Утро началось, как обычно, с бунта будильника, который я второй месяц собираюсь заменить. Его дребезжащий звук напоминает скрежет старых петель в шкафу бабушки Тони — такой же навязчивый и неизбежный.
«С днём рождения, мама», — набираю сообщение, пока чайник начинает свою утреннюю песню. Кухня у меня маленькая, холодильник гудит как старый пылесос, сосед сверху, кажется, снова передвигает чугунную ванну.
Сегодня мне предстоит испытание — семейный обед. Маме пятьдесят пять, соберётся вся наша честная компания: тётя Вера с вечным «когда замуж-то?», дядя Коля с анекдотами времён перестройки, бабушка, которая будет подкладывать мне еду со словами «что-то ты совсем худая».
Телефон вибрирует. «Ириш, не забудь купить цветы, папа как всегда забыл», — пишет мама. Конечно, не забыл, просто считает это пустой тратой денег. Но скажи ему об этом — обидится на неделю.
В метро давка. Женщина напротив листает ленту в телефоне, на экране мелькают фотографии идеальных семей с идеальными улыбками. Вот бы у нас так. Но нет, у нас всегда «ты нас позоришь», «что люди скажут» и «в нашей семье так не принято».
Выхожу на «Сокольниках», захожу в цветочный. Продавщица с ярко-красными губами предлагает розы.
— Нет, лучше лилии, маме нравятся. — Хороший выбор, пятьсот рублей.
Пакет с подарком оттягивает руку. Духи французские, на которые я копила два месяца. Хотя знаю, что мама их, скорее всего, поставит на полку «для особых случаев», которые никогда не наступают.
У родительской двери останавливаюсь, делаю глубокий вдох. Звоню. Дверь открывает папа, его лицо меняется, когда он видит мои волосы. Да, я перекрасилась. Да, теперь они фиолетовые на концах.
— Привет, пап. — Здравствуй, — сухо отвечает он, пропуская меня в прихожую, пахнущую маминым пирогом с капустой.
В гостиной уже всё. Бабушка в своём неизменном платье в цветочек, дядя Коля с рюмкой, тётя Вера с новым мужем, имя которого я так и не запомнила.
— Ириша! — мама выходит из кухни, вытирая руки о передник. — Ох, что у тебя с...
Её взгляд останавливается на моих волосах, но она сдерживается, обнимает. От неё пахнет ванилью и тем самым советским кремом для рук, который она использует лет двадцать.
— С днём рождения, мам, — говорю я, протягивая цветы и подарок.
Мы садимся за стол. Разговор поначалу течёт мирно — о погоде, о ценах, о новом торговом центре. Потом дядя Коля спрашивает о моей работе.
— Уволилась, — говорю я, накладывая себе салат. — Теперь фрилансю. Перевожу статьи, веду блог.
И тут начинается.
— Что значит «фрилансю»? — папа смотрит так, будто я сказала, что торгую наркотиками. — Это же не настоящая работа, Ирина.
— Владимир, ну что ты начинаешь, — мама ставит на стол салатницу с оливье. Пластиковая, с облупившимися краями, ещё с маминой свадьбы.
— А что? Я должен молчать? — он стучит вилкой по столу. — Нормальная работа — это офис, это коллектив, это стабильность.
Я молча жую. В оливье слишком много майонеза, как всегда. Бабушка подкладывает мне ещё ложку, шепчет: «Ешь, девочка, а то совсем прозрачная стала».
— И эти волосы, — продолжает папа, наливая себе водки. — Ты как в цирк собралась? У тебя высшее образование!
— А при чём тут образование? — не выдерживаю я. — Мои волосы не влияют на мои мозги.
— Влияют на то, как тебя воспринимают люди, — встревает тётя Вера. — Вот представь, придёшь ты устраиваться в приличную компанию...
— Я не хочу в приличную компанию, — говорю я тихо. — Я хочу заниматься тем, что мне нравится. И жить так, как считаю нужным.
В комнате повисает тишина. Слышно только, как тикают часы на стене — огромные, с кукушкой, купленные ещё при СССР.
— А ещё она стала вегетарианкой, — выдаёт мама, словно объявляя о неизлечимой болезни. — Мясо не ест, представляете?
