Вечер в квартире на третьем этаже начинался как обычно — запах лука, слегка подгоревшего на сковородке, звон ножа о разделочную доску, редкие шаги по линолеуму. Ольга стояла у плиты, прищурив глаза от дыма, и думала о море. Она уже представляла, как солнце будет резать глаза, как солёный ветер будет липнуть к губам, и как она — в новом купальнике — наконец-то почувствует себя человеком, а не тенью на кухне.
Но вместо моря в кухню вошёл Дмитрий. Он был в рабочей рубашке, с расстёгнутым верхним пуговицей и выражением лица, которое Ольга знала слишком хорошо: что-то просить, оправдываться и — главное — обижаться, если не получится.
— Оль, — он сел на табурет, помял его ногой, — тут такое дело… Маме нужно подлечить зубы. Опять.
Ольга медленно выключила газ.
— Дима… — в её голосе было и усталое удивление, и осторожность, — я же тебе говорила… я коплю на отпуск.
— Знаю. Но у мамы зубы болят так, что она спать не может. Счёт на десять тысяч.
Слово «счёт» прозвучало, как удар ножа о тарелку.
— Дим, мы же уже это проходили.
— Проходили, но зубы-то всё те же, — он попытался пошутить, но глаза были серьёзные, почти укоряющие.
Ольга тяжело вздохнула, пошла в комнату за телефоном. Её пальцы уже автоматически вводили пароль в банковское приложение.
— Это в последний раз, — сказала она, отправляя перевод.
Он кивнул, но кивок был какой-то слишком быстрый, словно уже в голове прокручивался следующий разговор, следующая просьба.
Через неделю просьба действительно повторилась — но в другом тоне. Теперь Дмитрий стоял в дверях спальни, руки в карманах, и смотрел на неё, как на упрямого ребёнка.
— Пять тысяч. Остаток за лечение.
— Нет, — сказала она, не поднимая глаз от стопки белья.
— Ты ещё даже не выслушала.
— А мне и слушать не нужно. Ты про зубы — я про отпуск.
— Какая же ты… — он подбирал слово, — жестокая. Моя мать мучается!
— А я не мучаюсь? — она резко подняла голову. — Три года не была в отпуске!
— Отпуск подождёт!
— А зубы? — она усмехнулась уголком губ. — Пусть сын помогает матери.
После этого разговора он перестал злиться вслух. Теперь была тишина. Настолько ровная, что от неё становилось не по себе.
В пятницу Дмитрий между прочим сообщил:
— Мама завтра придёт на ужин.
— Зачем? — спросила Ольга.
— Поговорить.
Слово «поговорить» прозвучало как приговор.
Весь следующий день она готовила. Не из вежливости, а чтобы занять руки, отвлечься. Лучшие тарелки, салат из свежих огурцов, курица в духовке. Она даже достала из шкафа вазу для цветов, хотя цветы в неё никто не ставил.
Тамара Ивановна пришла ровно в шесть. Сразу сняла платок, как бы обнажив свой уставший, строгий лик, и села за стол, не раздеваясь до конца.
— Как дела, мама? — спросил Дмитрий.
— Плохо. Зубы болят. И деньги нужны.
Ольга ставила на стол суп, стараясь не смотреть на неё.
— Кстати, Оль, — вдруг обратился к жене Дмитрий, — сколько у тебя накоплено на отпуск?
Она замерла.
— Почти двести тысяч, — тихо ответила.
— Отлично! — его голос звучал как у человека, который уже решил, куда эти деньги пойдут.
Тамара Ивановна слегка наклонилась вперёд. Её голос стал громким и твёрдым:
— Ты на отпуск копишь, а у меня зубы! Почти сто тысяч надо!
Ольга почувствовала, как внутри всё обмякло.
— Я копила три года, — сказала она ровно.
— А я мучаюсь, — ответила свекровь, и это слово «мучаюсь» она растянула, как резину, будто сама боль была ей инструментом давления.
Дмитрий молчал, но глаза его были прикованы к жене. И в этих глазах она видела решение — не её, а их с матерью общее.
— Отдай деньги, Оля, — сказал он наконец.
Ольга встала из-за стола.
— Нет.
— Что значит нет? — поднял голос Дмитрий.
— То и значит.
Они спорили до ночи. В конце концов она собрала вещи.
— Я ухожу, — сказала она.
— Куда?
— Подальше.
Свекровь кричала в дверях, что она эгоистка. Дмитрий метался между кухней и прихожей, но ни разу не сказал «останься».
Ольга вышла. И в первый раз за много лет почувствовала — даже не свободу, а просто воздух.
Первые дни в новой квартире были странными. Вечером Ольга долго сидела на кухне, глядя в окно на чужие дома, слушала шум лифта и стук каблуков в подъезде. Телефон она не выключала, но на звонки не отвечала. Сообщения Дмитрия шли одно за другим — от мягкого «Оль, ну вернись» до холодного «Если не переведёшь деньги, знай, ты мне больше не жена».
Она перечитывала их, не удаляя. Просто фиксировала в памяти — чтобы потом, в случае чего, показать адвокату.
На третий день позвонила сестра.
— Мам, что у вас там? — сразу спросила она.
— Всё нормально, — ответила Ольга. — Просто… я ушла от Димы.
— Из-за денег?
— Из-за того, что я для него — банкомат.
В трубке повисла пауза.
— Зря ты так. Мужа нужно держать, — сказала сестра тихо, но с таким оттенком, что Ольга поняла: она на стороне Дмитрия.
Через неделю Дмитрий пришёл сам. Постучал в дверь. Она открыла.
— Привет, — сказал он, будто ничего не случилось. — Я подумал… ты ведь меня любишь.
— Я люблю море, — ответила она. — И тишину.
