Тишина в машине на обратном пути была густой и тяжёлой, как мокрое одеяло. Дима вцепился в руль, его костяшки побелели. Ольга смотрела в окно на проплывающие мимо серые пятиэтажки, но ничего не видела. Сцена с унизительной подачкой в виде пустой подливки стояла перед глазами.
— Ты видел? — наконец нарушила она молчание. Голос был ровный, безэмоциональный. — Ты видел, как она это сделала?
— Оль, давай не будем, а? — устало попросил Дима. — Мне и так тошно.
— Нет, будем. Я хочу, чтобы ты ответил. Ты видел?
— Видел, — выдавил он.
— И что ты почувствовал?
Он молчал, судорожно сглотнув.
— Мне было стыдно, — признался он шёпотом. — Стыдно за неё. И за себя, что я ничего не сделал.
— Вот именно, — кивнула Ольга, поворачиваясь к нему. В её глазах не было ни слёз, ни упрёка, только холодная сталь. — Ты ничего не сделал. Ты позволил ей унизить меня. Твою жену. И знаешь, что самое страшное? Она сделала это не только для того, чтобы обидеть меня. Она проверяла тебя. Смотрела, проглотишь ли ты это. И ты проглотил. А значит, она поняла, что может продолжать.
— Да что я мог сделать? Встать и швырнуть ей эту тарелку в лицо?
— Мог. Или мог просто встать и уйти. Вместе со мной. Не дожидаясь, пока она начнёт делить еду на «своих» и «чужих». Ты понимаешь, что она сделала? Она сказала: «Ты, Оля, не часть нашей семьи. Ты пустое место. Ты прислуга, которая кормит моего сына, но сама недостойна куска мяса с нашего стола».
Каждое её слово было как удар хлыста. Дима съёжился.
— Я поговорю с ней, — пообещал он.
— Не надо, — отрезала Ольга. — Разговоры кончились. С завтрашнего дня мы начинаем действовать. Мы идём к юристу.
На следующий день, отпросившись с работы, они сидели в маленьком, заваленном папками кабинете юридической конторы на первом этаже жилого дома. Юрист, пожилой мужчина в потёртом пиджаке по имени Игорь Семёнович, внимательно их выслушал, изучил документы на квартиру, которые Ольга предусмотрительно сфотографировала во время одного из визитов.
— Да, всё верно, — подтвердил он, поправляя очки. — Наследство не было оформлено должным образом. Ваши мать и сестра, Дмитрий, фактически приняли наследство, так как проживают в квартире, оплачивают счета. Но вы, поскольку не подавали заявление нотариусу в течение шести месяцев после смерти отца, считаетесь пропустившим срок.
Надежда на лице Димы сменилась растерянностью. Ольга почувствовала, как холодеют пальцы.
— То есть… всё? «Я ничего не могу сделать?» —с отчаянием спросил он.
— Не торопитесь, — остановил его юрист. — Срок можно восстановить через суд. Нужно доказать, что вы пропустили его по уважительной причине. Или… — он сделал паузу, — доказать, что вы тоже фактически приняли наследство. Вы брали какие-то вещи отца на память после его смерти? Может, его инструменты, книги, часы?
Дима задумался.
— Да… Я забрал его ящик с инструментами. Он сам его собирал, там всё было… особенное. И ещё его наручные часы «Победа». Мама хотела их выбросить, а я забрал.
Глаза Игоря Семёновича блеснули.
— Отлично! Это и есть фактическое принятие наследства. Вы взяли себе часть наследственного имущества. Теперь нам нужно это доказать. Нужны свидетели. Друзья, соседи, которые видели у вас эти вещи и могут подтвердить, что они принадлежали вашему отцу. Это будет непросто, ваша мать наверняка всё будет отрицать. Но шанс есть. Сначала мы направляем им официальное предложение о выкупе вашей доли. Если отказываются — подаём в суд. О признании за вами права собственности на одну треть и определении порядка пользования. Или о принудительной продаже с выплатой вам компенсации.
Они вышли из конторы на улицу. Дима был подавлен.
— Суд… Свидетели… Это же война с родной матерью. Оль, может, не надо?
Ольга остановилась и посмотрела на него.
