Готовила бабушка — ну просто изумительно. Сёстры оценили и борщ, и пирожки с капустой. Потом Линка, уминая кусок торта буквально за пару секунд, с разрешения хозяйки ушла в гостиную — рассматривать многочисленные статуэтки на камине.
А Лера с Пелагеей Прокофьевной — теперь уже не пациенткой, а приятельницей — устроились с чаем в уютных креслах у журнального столика. Здесь можно было и поговорить по душам, и одним глазом присматривать за Линкой.
— Спасибо тебе, Лерочка, — вдруг сказала Пелагея Прокофьевна и посмотрела прямо в глаза.
— За что? — удивилась Лера. — Это вам спасибо, что пригласили в гости и так вкусно накормили.
Старушка едва заметно улыбнулась:
— Ты же всё уже поняла. Я старая, больная, одинокая женщина. Друзей и близких почти не осталось.
— Уже много лет большую часть времени я провожу одна. Вот лежала в больнице — и за несколько дней пообщалась с людьми больше, чем за последние десять лет.
— Мне очень жаль... — Лера опустила глаза.
— Не надо. Одиночество — почти что неизбежный спутник старости. Я привыкла. Но всё равно приятно, когда рядом оказываются такие люди, как ты. Лерочка, ты очень хорошая и добрая девочка. Я так рада, что вы с сестрёнкой составили мне компанию.
Лера невольно прикусила нижнюю губу. Она всегда так делала, когда немного волновалась. Потом решилась:
— Если хотите, я могу иногда заходить к вам в гости. Было бы здорово. Я оставлю вам свой номер телефона. У вас же сотовый есть?
Пелагея Прокофьевна улыбнулась шире:
— Конечно есть. Пусть я и старая, а стараюсь с современным миром шагать. Даже планшет освоила — люблю книжки читать.
— Извините, я не хотела обидеть... — мягко сказала Лера.
— Ты не обидела, — с теплотой ответила старушка. — Приходи в любое удобное время. С сестрёнкой или одна, всегда вам буду рада.
Так у Леры появилась новая подруга.
Несмотря на полувековую разницу в возрасте, у Леры с Пелагеей Прокофьевной неожиданно обнаружилось много общего. Им было о чём поговорить.
Оказалось, у старушки жизнь была интересная и насыщенная — а кое-где и очень трагичная.
— Я родилась уже после войны, — начала Пелагея Прокофьевна, уронив взгляд в кружку, — в маленькой сибирской деревне, где-то за тридевять земель отсюда. В семье нас было семеро... Я старшая, остальные — братья все до единого.
— Наверное, хорошо быть единственной девочкой в семье? — поинтересовалась Лера, осторожно улыбнувшись.
Старушка чуть приподняла уголки губ:
— На самом деле — не очень. Может, если бы младшей была, всё иначе сложилось бы... А так с малолетства только и делала, что помогала матери. То стирала бельё, то готовила, то на огороде крутилась, со скотиной управлялась. Ну и по братьям ухаживать приходилось: мать ведь почти без отдыха — в те годы о декретах даже не слышали. Едва после родов оправится — и снова на работу.
— Вот это да... — только и смогла вымолвить Лера. — Как же вы всё это вытягивали?
В этот момент её собственное детство показалось вдруг беззаботным и лёгким, хотя раньше она частенько сетовала на трудности.
— Просто другого варианта у всех нас не было, — тихо сказала Пелагея Прокофьевна. — Все так жили. Но я рано поняла: не хочу так всю жизнь. Отец, правда, решил всё за меня. Жениха мне подобрал — своего, деревенского, да ещё и приданое прилагалось — свинья, десяток кур и бычок.
Улыбнулась грустно.
— Родня жениха тоже не отставала: лошадь, молодая тёлка, уточка с селезнем... Выгодный, значится, союз. Только вот жених мне ни капли не нравился. Вроде здоровый парень, работящий... но что-то в нём всегда отпугивало. Лезет в драки, спорит, кулаки пускает на ход первому встречному, слабому, да ещё и собаке, бывало, влепит ни за что. А как на меня смотрел... — тут она медленно покачала головой, — будто вещь какая, а не человек. Мы даже толком не разговаривали с ним ни разу. Была только договорённость между родителями.
— И что вы сделали? — спрашивает Лера, затаив дыхание.
— Убежала, — просто сказала старушка. — От нашей деревни до железнодорожной станции — три километра через лес. Там дважды в неделю, всегда ровно в полночь, останавливался поезд на Москву, всего на две минуты. Вот я, восемнадцатилетняя, накануне запрятала в сарай узелок: бутылку молока, хлеб да носки тёплые — про запас.
