Один из моих (и по многочисленным комментариям знаю, что не только моих) любимых героев романа – архиепископ Афанасий. Я уже многократно упоминала его в статьях, а сейчас считаю нужным посмотреть на него поближе.
Кто-то из комментаторов, отметив слова об отбывании Крыковым епитимии («В чём грешен не понимал, в церкви зевал до слез»), написал: «В романе, конечно, увы, чувствуется атеистическая пропаганда, причем слишком нарочитая и топорная. И далеко не только в этом эпизоде». Но вот, как мне кажется, образ Афанасия никак не укладывается в понятие «топорной атеистической пропаганды». Образ в романе и в фильме (я просто не знаю, какие эпитеты найти для И.Г.Лапикова, играющего эту роль, - «великолепно» явно мало) выписан необыкновенно ярко.
Но прежде позвольте сказать несколько слов о реально жившем человеке. Афанасий Холмогорский (в миру Алексей Артемьевич Любимов-Творогов) был родом из сибирского казачества. Его ранние годы почти не известны (кто-то в комментариях даже предположил, что в молодости он поразбойничал, - ничего точно не знаю). Википедия указывает: «Его мать Пелагея после смерти мужа постриглась в монахини в Тюменском Алексеевском женском монастыре с именем Параскевы, затем являлась игуменьей женского Успенского монастыря в местечке Лявля. Сына отдала на послушание в Успенский Далматов монастырь, где он в 1666 году был пострижен с именем Афанасий», - но без указания на источник. В дореволюционных биографических словарях таких сведений нет, а указано: «В юные годы Любимов был сам раскольником, но скоро оставил заблуждения и, ища духовного просвещения, поступил в патриаршую школу, находившуюся в Москве, в Чудове монастыре. Приняв затем пострижение, с именем Афанасия, он был рукоположен в иеродиакона». Выбирайте сами, чему верить.
18 марта 1682 года Афанасий был рукоположен в архиепископа холмогорского и важеского. Прибыл он в Холмогоры 18 октября и находился на Холмогорской кафедре до конца жизни (умер 5 сентября 1702 года), очень ярко проявив себя как церковный деятель и духовный писатель. В Холмогорах он трижды принимал Петра Первого.
Вот как выглядел Афанасий Холмогорский, если верить парсуне конца семнадцатого века:
Но ещё до отъезда в Холмогоры он принял участие в состоявшемся 5 июля 1682 года в Грановитой палате Московского Кремля в присутствии царевны Софьи Алексеевны и патриарха Иоакима «споре о вере», где противостоял лидеру старообрядцев суздальскому священнику Никите Добрынину, по прозвищу Пустосвят. В романе, заметив, что «ныне укатался, в старопрежние времена, верно, грозен был», Афанасий будет вспоминать: «Бешеный расстрига Никита Пустосвят в Грановитой палате на меня кинулся, да и ну рвать мне бороду. Ходил я с босым рылом, стыдобушка. Припоздал маненько, как бы знатье - я бы ему, собаке, сам первый бородищу вытаскал...»
А впервые появится Афанасий в романе в сцене неудавшегося самоубийства Крыкова, который, прилаживая верёвку, «не видел, как смотрят на него из-за угла светлые, ястребиные глаза Афанасия, тёзки, архиерея, приехавшего к Джеймсу купить вина рейнского и мушкателю для своего стола». И вот что интересно: все знают отношение церкви к самоубийцам. Но что говорит в эту минуту Афанасий: «Ты что же делаешь, человече? Себя порешить захотел? Сухую беду обидчику кинуть?» А выслушав таможенника, идёт к обидчику. «У владыки раздувались ноздри, поручик Джеймс увидел перед собою не кроткого святого отца, а разъярённого, не помнящего себя в гневе мужика-деда, буйного, мощного, жилистого». И вот ещё доказательство, что не только в молодости «грозен» был владыка: «Джеймс попытался было объяснить свою правоту, но Афанасий так его ругнул, что он только попятился, - не знал, каков был ругатель и срамослов владыко Афанасий в гневе». И нешуточна его угроза: «Ты же, сучий сын, попомни, раскопаю я твои скаредности, да подлости, да воровства, придёт и тебе лихой час, ярыга заморская!»
А забрав к себе и вылечив Крыкова, накладывает на него «епитимью, не слишком суровую». И посмотрите, как будет он наставлять отчаявшегося было человека: «Жизнь человеческая, внучек, есть лучший дар от праматери природы. С чем сравнить радость от чтения стихов Овидиевых, от Данта, от Петрарки? Али песню когда слушаешь ты, ужели можешь посягнуть на то, чтобы, лишив себя живота, перестать слышать, видеть, думать?» И очень точно определяет разницу между русским человеком и иноземцем: «Тебе, внучек, Русь, а ему, ворогу твоему постылому, рейхсталлер, золотишка нахватать поболее, да с тем золотишком и удрать». И отметит Крыков и лицо Афанасия, «мужицкое, словно рубленое», которое «светилось умом и радостью». А вернувшись к таможне, «с удивлением узнает, что за время своего отсутствия произведен в старшие досмотрщики с чином капрала», и, думается, главная заслуга в этом принадлежит Афанасию.
Следующая встреча – то самое плавание, когда он расскажет Гордону про «спор о вере», предложив ещё выйти с ним биться «на кулачки». И добавим, что идёт этот разговор в минуту опасности, когда «иподиакон и ризничий владыки Афанасия ревели на палубе молебен о спасении христианских душ; бояре, подвывая от страха, мелко крестились, сулили Богу ослопные свечи, коли достигнут твердой земли, мешали матросам, вопили, чтобы заворачивать к берегу». А «Афанасий с Патриком Гордоном стояли у мачты, оба простоволосые, словно рубленные из дуба, ругались о вере».
А потом владыка буквально прикажет царю: «Гони вон, государь, шиша проклятого, фрыгу, какой из него шхипер? Ставь Рябова шхипером - спасёмся. Кормщик толковый, иноземец ему только мешает». И не постесняется Гордона, хотя, возможно, и сделает для него исключение:
«- Иноземец - шиш? - спросил Гордон.
- Фрыгой ещё прозываем, - с усмешкой ответил Афанасий.
- Я тоже фрыга?
- А Бог тебя ведает, - сощурившись на Гордона, сказал владыко. - Мы с тобой хлеба-соли не едали, делов не делывали...»
И, конечно, ярче всего покажет себя владыка Афанасий в сценах, посвящённых отражению нападения на Архангельск. Недаром Пётр наказывает Иевлеву: «Советчиком тебе будет Афанасий Холмогорский. У него голова умная. Ему верь. Тёртый калач, всего повидал, я на него надеюсь... Кабы помоложе да не архиерей - работник был бы. Воеводою бы такого, али ещё повыше. Зело честен и прямодушен, генералом был бы добрым, - непугливый старик...»
До следующего раза!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Путеводитель по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь