Так и прошла зима. Акинфий изо дня в день ходил в кузницу. Молча махал молотом и так же молча возвращался домой.
На сеновале Дуня с Акинфием ночевали вплоть до снега. Уже когда порядком завьюжило, мать отгородила занавеской один из углов в доме. Акинфий с отцом притащили доски, сколотив кровать тут же на месте. Авдотья достала из недр огромного сундука наматрасник. Братья набили его соломой. Из той же соломы сделали подушки. В углу закутка повесили иконку. Авдотья перекрестила постель, прошептав: «Дай бог, детки будут», — и отправилась заниматься повседневными делами.
О чём думала Дуня, Василиса не знает, а Акинфий никак не отреагировал на то, что им разрешили спать в доме. Да собственно и на Дуню он никак не реагировал. Ну, кроме тех случаев, когда нужно было удовлетворить свою плоть.
От скуки Василиса пыталась рассказывать Акинфию истории — те, что с удовольствием смотрела по телевизору. Она долго думала, чем ей заниматься. Завладеть телом она могла — это было просто. Только вот что делать? Гулять идти некуда, ковать она не умеет. И потом, вот эти естественные нужды… Василиса честно старалась как бы закрывать глаза. Да и ночами, когда Акинфий был с Дуней, Василиса пыталась думать только о своём. Неловко и противно. Она точно никогда этим заниматься не будет — если, конечно, Баба Яга её соизволит вернуть домой.
Однажды ночью Василиса чуть ли не в голос рыдала — так ей было тоскливо. Акинфий её тогда выругал, пообещал в церковь сходить и на коленях выпросить у Бога избавления от беса. Василиса представила, как он будет биться лбом об пол, и замолчала.
Ну а что она ещё могла делать? Это же не книжка. Брала она одну книгу из библиотеки: так там школьник попал во времена Ивана Грозного — и ружья делал, и порох, и даже деревянный танк сконструировал. А Василиса не помнила, из чего порох делать, да и не нужно сейчас порох выдумывать и так есть. И железо, где добывать она понятия не имела. Да даже и не представляла, как это железо должно выглядеть. Всё, что она знала, было связано с электричеством.
Если бы Акинфий занимался готовкой, она бы, может, и подсказала, как тесто на хлеб ставить — вспомнив, как это делала баба Аля. Хотя Авдотья и без её советов хорошо справлялась. Но, подсмотрев раз, как опару ставит Авдотья, Василиса засомневалась в своих знаниях: ни дрожжей, ни сахара на кухне она не увидела. Да и сам хлеб совсем не был похож на тот, что пекла баба Аля.
Как-то Василиса видела рекламу фильма, где мужик в прошлое попал и на жизнь песнями зарабатывал. И чтобы не скучать, она решила петь Акинфию. Правда, песен она знала не много. Вспомнила «Белые розы», спела. Акинфий, не выпуская кувалды из рук, сказал, что песня глупая: откуда розы зимой? Разве что в странах дальних. Но тогда чего же они мёрзнут?
Василиса припомнила песню, которую всегда пела её бабушка. Хоть и не нравилась эта песня Василисе:
Ах, как наша Дуняша, Дуняша,
Перевозчика наняла, наняла…
Вот эта песня Акинфию понравилась. Василиса её раза три пела, пока он слова не выучил. «Вот хорошая песня, а не "Белые розы"», — сказал он.
Тогда Василиса попробовала рассказать истории из передачи «Мужское и женское». Совсем недавно она смотрела сюжет: лишили родительских прав одну мамашу — она двух своих деток, трёх и четырёх лет, привязывала в доме за ноги к кровати, чтобы никуда не уходили, пока она в магазин бегала да по хозяйству занималась.
Так Акинфий Василису ругать начал:
— Что ты за глупый бес! А куда матери детей девать? А ну как из печи на себя чего потянут? А если не на смерть, а только покалечатся? Делать-то тогда что? А на улицу улизнут? А к колодцу? Делать-то ей чего, коль старших нет? Хорошая она мать. Вот ещё родит — тогда эти и будут за младшими приглядывать. А пока так.
Потом Василиса вспомнила, что когда-то давно читала книги про Анжелику, и принялась пересказывать их Акинфию.
Так и пролетали дни. Акинфий работал, Василиса ему «Анжелику» пересказывала.
Лишь на Рождество кузницы перестали работать. На столе появились колбасы, яблоки в меду, копчёности, выпечка разная и очень вкусная. Целую неделю гуляла вся слобода: катались на горках, играли в снежки.
Однажды Василиса испугалась, что начнётся кулачный бой: встали парни стенка на стенку. А оказалось, игра совсем не такая — никто драться и не собирался. Суть была в том, чтобы удержать на голове шапку: надо было так увернуться, чтобы её никто не смог сорвать. Держать шапку руками запрещалось, подвязывать под подбородком тоже. Акинфий на третьей игре выбыл — как ни уворачивался, как ни старался пройти сторонкой, шапку у него сбили.
И ещё одну игру Василиса совсем не поняла. Друг против друга становились парни и девчата и громко начинали говорить считалочку:
Над горою солнце встало,
С неба яблоко упало,
По лазоревым лугам
Покатилось прямо к нам!
В речку с мостика свалилось —
Кто увидел, не дремли,
Поскорей меня лови!
Кто поймал, тот молодец!
И девчата с визгом разбегались в разные стороны, а парни кидались их ловить. Поймавший девушку парень крепко целовал её.
Акинфий в эту игру долго играл, а Дуня стояла в сторонке. Василиса поинтересовалась, почему Дуня не играет. На что Акинфий обозвал её глупым бесом, сказав, что Дунька — замужняя женка, и играть в игрушки ей не по чину. И снова бросился догонять румяную пухлую девчонку, которая, как показалось Василисе, не очень-то и торопилась убежать.
Что удивляло Василису — так это то, что и стар и млад играли в игры, катались на санках, отвоевывали место на верхушке горы, качались на качелях, не думая о завтрашнем дне. За эту неделю никто ни разу не вспомнил про царев заказ, не заводил разговоры о печах и молотах. Люди отдыхали.
Как отдыхали, так и работать пошли. Просто утром проснулись, поели всё тот же студень, зажевав пареной репой, и молча направились в кузницу. Будто и не было веселья, песен и шуток.
В один из мартовских дней Василиса пересказала последнюю книгу про Анжелику и лихорадочно соображала, о чём ещё рассказывать, чтобы самой не свихнуться, как вдруг Никита объявил:
— Упа тронулась. Всё, сын. Готовим плоты. Как весь лёд сойдёт, так в путь и тронемся.
До Василисы не сразу дошло, что речь идёт о реке, на которой тронулся лёд.
Вот только, насколько она помнит географию, в Москве течёт река Москва — и как они туда попадут, она даже не представляла. Может, Упа — приток Москвы? А она просто этого не знает? Да и не важно. Ей бы только в Москву попасть, а там уж Акинфию весь мозг проест — заставит его получить разрешение на добычу железа на Урале. Тогда, может, Баба Яга её вернёт домой.
Уже засыпая, Василисе пришло в голову: Пётр Первый — в Санкт-Петербурге, а они едут в Москву… Продолжение