Дожидалась, пока родители лягут спать, и, затаив дыхание, выбиралась из дома. А потом — тёмная ночь, бегом через лес. Страшно… Я боялась сбиться с пути. Боялась, что вдруг — откуда ни возьмись — появится волк или медведь. Боялась опоздать. Или ещё хуже: родители вдруг обнаружат моё исчезновение, схватятся и догонят меня.
— Какая же вы были смелая! — с восхищением шепчет Лера.
— О, нет, моя дорогая. Я тряслась, как заяц! Но, видно, судьба мне благоволила, — отвечает Пелагея Прокофьевна, хитро прищурив глаза.
Я вышла на станцию как раз в тот момент, когда поезд остановился. Собрала последние силы, пробралась в самый хвост поезда, в купейный вагон. Все кругом уже спали. Открыла первое попавшееся купе: вроде бы пусто. Быстро залезла на верхнюю полку, завернулась с головой в одеяло — и тут же провалилась в сон. Проснулась утром: кто-то осторожно тронул меня за плечо.
В одну секунду вспомнила, где нахожусь. Перехватило дыхание: вот и нашёлся… Сейчас проводник выгонит меня на ближайшей станции. Или, того хуже, сдадут родителям. Но оказалось, что это был вовсе не проводник. На меня с удивлением смотрел молодой парень, может, старше на пару лет.
— Что вы здесь делаете? — спросил он негромко.
— Еду в Москву, — мямлю я, сердце — в пятки.
— Вот как? А почему в моём купе?
Я только плечами пожала.
— Вы ведь всё равно один... Неужели место жалко?
— Значит, билета у вас нет? — нахмурился он.
Я вдруг поняла: всё, попалась. Сейчас сдаст меня, и слёзы сами покатились по щекам. А он, видно, растерялся.
— Ну чего вы сразу слёзы лить? — говорит, суетится. — Я не собираюсь проводить вас к проводнику. Мне не жалко.
И вдруг — улыбнулся, протянул кружку с чаем:
— Я вам чай принёс. Наверное, вы проголодались?
Спустилась я, распаковала узелок: хлеб да молоко. А у него — всякой снеди в три раза больше, родители набрали…
— Так он вас не сдал? — с улыбкой спросила Лера.
Пелагея Прокофьевна покачала головой.
— Нет. Мы с ним разговорились, познакомились. Оказалось, он родом из города неподалёку, в двух часах езды от моей деревни. Сейчас в Москве учится, к родителям ездил.
Я коротко рассказала про себя, призналась, что еду поступать в театральный.
— А жить где будете? — спрашивает.
— В общежитии.
— А если не поступите?
— Поступлю.
— Рисковая вы девушка... И как-то маловато у вас вещей для переезда.
— Не люблю таскать лишнее, — пожала я плечами.
В итоге он дал мне адрес своего общежития:
— Мало ли, всякое случится. Помощь понадобится — обращайтесь.
— Вы правда пошли поступать в театральный? — не унималась Лера.
— О, я шла куда только могла, — засмеялась Пелагея Прокофьевна. — Лишь бы взяли и дали угол в общежитии. Но всё к лучшему — уже в третьем институте меня взяли. Не смотри, что сейчас я такая... А в восемнадцать лет — ой, что за девчонка была!
Синицына улыбнулась, протянула Лере чёрно-белую фотографию: на ней — смеющаяся девушка, огромные глаза, длинные ресницы, вздёрнутый носик, пухлые губы и толстая светлая коса через плечо…
— Вы очень красивая, — сказала Лера с улыбкой, разглядывая фотографию.
— Спасибо, милая. Знаешь, именно тогда экзамен принимал режиссёр, которому срочно нужна была в труппу девушка самого русского типажа. Он посмотрел на меня — и говорит: «Вот то, что надо!» После этого я пошла в буфет, подошла к буфетчице и спросила: не нужна ли ей помощница? Мол, могу и посуду перемыть, и полы — только бы что-нибудь поесть дали. Буфетчица оказалась очень доброй женщиной. Она меня и накормила, и пожить пустила у себя, пока мне общежитие не выделили. Вот так — шаг за шагом — жизнь и начала понемногу налаживаться...
— Но как же вы жили одной, — спросила Лера, — в чужом городе, без денег, без вещей?
Старушка улыбнулась чуть печально.
— Ох, милая, про это можно целую неделю рассказывать... Да кому оно надо? Не стану говорить, что было легко и просто, — совсем нет. Наверное, справилась только потому, что молодая была, силы были, а отступать некуда. Даже страшно было представить, что родители сделают, если вернусь. Ну и перспектива замужества тоже пугала. А тут, в Москве, хоть тяжело, но всегда жила с надеждой на лучшее. Да и добрые люди попадались. Соседки по комнате — такие же девчонки из деревни или маленьких городов — делились всем: и едой, и одеждой. Преподаватели, бывало, подкидывали какую-нибудь подработку.