— Дима, война уже идёт. Только до сих пор воевали только с нами. Теперь мы будем защищаться. Ты хочешь всю жизнь прожить вот так? Между молотом и наковальней? Отдавая последнее, чтобы твоя сестра купила себе очередную безделушку, а твоя мать решала, достоин ли я куска мяса? Я — нет.
Её решимость подействовала на него. Он кивнул, хоть и без особого энтузиазма.
Официальное письмо от юриста произвело эффект разорвавшейся бомбы. Телефон начал разрываться в тот же вечер. Сначала позвонила Светлана.
— Ты совсем совесть потерял? — визжала она в трубку. — По судам нас таскать собрался? Мать в могилу свести хочешь? У неё давление двести! Я скорую вызывала!
Ольга, стоявшая рядом, выхватила у Димы телефон.
— Какая бригада приезжала, Света? Номер наряда скажи. И диагноз какой поставили? Гипертонический криз? Стенокардия? В больницу её забрали?
На том конце провода повисла пауза.
— Какая… какая тебе разница? — растерянно пролепетала Светлана.
— Прямая. Я медсестра, если ты забыла. И если моей свекрови действительно плохо, я сейчас же приеду и сделаю всё необходимое. А если ты врёшь, чтобы манипулировать моим мужем, то наш разговор окончен.
Светлана что-то невнятно пробормотала и бросила трубку.
Через час позвонила сама Тамара Павловна. Голос у неё был слабый и умирающий.
— Сынок… За что ты так со мной? Я же тебя на руках носила… А ты… из-за этой… хищницы… решил мать без угла оставить. Не доживёт моё сердце до суда, не доживёт… Помяни моё слово…
Дима слушал, и лицо его становилось серым. Ольга видела, как в нём снова борются любовь и чувство вины.
— Мама, мы не выгоняем вас, — пытался он оправдываться. — Мы просто хотим своё…
— Своё? — простонала она. — А это не твоё? Этот дом не твой? Приходи, живи! Кто тебе мешает? Вместе будем, как раньше…
Ольга жестом показала Диме дать ей телефон.
— Тамара Павловна, здравствуйте, — бодро сказала она. — Слышу, голос у вас слабый. Давление мерили? Пульс какой? Может, мне приехать, укол магнезии сделать? Очень хорошо при таких состояниях помогает.
— Не надо мне твоих уколов! — голос свекрови мгновенно окреп и зазвенел от злости. — Отравить меня хочешь, чтобы квартирка быстрее досталась? Не выйдет!
Она бросила трубку. Дима смотрел на Ольгу с восхищением и ужасом.
— Как ты это делаешь?
— Я просто говорю с ними на их языке, — пожала плечами Ольга. — На языке фактов. Их манипуляции рассчитаны на эмоции и чувство вины. Когда ты отвечаешь конкретными вопросами, их система даёт сбой.
Но это было только начало. Родственники перешли к партизанской войне. Они начали обрабатывать Диму поодиночке, втайне от Ольги. Светлана подкарауливала его после работы.
— Дим, ну ты пойми, — говорила она жалостливо, — мама совсем сдала. Не ест, не спит, всё плачет. Боится, что мы на улице окажемся. А куда я с Кирюшей пойду? Ты же знаешь, отец его нам ни копейки не платит. Вся надежда на тебя. Ты же не чужой нам человек.
Тамара Павловна звонила поздно вечером, когда Ольга была в душе, и говорила ему, какой он хороший сын и как она им гордится, и как отец бы гордился, и что нельзя разрушать семью, гнездо, которое они с отцом вили всю жизнь.
Ольга видела, что Дима начал «плыть». Он стал задумчивым, раздражительным. Перестал говорить о квартире, избегал этой темы. А потом случилось то, что переполнило чашу терпения Ольги.
В субботу утром, когда они собирались поехать за продуктами, в дверь позвонили. На пороге стоял Кирилл, племянник Димы. Шестнадцатилетний лоб, выше Ольги на голову.
— Тёть Оль, привет. А дядя Дима дома? Мама сказала, чтобы я у вас пообедал. А то она на работе, а у нас дома шаром покати.
Ольга опешила.
— В смысле, пообедал?
— Ну, в прямом. Есть хочу, — нагло заявил он и, не дожидаясь приглашения, прошёл в квартиру, бросил рюкзак в коридоре и направился на кухню.
Ольга посмотрела на Диму. Тот виновато развёл руками.