Дядя Коля смотрит на меня как на предателя родины.
— Серьёзно? И шашлыки тоже не ешь?
— Не ем мясо, молоко, яйца, — отвечаю я, накладывая себе винегрет.
— Ты с этими экспериментами до цирроза дойдёшь, — папа качает головой. — Что за блажь?
— Это не блажь, пап. Я изучила вопрос, консультировалась с врачом...
— С каким ещё врачом? С интернетом она консультировалась! — мама всплёскивает руками. — А я тут наготовила! Котлеты, холодец...
— Я предупреждала, что не ем мясо, — напоминаю я. — Неделю назад говорила.
— Думали, пройдёт, — хмыкает папа. — Как с этими твоими курсами психологии.
Чувствую, как к горлу подкатывает комок. Курсы стоили мне трёх месяцев сверхурочных, а они даже не спросили, закончила ли я их.
— А потом эта твоя йога, — продолжает мама. — То одно, то другое. Когда уже повзрослеешь?
— Мне двадцать восемь, мам.
— Вот именно! — она победно смотрит на родственников. — Двадцать восемь, а ведёшь себя как подросток. Ни семьи, ни детей...
— Марина, ну что ты начинаешь, — бабушка пытается разрядить обстановку. — У девочки своя жизнь.
— Какая жизнь? — папа повышает голос. — Красит волосы в фиолетовый, питается травой, работы нормальной нет!
— Ты нас позоришь, — выпаливает мама. — Перед людьми стыдно!
Эти слова бьют как пощёчина. В комнате становится душно, от запаха холодца начинает мутить. Замечаю, как неловко ёрзает на стуле новый муж тёти Веры, вертя в руках вилку.
— Перед какими людьми, мам? — голос дрожит, но стараюсь держаться. — Перед соседкой Галиной Петровной, которая третьего мужа похоронила? Или перед твоей начальницей, которая дочь в Лондон отправила и теперь видит раз в год?
Папа стукает кулаком по столу, стаканы подпрыгивают. Селёдка под шубой на моей тарелке расползается, как разбитая надежда на нормальный праздник.
— Не смей так разговаривать с матерью!
— А вы смеете? — я встаю, стул скрипит по линолеуму. — Вы вообще меня слышите? Хоть раз спросили, счастлива ли я в этой вашей «нормальной» жизни?
Бабушка тянется к моей руке, но я отступаю. На её морщинистом лице — тревога и что-то ещё... понимание?
— Ирочка, сядь, — просит она тихо.
В прихожей звонит телефон. Мама выходит ответить, её тапочки шаркают по полу. Слышу обрывки фраз: «Да, празднуем... Нет, всё хорошо...»
Тётя Вера прочищает горло: — Может, тортик? Я в «Севере» брала, как раньше.
Никто не отвечает. Дядя Коля неловко подливает себе водки, проливая на скатерть. Скатерть новая, с блёстками — мама ждала особого случая, чтобы постелить.
Возвращается мама, глаза красные. Наверное, плакала в коридоре.
— Звонила Светлана Михайловна, поздравляла, — говорит она, не глядя на меня.
Снова тишина. Из окна доносится детский смех с площадки. Когда-то и я там играла, и мама кричала с балкона, что пора домой.
— Знаете, — наконец произносит бабушка, — когда твоя мама, Ирочка, решила выйти за твоего папу, мы с дедом были против. Говорили: «Что за человек, без образования, рабочий».
Папа давится компотом. Эту историю в семье не принято вспоминать.
— И что же? — спрашивает тётя Вера.
— А то, что я была неправа, — бабушка поправляет седую прядь. — Они счастливы уже тридцать лет. А я чуть не испортила всё своими представлениями о «правильной» жизни.
Родители переглядываются. Папа опускает взгляд в тарелку, мама нервно теребит салфетку.
— Ириш, — неожиданно говорит мама тихо, — прости нас. Мы... мы просто беспокоимся.
Она встаёт, подходит ко мне, неловко обнимает за плечи. От неё пахнет духами «Красная Москва» — единственными, которые она признаёт.