— Разумеется, официально всё это было нельзя, — продолжила она, — но люди всегда хотят, чтобы кто-то выступил у них на свадьбе или юбилее. Вот так и жили как могли.
— Подождите, — перебила Лера. — А тот самый попутчик из поезда? Вы с ним ещё встречались?
Пелагея Прокофьевна хитро прищурилась.
— Как же! Конечно, встречались. Но не сразу. Сначала на новом месте обустроилась, учёбу освоила, город немного узнала… Потом у подруги платье с туфлями одолжила — и пошла в гости к Виктору. Поймала возле общежития парнишку какого-то и попросила: «Передай, пожалуйста, Виктору из 201-й, что его ждёт попутчица».
— Вышел?
— Вылетел как ошпаренный! Минуты не прошло. Помню: стоит растрёпанный, испуганный, глаза большие — не верит, что я правда пришла.
— И что же потом?
— Пригласил к себе чаю попить. Конечно, вахтёрша не хотела впускать, но раз уж Виктор у них на хорошем счету был, пропустила. Оказалось, он учился на очень престижном факультете — если по-современному говорить, что-то среднее между политологией, социологией и управлением. Витя так горел своим делом! Он думал, что сможет помогать людям, верил в это. У него была светлая голова, удивительная память и умение разложить всё по полочкам. Даже самые сложные вещи объяснял мне просто. Месяца два мы только разговаривали, ходили друг к другу в гости, гуляли… А потом Витя предложил встречаться.
— Конечно, я согласилась. А ещё через месяц он, наконец, осмелился и сделал мне предложение. Я и тут согласилась.
— Какая у вас была свадьба? — не удержалась Лера, вся внимание.
Старушка снова улыбнулась, словно вспоминая что-то особенное.
Я надела самое новое и красивое платье, какое только могла найти в нашей общаге. Туфли оставила старые, свои. Витя нарядился в свой выпускной костюм — единственный костюм в его жизни на тот момент… Позвал моих подружек и своих приятелей, возле ЗАГСа сделали несколько снимков на память, а потом все вместе пошли в столовую. Простая радость, но для нас тогда — почти праздник.
Самое важное — молодожёнам-студентам выделяли отдельную комнату в общежитии. Вот так и началась наша семейная жизнь, хрупкая и первая. Долго задерживаться на этих годах не буду: слишком уж непростыми они были.
Может, звучит высокопарно, но любовь, честно, выручала — помогала мне не замечать трудностей. Да и занятие любимым делом спасало. Я — с головой в театре, он — на своих собраниях, вечных командировках. Виделись нечасто, зато каждый встреченный вечер — как праздник. Чем реже, тем сильнее тянулись друг к другу.
Старушка вдруг замолчала.
Лера поймала себя на мысли: а не устала ли она за этот вечер от воспоминаний?
— Может, в следующий раз дорасскажете? — мягко предложила Лера, чуть наклонившись вперёд. — А то вам, наверное, тяжело столько вспоминать…
Синицына рассмеялась негромко:
— Это я тебя утомила своими историями из прошлого!
— Нет, что вы, — возразила Лера.
— Ладно, ты права. Значит, остальное в другой раз.
***
Наконец-то у Леры совпала смена с Павлом Степановичем.
Он заметил её первым:
— О! Студентка! — обрадовался он, войдя на пост и чуть помахав рукой.
Перекинулись парой привычных любезностей. Лера осторожно выглянула в коридор и, убедившись, что никого нет, тихо спросила хирурга:
— Вы Синицыну помните?
— Помню, — сразу посерьёзнел он. — Что-то случилось?
— Всё хорошо, — поспешила заверить его Лера. — Просто встретила её недавно. Она хорошо выглядит, бодрая.
— Правда? — переспросил Павел Степанович, облегчённо выдохнув.
— Да, правда.
Он закрыл глаза, на мгновение замер, улыбнулся по-настоящему тепло, а потом посмотрел на Леру:
— Значит, не зря всё это было.
Лера ответила улыбкой:
— Не зря.
Врач чуть кивнул.
— Всё это ты… Ты молодец, спасла бабушку.
— Да что вы, Павел Степанович, без вас бы ничего не получилось.
— Ладно, сойдемся на том, что действовали вместе. Только больше так рисковать не надо!
Лера улыбнулась.
— Если увидите ещё раз Пелагею Прокофьевну — передавайте от меня привет, она замечательная.
— Обязательно передам!
Продолжение