажёгся новый огонёк. Огонёк власти. Огонёк будущего, в котором правила будет устанавливать она. И уж точно в этом будущем никто и никогда больше не посмеет безнаказанно бросить ей в лицо оскорбление. Новая жизнь, о которой кричал лозунг на билете, действительно начиналась. И Рита с леденящим душу любопытством ждала, какой она будет.