— Светка звонила утром, просила… Сказала, ей смены дополнительные поставили, готовить некогда.
— И ты согласился? — ледяным тоном спросила Ольга. — Ты превращаешь наш дом в бесплатную столовую для всей вашей родни? Не спросив меня?
— Оль, ну что такого? Ребёнок голодный. Тебе жалко тарелки супа?
Это было уже не про деньги. Это было про личные границы, которые с треском рушились. Это было про уважение. Вернее, про его полное отсутствие.
Ольга молча прошла на кухню. Кирилл уже открыл холодильник и хозяйским жестом доставал пакет молока.
— О, йогурты! Можно?
— Нельзя, — отрезала Ольга. Она встала между ним и холодильником. — Кирилл, послушай меня внимательно. Обедать ты сегодня будешь дома. Из продуктов, которые твоя мама купит в магазине, где она работает. А сейчас, будь добр, возьми свой рюкзак и иди.
Парень уставился на неё, открыв рот. Такого отпора он явно не ожидал.
— Вы чё, тёть Оль? Я же есть хочу. Дядь Дим!
На кухню заглянул Дима.
— Оля, прекрати. Что ты устраиваешь?
— Я устраиваю? — она повернулась к мужу, и её голос задрожал от гнева. — Это ты всё устраиваешь! Ты позволяешь им вытирать об меня ноги! Ты позволяешь им вторгаться в наш дом, в нашу жизнь, в наш холодильник! Я устала, Дима! Устала их всех кормить! В прямом и переносном смысле! Я устала оплачивать их кроссовки, айфоны, отели и сапоги! Я устала готовить для твоего здорового племянника, потому что его маме лень! Я устала быть для всех удобной, безотказной и виноватой!
Она перевела дыхание и посмотрела на Кирилла, который испуганно жался к стене.
— Вон, — сказала она тихо, но властно.
Кирилл пулей вылетел из кухни, схватил рюкзак и через секунду за ним хлопнула входная дверь.
Дима смотрел на Ольгу так, будто видел её впервые.
— Зачем ты так? Он же ребёнок…
— Он не ребёнок, а здоровый парень, который уже бреется! И он прекрасно понимает, что делает. Его прислали сюда специально. Это очередная провокация. Проверка, насколько ещё можно прогнуть Ольгу. Оказалось, больше нельзя. Предел достигнут.
Она села на табуретку и закрыла лицо руками. Она не плакала, просто очень устала.
— Дима, я так больше не могу. Ты должен выбрать. Или мы — наша семья, наш дом, наше будущее. Или они — твоя мама и сестра с их бесконечными проблемами и требованиями. Сидеть на двух стульях больше не получится. Один из них сегодня сломался.
Он подошёл и опустился перед ней на колени. Взял её руки в свои.
— Прости меня, — прошептал он. — Ты права. Во всём права. Я был слепым идиотом. Больше этого не будет. Я обещаю.
И Ольга поверила ему. Снова. Потому что любила.
Следующие несколько недель прошли в относительном затишье. Родственники, видимо, взяли паузу, вырабатывая новую стратегию. Ольга и Дима, тем временем, по совету юриста собирали доказательства. Нашли двух старых друзей отца Димы, которые согласились подтвердить в суде, что видели у него отцовские инструменты. Жизнь, казалось, начала налаживаться.
Но однажды вечером, вернувшись с работы, Ольга застала Диму в странном состоянии. Он сидел на кухне, тупо уставившись в одну точку, а на столе перед ним лежал его телефон.
— Что-то случилось? — встревоженно спросила она.
— Мама звонила, — глухо ответил он. — Она… она нашла покупателя. На свою и Светкину доли.
Ольга замерла.
— Как? Кому?
— Каким-то… людям. Говорит, очень хорошие, приличные. Семья с детьми. Они готовы купить две трети квартиры. И она уже взяла у них задаток.
У Ольги похолодело внутри. Она знала, что по закону они обязаны сначала предложить выкупить свои доли ему, совладельцу.
— Они присылали тебе официальное предложение? Заказным письмом?
— Нет, — мотнул головой Дима. — Она просто сказала по телефону. Сказала, что раз мы хотим денег, то вот, пожалуйста, будут нам деньги. Они продают свои доли, а мы можем делать со своей одной третью что хотим. Хоть жить там с новыми соседями.