— Мама плачет каждый день, — продолжил он, не слушая. — Ей реально больно. Давай так: ты дашь ей половину. Пятьдесят.
— Нет.
— Ты упрямая, — он усмехнулся, но глаза были жёсткими. — Я ведь могу…
— Что? — она прищурилась.
— Ну… — он запнулся, — обратиться в суд.
— Обращайся, — спокойно сказала Ольга и закрыла дверь.
На работе она стала задерживаться допоздна. Не потому, что горела проектами, а чтобы меньше оставаться наедине с мыслями. В офисе, за шумом клавиатур, всё казалось проще.
В один из вечеров, когда она уже собиралась уходить, ей позвонили с незнакомого номера.
— Это поликлиника № 8? — осторожно спросила она.
— Нет, это Ольга Петровна? — женский голос был ровным и сухим. — Вас беспокоит участковый. На вашу фамилию поступила жалоба о… невыполнении семейных обязанностей.
Ольга на секунду потеряла дар речи.
— Что?
— Пожилая женщина, Тамара Ивановна, утверждает, что вы обязаны оплачивать её лечение.
Она положила трубку, не дослушав. Сердце билось так, будто она бежала по лестнице.
Через пару дней в почтовом ящике появился конверт. Судебная повестка. Дмитрий не шутил. Иск о взыскании ста тысяч рублей «на лечение зубов матери».
Ольга прочла текст трижды. Тамара Ивановна значилась истцом, а Дмитрий — свидетелем.
Вечером она открыла бутылку дешёвого вина и села на пол в пустой гостиной. Смотрела на свои ноги, на обшарпанный плинтус, и думала: «Как я дошла до того, что судится с собственной семьёй?»
День суда выдался дождливым. На скамье напротив она увидела Дмитрия в сером костюме и мать в чёрном платке. Тамара Ивановна смотрела в пол, но стоило судье задать вопрос, оживилась:
— Она обещала помочь! У неё были деньги!
— У меня были планы, — тихо сказала Ольга.
Дмитрий поднялся:
— Она тратит на себя, а мать мужа оставляет без помощи. Разве это семья?
Судья поднял глаза от бумаг:
— Оснований для удовлетворения иска нет. Отказать.
Это прозвучало, как щелчок дверного замка.
Тамара Ивановна вскочила:
— Так просто не отделаешься!
Ольга вышла в коридор, даже не оглянувшись.
Вечером того же дня Дмитрий снова позвонил.
— Ты выиграла, — сказал он, — но мы ещё посмотрим, кто кого.
— Мы уже посмотрели, — ответила она и отключила телефон.
На следующий день она пошла в турагентство и купила билет в Турцию. Все сбережения ушли на две недели в отеле с видом на море.
На пляже, в первый день, она долго лежала с закрытыми глазами, пока тёплые волны перекатывались через ступни. И вдруг поняла: Дмитрий и его мать остались там, далеко, в чужой жизни, куда ей уже не нужно возвращаться.
Но, как она вскоре узнала, они и не думали от неё отставать.
Вернувшись из Турции, Ольга чувствовала себя другой. Даже не столько отдохнувшей, сколько… очищенной от чего-то липкого, что тянулось за ней годами. Но расслабиться не успела: на второй же день у её новой квартиры появилась знакомая фигура в тёмном пальто.
Тамара Ивановна стояла, опершись на палку, и, завидев Ольгу, оживилась:
— Ты где шлялась?! У меня уже два зуба вырвали, ещё три лечить!
— Я была в отпуске, — спокойно сказала Ольга, доставая ключи.
— На мои деньги! — выкрикнула свекровь. — На чужое здоровье!
— На мои, — уточнила Ольга.
— Ты обязана! — закричала та, перекрывая шум улицы. — Семья — это жертвовать!
Ольга открыла дверь и зашла внутрь. Дверь захлопнулась прямо перед носом Тамары Ивановны.
Через неделю Дмитрий объявился сам. Без предупреждения, без звонка. Стоял в коридоре с пакетом яблок и видом, будто зашёл по мелочи.
— Оль, — начал он мягко, — давай без войны. Мама в больнице, ей счёт выставили на восемьдесят тысяч.
— Дима, я тебе скажу так, — Ольга облокотилась на стену. — Это твоя мама. И твои счёта.
— Ты ведь знаешь, что я не потяну один, — он сделал шаг вперёд. — Давай по половине.
— Нет.
Его лицо изменилось. Мягкость исчезла.
— Хорошо, — сказал он тихо, — тогда продаём твою машину.
— Мы? — усмехнулась она. — Она оформлена на меня.
— Оля, ты сама вынуждаешь меня…
— Дима, я больше ничем тебе не обязана.
Он постоял, потом вышел, громко хлопнув дверью.
Через три дня к ней пришла повестка. На этот раз — о разделе имущества. Дмитрий требовал половину стоимости её машины, «как совместно нажитого».
В зале суда он сидел уверенно, рядом с матерью. Тамара Ивановна сияла — явно верила, что теперь прижмут.
Судья выслушал, пролистал документы, поднял глаза:
— Машина куплена на личные средства ответчицы, до брака. Иск отклонить.
В коридоре Тамара Ивановна бросилась к Ольге:
— Ты думаешь, это конец? Мы всё равно заберём!
Ольга посмотрела на неё с лёгкой, почти весёлой усталостью:
— Заберите своё чувство правоты. Оно у вас тяжёлое, вижу.
И пошла к выходу.
Вечером она села у окна с чашкой чая. Снизу доносился шум города, пахло дождём. Она знала: они не отстанут. Ещё будут звонки, визиты, угрозы. Но теперь внутри не было страха.
Потому что главное она уже сделала — вышла из той жизни.
Конец.