Я не спаситель.
Ты слышишь?
Ты слышишь? Я не тот, кто вытащит тебя. Я даже себя-то…
Мне всегда казалось, что стоит только немного потерпеть — и всё изменится.
Что если я соглашусь, подставлю плечо, улыбнусь тогда, когда хочется орать,
мир вдруг решит:
«Ну ладно. Он достоин передышки».
Но этого не случилось.
Не случилось ни в семнадцать, когда я думал, что любовь спасает от одиночества.
Не случилось в двадцать пять, когда я верил, что работа заменит мне смысл.
Не случилось сейчас, когда я сижу здесь — и всё равно никому не обещаю быть вечным.
(Долгая пауза. Вдох.)
Ты знаешь, как это — просыпаться в 7:03 с ощущением, будто внутри груди кто-то дёрнул за рычаг?
Щёлк — и весь свет выключен.
Щёлк — и все слова стали тяжёлыми, как мокрый песок.
На кухне пахнет вчерашней виной и остывшим кофе.
На телефоне мигают три пропущенных.
Одна мама.
Два бывших.
Все они приходят не ко мне.
Все они приходят к тому образу, который когда-то им пригодился:
сильный, понимающий, надёжный.
Тот, кто слушает до трёх ночи, даже если сам не спал двое суток.
Я больше не хочу быть этим образом.
Он ложь.
Он клетка.
(Взгляд в окно.)
Ты знаешь, что люди не приходят за тобой?
Они приходят за решением себя.
Чтобы кто-то, хоть один, сказал им, что с ними всё в порядке.
Что их вина не смертельна.
Что их потери не последняя точка.
Но, может быть, это не моя работа — объяснять им, зачем жить?
Может быть, я имею право тоже не знать?
(Голос становится глуже.)
На работе мне говорят: «Ты справишься, ты всегда справляешься».
Как будто в этом есть какое-то проклятие.
Как будто, раз ты хоть раз всё выдержал — теперь обязан выдерживать вечно.
Как будто у тебя нет права устать.
И когда я вижу в глазах других это ожидание — что я снова стану для них берегом,
хочется просто исчезнуть.
Не из ненависти.
Из невозможности.
(Он слегка улыбается, но в улыбке — усталость.)
Я не мессия.
Не пророк.
Не великое плечо, на котором удобно рыдать, пока мне ломают ключицу.
Я просто человек.
Человек, который долго падал.
И теперь понял: дна нет.
Есть только точка, где ты решаешь — больше не спасать никого, пока сам не выплывешь.
(Взгляд в зеркало.)
— Почему ты молчишь? — спрашивали они.
Потому что каждое моё «да» — это повод для чьего-то нового «а теперь ты должен».
Я устал.
И, может быть, это впервые честно.
(Долгая пауза.)
Сегодня я смотрю в отражение и говорю:
Я не виноват в ваших бурях.
Я не вызывал ваш дождь.
Я не обязан быть берегом, если сам — потоп.
(Он встаёт. Медленно.)
Я не стану святым.
Не уйду в лес.
Не обниму весь мир ради того, чтобы кто-то снова сказал, что я «хороший».
Я просто перестану говорить «да» тому, что стирает меня.
(Вдох.)
И если вы решите, что я вас разочаровал…
Ну что ж.
Я и не обещал быть тем, кем вы меня придумали.
(Он закрывает глаза.)
Быть человеком — это не обязанность.
Это выбор.
И сегодня я выбираю себя.
(Тишина. Конец.)