Это была ловушка. Хитроумная и жестокая. Они не могли продать доли, не уведомив его официально. Но сам факт, что они нашли покупателей и взяли задаток, говорил о серьёзности их намерений. Они хотели загнать их в угол. Поставить перед фактом: либо вы живёте в коммуналке с чужими людьми, либо продаёте свою долю за бесценок этим же людям, потому что никому больше одна треть в квартире не будет нужна.
— Это блеф, — сказала Ольга, хотя её сердце колотилось от страха. — Они не могут этого сделать без твоего нотариально заверенного отказа от покупки.
— А если они его подделают? — с отчаянием спросил Дима. — Оль, я их не знаю! Они способны на всё!
Всю ночь они не спали. Дима метался по квартире, обвиняя то мать, то себя, то Ольгу, которая «затеяла всю эту войну». Ольга молча пила валерьянку и пыталась думать. Она понимала, что свекровь не успокоится, пока не уничтожит её, пока не вернёт сына под свой полный контроль. И сейчас она нанесла удар по самому больному — по их мечте о собственном доме.
Утром Ольга позвонила юристу. Игорь Семёнович выслушал её и сказал:
— Это ожидаемо. Классический приём психологического давления. Не думаю, что они реально нашли покупателей. Скорее всего, это их знакомые, которые играют свою роль. Но нам нужно действовать на опережение. Подаём в суд. Прямо сегодня. И одновременно накладываем арест на любые регистрационные действия с квартирой. Чтобы они не смогли ничего продать, даже если захотят.
Она положила трубку и посмотрела на мужа.
— Ну что, ты готов идти до конца?
Дима посмотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом. В его глазах была такая мука, что у Ольги сжалось сердце. Он подошёл к окну, постоял, глядя во двор.
— Знаешь, — сказал он, не оборачиваясь, — отец перед смертью мне сказал одну вещь. «Сынок, не давай никому себя в обиду. Даже родным. Особенно родным. Потому что чужой ударит и уйдёт, а родной будет бить по одному и тому же месту всю жизнь». Я тогда не понял, о чём он. А теперь, кажется, начинаю понимать.
Он повернулся к ней. На его лице была новая, незнакомая Ольге решимость.
— Да. Я готов.
В тот день они подали иск. Война перешла в открытую фазу. Ольга знала, что впереди их ждут грязь, скандалы и боль. Но впервые за долгое время она почувствовала не страх, а странное, злое удовлетворение. Она больше не была жертвой. Она была бойцом. И она будет бороться за своего мужа, за свою семью и за своё право на счастье. Даже если для этого придётся разрушить до основания ту семью, в которую ей когда-то так хотелось попасть.
А через неделю, когда они уже немного успокоились, раздался звонок из неизвестного номера. Ольга взяла трубку.
— Ольга Викторовна? — спросил незнакомый мужской голос. — Меня зовут Артур. Я… хм… потенциальный покупатель доли в квартире вашей свекрови. Она дала мне ваш номер. Сказала, вы тоже свою долю продаёте, и с вами можно договориться о хорошей скидке.
Ольга, услышав в трубке вкрадчивый голос «покупателя» Артура, не растерялась. Она включила на телефоне громкую связь, чтобы Дима, замерший рядом, всё слышал.
— Артур, очень приятно, — произнесла она подчёркнуто любезно. — Да, мы как раз обсуждаем продажу. А какую цену вам назвала Тамара Павловна за свои две трети? Нам же нужно от чего-то отталкиваться.
На том конце провода возникла заминка.
— Ну… мы договорились… — неуверенно протянул мужчина.
— Договорились — это не цифра, — мягко, но настойчиво продолжала Ольга. — Видите ли, мы с мужем хотим продать всю квартиру целиком, так получится гораздо выгоднее для всех. И для вас в том числе. Мы как раз заказали независимую оценку, она будет готова через пару дней. Давайте я запишу ваш номер, и как только у нас будет на руках официальный документ о рыночной стоимости, наш юрист с вами свяжется для предметного разговора.
Слово «юрист» подействовало магически. «Артур» пробормотал что-то невнятное о том, что ему нужно посоветоваться с женой, и поспешно отключился. Ольга с Димой переглянулись.
— Спектакль окончен, — констатировала она. — Не было никакого покупателя.
