Вечером я, как обычно, пришла домой пораньше — поставила пирог в духовку, достала пяльцы. День был обычный, спокойный, а я ценила такие дни. Только Сергей задерживался. В половине девятого дверь хлопнула — и он втащил в коридор два огромных чемодана.
— Это Ирины, — сообщил он, будто речь шла о сумке с продуктами. — Завтра она приедет с детьми. У неё сейчас сложная ситуация. Мы же семья.
Я смотрела на чемоданы, как на незваных гостей. Синие, потёртые, со сбившимися колёсами… У каждого — свой запах чужого дома.
— Сергей, — тихо сказала я, — ты собирался меня спросить?
— Ну, Лена… — он пожал плечами. — Поживёт пару недель, что такого? Ты же сама говорила, что надо помогать близким.
Я не стала спорить. Опыт подсказывал: «пару недель» у Сергея легко превращается в полгода. А Ирина — женщина, которая умеет занимать пространство так, что воздух становится гуще.
Всю ночь я вертелась, вспоминая, как всё начиналось. Квартира эта — от тёти. Когда мы с Сергеем познакомились, он жил на съёмной. Переехал ко мне быстро, пообещав помогать по всем фронтам. Сначала я радовалась: весёлый, хозяйственный на словах, всегда найдёт, как пошутить. Но шутки быстро закончились, а вот привычка подстраивать всех под себя осталась.
Утром я приготовила завтрак. Сергей ел омлет и рассказывал, как вчера на работе у него вышла «мужская солидарность» с коллегами. Ирина в этот момент уже звонила ему на громкой связи:
— Серёжа, а у тебя в доме диван большой? У меня дети шумные, но это же дети! И ещё… я тут временно, но вещи оставлю — мало ли что.
— Да, да, Ириш, не переживай, — отвечал он. — Лена не против.
Он даже не взглянул на меня. А я сидела, держа кружку с чаем, и чувствовала, как моё утро трещит по швам.
Когда Ирина приехала, всё пошло по знакомому сценарию. Дети — в кухню, рюкзаки — в прихожую, пакеты — на мой рабочий стол. В первый же вечер я не смогла дойти до комода за вышивкой — на нём стояли чужие банки с печеньем, которые «надо было куда-то деть».
— Лена, — сказала Ирина, разливая чай, — ты молодец, что пустила нас. У нас же семья, мы же должны держаться вместе.
А я только кивнула. Не объяснять же, что пустила не я, а Сергей.
Неделя превратилась в три. У меня пропало желание приходить домой. Моя тихая кухня стала местом, где всё время кто-то что-то ищет, хлопает дверцами, гремит ложками.
Однажды вечером, когда Сергей сидел с друзьями в зале и смотрел футбол, я зашла за своим пледом. В углу стояли новые коробки Ирины.
— Это что? — спросила я.
— А, ну… Иришка кое-что ещё привезла. У неё в кладовке в старом доме затопило, вещи надо сохранить. Лена, ну что тебе, жалко?
Жалко? Я вспомнила, как три года назад сама по крупицам собирала этот дом: шторы подбирала, посуду, каждую полочку. Для меня квартира — это не просто стены, а место, где можно дышать.
В тот вечер, перебирая свои вышивки, я вдруг поняла: я больше не хочу делить этот дом. Не хочу объяснять, что моё — это моё. Не хочу, чтобы моё утро зависело от звонка Ирины.
Через пару дней я сказала Сергею:
— Нам надо поговорить.
Он вздохнул, как человек, которого отвлекли от важного дела.
— Лена, ну не начинай. Ты же понимаешь, ей тяжело. У неё дети, мало денег…
— Я понимаю, что ей тяжело, — перебила я. — Но мне тоже тяжело. Это мой дом. Я не гостиница. И не склад для чужих вещей.
— Ты что, её на улицу выгонишь? — поднял он брови.
— Нет, — сказала я спокойно. — Её выгонишь ты.
Он смотрел на меня долго, будто пытался понять, шучу ли я. Но я не шутила.
Через неделю чемоданы снова стояли в коридоре — на этот раз возле двери. Ирина обиженно фыркала, собирая детей:
— Ну ладно, я всё поняла. Видимо, у вас тут свои правила.
А у меня внутри было тихо. И даже немного светло.
Сергей пытался ещё что-то доказывать про «семейные узы» и «надо помогать», но я больше не слушала. Мой дом снова стал моим. И это было главное.
Интересно, что иногда решение созревает тихо, без криков. Просто в один вечер понимаешь: дальше — нельзя. И тогда начинаешь дышать по-настоящему.
А вы бы смогли отстоять свой дом в такой ситуации?