— И за эти волосы... ну, они на самом деле... необычные, — она осторожно касается моих фиолетовых прядей. — Но если тебе так нравится...
— И с работой, — вдруг говорит папа, — может, ты и права. Сейчас время другое.
Я не верю своим ушам. В их глазах — растерянность и что-то новое, похожее на смирение.
— Правда? — переспрашиваю, не веря, что они наконец услышали меня.
— Ну да, — папа неловко поправляет очки. — У Петровых сын тоже какой-то там... как это... инфлюенсер. Зарабатывает больше меня.
Мама вытирает глаза краем салфетки.
— Садись, дочка. Давай всё-таки торт разрежем.
Возвращаюсь за стол. Напряжение постепенно спадает, как спускает шину у старой «Лады» дяди Коли — медленно, со свистом.
— А покажи, что ты там переводишь? — вдруг интересуется тётя Вера. — Это как? Из интернета?
Рассказываю про свою работу, про заказы из разных стран, про то, как однажды переводила инструкцию к японской рисоварке и намучилась с терминами.
Дядя Коля смеётся, и впервые за вечер его смех звучит естественно, без натянутости.
Мама приносит торт «Птичье молоко» — не из «Севера», а собственного изготовления. Это тот самый, с воздушным суфле, который она делала на все мои дни рождения. Узнаю по неровному шоколадному слою сверху — мама всегда торопится и шоколад не успевает равномерно застыть.
— Представляешь, Ириш, я для тебя специально половинку без желатина сделала, — говорит она, разрезая торт. — Нашла в интернете рецепт с агар-агаром. Не знаю, получилось ли...
Отламываю кусочек. Текстура чуть другая, но вкус тот же — из детства, домашний.
— Вкусно, мам. Очень.
Бабушка подмигивает мне через стол. Она всегда была мудрее всех нас.
После торта разговор становится легче. Папа рассказывает про нового начальника, который младше его на пятнадцать лет и носит кроссовки на работу. Мама вспоминает, как в молодости пыталась стать вегетарианкой, но хватило её на три дня.
— А может, покажешь этот свой блог? — просит мама, когда мы перебираемся с чаем в гостиную.
Открываю на телефоне страницу. Мама вчитывается, хмурится, но потом одобрительно кивает:
— Грамотно пишешь. Это у тебя от меня, я в школе всегда по сочинениям пятёрки получала.
К девяти вечера гости начинают расходиться. Тётя Вера, уходя, обнимает меня крепче обычного: — Приезжай на дачу летом. У меня там малина вызрела, прямо как ты любишь.
В прихожей, пока надеваю куртку, папа неловко топчется рядом.
— Ириш, ты это... заходи почаще. И можешь свой ноутбук приносить, работать тут, если хочешь.
— Спасибо, пап.
Мама провожает до двери, суёт в сумку контейнер с винегретом и вазочку с вареньем: — Черничное, сама собирала. Полезное.
На лестничной клетке она вдруг берёт меня за руку: — Знаешь, я ведь тоже мечтала быть не как все. В театральный хотела, стихи писала...
— Правда? Ты никогда не рассказывала.
— Так получилось, — она пожимает плечами. — Но ты... ты молодец, что идёшь своей дорогой.
Обнимаемся на прощание. В её волосах замечаю седину, которой раньше не видела.
На улице прохладно и свежо после душной квартиры. Звоню в такси — сегодня можно себе позволить, всё-таки праздник.
В телефоне новое сообщение от мамы: «Спасибо за подарок. Буду пользоваться, а не для особого случая беречь».
Улыбаюсь. Что-то изменилось сегодня, сдвинулось с мёртвой точки. Может, теперь они начнут видеть во мне не просто дочь, которая должна соответствовать их ожиданиям, а отдельного человека — со своими мечтами, взглядами, правом на ошибки.
Завтра напишу новый пост в блог. О семье, о принятии, о маленьких победах. И о том, что иногда самое сложное — это оставаться собой среди тех, кто знал тебя всю жизнь.
Такси подъезжает. Последний взгляд на окна родительской квартиры — там горит свет. Они провожают меня взглядом, пусть и не видя. Так было всегда.
Конец.
Подпишись. Самое интересное — впереди.