Дима молча кивнул. Последние остатки сомнений в его душе испарились, оставив после себя только горький осадок и холодную решимость.
Судебное заседание было назначено через месяц. Тамара Павловна и Светлана явились в суд при полном параде: чёрные одежды, скорбные лица, носовые платки наготове. Они привели с собой соседку, которая должна была подтвердить, что Дима никогда не жил с ними после смерти отца и никакого наследства не принимал.
Однако, когда Игорь Семёнович вызвал в качестве свидетеля дядю Колю, старого друга Диминого отца, всё пошло не по их сценарию. Дядя Коля, крепкий седовласый мужчина, не только подтвердил, что видел у Димы отцовские инструменты, но и сделал то, чего никто не ожидал.
— Павел, царствие ему небесное, незадолго до смерти со мной говорил, — произнёс он, глядя прямо на Тамару Павловну. — Переживал он. Говорил: «Ты, Коля, присмотри за моими. Тамара — баба властная, а Светка — слабая. Боюсь, съедят они Димку, не дадут ему своей жизнью жить. Он у меня парень мягкий, безотказный». А потом достал из шкафа вот это.
Дядя Коля протянул судье пожелтевший конверт.
— Сказал: «Если увидишь, что совсем худо будет, отдай Димке. Это не завещание, но пусть знает мою волю».
В зале повисла звенящая тишина. Судья вскрыл конверт и начал читать вслух. Это было письмо, написанное твёрдым, размашистым почерком. Отец писал о том, как любит всех троих — жену и детей. Но просил их после его ухода продать квартиру и разъехаться. Он хотел, чтобы у каждого из его детей был свой дом, своя крепость. «Семья, — писал он, — это не тюрьма, где все сидят в одной камере. Семья — это когда у каждого есть свой дом, куда хочется возвращаться, и куда можно прийти в гости к родным, а не по обязанности».
Когда судья закончил читать, Тамара Павловна смотрела в одну точку невидящими глазами. Её лицо, такое суровое и уверенное, вдруг обмякло, поползло вниз. Она медленно опустилась на скамью и впервые за всё это время заплакала — не театрально, а по-настоящему, беззвучно и горько. Светлана, растерянно глядя то на мать, то на брата, тоже начала всхлипывать. Вся их защита, выстроенная на лжи и манипуляциях, рухнула в один миг под тяжестью простых и честных слов человека, которого они все любили.
Суд признал за Дмитрием право на одну треть квартиры. Но до принудительной продажи дело не дошло. Через неделю Тамара Павловна сама позвонила сыну и сказала, что согласна на продажу.
Через три месяца Ольга и Дима стояли посреди своей собственной однокомнатной квартиры. Небольшой, в панельном доме на окраине, но своей. Пахло свежей краской и свободой. Деньги от продажи доли позволили им купить это жильё без всякой ипотеки.
Они больше не ездили на воскресные обеды. Отношения с роднёй изменились. Они не стали тёплыми и душевными, но из них ушла ядовитая токсичность. Тамара Павловна звонила раз в неделю, спрашивала о здоровье, говорила о погоде. Она купила себе маленькую квартирку в соседнем районе. Светлана, получив свою долю, быстро потратила большую часть денег на новую машину и поездку на курорт, но, оставшись без материнской поддержки и братских вливаний, была вынуждена найти вторую работу. Её звонки с просьбами «дать в долг» прекратились.
Однажды вечером, разбирая старые коробки, Ольга наткнулась на фотографию со свадьбы. Они с Димой стояли в окружении его родни, все улыбались в камеру. Она долго смотрела на снимок, а потом подошла к Диме, который собирал на кухне новый стол.
— Как думаешь, мы поступили правильно? — тихо спросила она.
Он оторвался от работы, вытер руки и обнял её.
— Мы поступили так, как должны были. Мы спасли нашу семью, Оля.
Она прижалась к его широкой груди и впервые за долгое время почувствовала абсолютное, безоблачное спокойствие. Они были дома.
Иногда, чтобы сохранить что-то ценное, приходится сначала это разрушить. Не правда ли?
От автора:
Спасибо, что были рядом с героями до самого конца. Что чувствовали. Что остались. Если вам хочется сказать хоть слово — не сдерживайтесь. Я читаю каждый ваш комментарий, и для меня это бесценно. Благодарю за каждый лайк.