Говорят, у гор есть память. Они помнят каждый шаг, ступивший на их склоны, каждый камень, сорвавшийся в пропасть, каждый последний вздох. Мы, шестеро идиотов, возомнивших себя покорителями, пришли на хребты Северного Урала в середине февраля, чтобы оставить в этой памяти свой след. Теперь я знаю, что горы не просто помнят. Иногда они не отпускают.
Нас было шестеро. Я, Кир, прагматик и негласный лидер. Лена, наша медик, девушка с железными нервами. Костя, здоровяк и добряк, наша «тягловая сила». Катя, его жена, тихая и выносливая, но с хрупкой душевной организацией. Макс, наш штурман, самый рассудительный и хладнокровный из всех. И Сергей. Наш Серый. Он был душой компании, вечный двигатель, генератор дурацких шуток и тот, кто первым затягивал песню у костра. Мы все были опытными туристами, но этот поход был нашей проверкой на прочность, нашим Эверестом. Мы готовились к нему два года.
И первые дни все шло идеально. Морозный воздух пьянил, скрип снега под ногами звучал как музыка, а пейзажи были такими неземными, что хотелось плакать от восторга. Белые, безмолвные великаны, укрытые тяжелыми снежными шапками, спали вокруг нас. Мы были одни во всем мире.
Все рухнуло на пятый день. На перевале. Это была глупая, нелепая случайность, какие только и бывают в горах. Сергей, шедший впереди, поскользнулся на присыпанном снегом участке «живого» курумника. Мы услышали короткий вскрик и глухой, влажный хруст. Когда мы подбежали, все было кончено. Открытый перелом голени. Белая, острая кость, прорвавшая плотную ткань штанов, смотрела в серое небо, как укоризненный палец.
Мы сделали все, что могли. Лена вколола ему все обезболивающее, что у нас было. Мы наложили шину, укутали его во все теплые вещи. Но мы все понимали — это конец маршрута. И, возможно, не только его. Связи не было. До ближайшего кордона — три дня пути в одну сторону, если идти налегке и без передышки. Тащить Сергея по этому рельефу было невозможно. А потом погода испортилась. Небо, до этого ясное, затянуло серой, тяжелой пеленой. Повалил снег, поднялся ветер. Температура начала падать с пугающей скоростью.
Мы приняли самое страшное решение в нашей жизни. Макс и Костя, самые быстрые и сильные, пойдут за помощью. Мы с Леной, Катей и я останемся с Сергеем, разобьем лагерь здесь, на перевале, и будем ждать. Это был единственный план. И он был самоубийственным.
Сергей все понимал. Когда ребята ушли, он посмотрел на меня своими серыми, как уральский камень, глазами. Боль отступила под действием лекарств, но на смену ей пришел холод. Он пробирал его до костей, и никакие спальники не могли его согреть.
— Кир, — его голос был тихим, зубы выбивали мелкую дробь. — Скажи им, что я не обижаюсь.
— Мы тебя вытащим, Серый, — врал я, а у самого леденело в груди. — Ребята быстрые. Суток через двое будут здесь со спасателями.
Он слабо улыбнулся.
— Не ври хоть ты. Тут не двое суток. Тут вечность.
Мы продержались еще часов восемь. Метель превратилась в буран. Палатку рвало из рук, ветер выл, как стая голодных волков. Сергей перестал дрожать. Это был плохой знак. Он просто лежал, смотрел в потолок палатки и тихо дышал. Потом его дыхание стало прерывистым.
— Холодно, — прошептал он. — Мам, мне так холодно.
Лена пыталась влить ему в рот горячий чай, но он уже не глотал. Его кожа приобрела синюшный, восковой оттенок. Я сидел рядом, держал его руку в своей и чувствовал, как жизнь уходит из нее, как уходит тепло. Его последний вздох был почти беззвучным. Легкое облачко пара, которое тут же унес ветер. И все.
Мы сидели в палатке с его телом почти до утра. Молча. Обессиленные. Раздавленные. Когда буран немного стих, Макс и Костя вернулись. Они не дошли. Пробившись несколько километров, они поняли, что это верная смерть для них обоих, и повернули назад. Их лица были черными от горя и чувства вины, когда они увидели тело.
Похоронить его мы не могли. Долбить мерзлую, каменистую землю было бессмысленно. Оставить в палатке — значит, обречь себя на верную гибель, тащить лишний груз было нельзя. И мы сделали то, чего я не прощу себе до конца своих дней. Мы вынесли его из палатки. Мы завернули его в спальник, как в саван, и положили в неглубокую каменную нишу, укрыв от ветра. Забросали снегом. Получился белый, безымянный холм. Мы простились с ним и пошли прочь, не оглядываясь.
Мы шли быстро, на адреналине и отчаянии. К вечеру мы заметили первую странность. Температура падала. Но не так, как это бывает в горах. Это был другой холод. Густой, тяжелый, он не обжигал кожу, а проникал прямо в кости. Он давил. Воздух стал плотным, дышать было тяжело, будто в легкие набивали стекловату.
— Что за черт, — прохрипел Макс, глядя на термометр. — Минус сорок пять. Такого не бывает днем.
Мы разбили лагерь. Ночь была адом. Наши самые лучшие спальники не держали тепло. Мы жались друг к другу, но холод просачивался отовсюду. Он был живым. Он полз по дну палатки, поднимался по стенам, капал с потолка ледяным конденсатом.
Я вышел наружу по нужде. И увидел это. Иней. Густой, белый, он покрывал все вокруг. Но он был неправильным. На снегу, на камнях, на нашей палатке он образовывал узоры, похожие на переплетенные человеческие фигуры. И еще я услышал звук. Тихий шепот, похожий на вой ветра в расщелинах скал. Но в нем были нотки… знакомого голоса.
На следующий день стало хуже. Мы шли, а за спиной раздавался тихий хруст. Будто кто-то шел за нами по пятам. Но оборачиваясь, мы видели только свои следы. Однако снег на них был другим. Рыхлый, свежий снег, по которому мы только что прошли, за нашими спинами превращался в плотный, остекленевший наст, покрытый игольчатой изморозью. Словно невидимый гигантский слизень полз за нами, замораживая все на своем пути.
Первой сломалась Катя. Она приняла смерть Сергея ближе всех, почти как свою. Теперь ее горе, подпитываемое этим аномальным холодом, перерастало в безумие. Она вдруг остановилась как вкопанная, глядя на огромный сугроб у скалы.
— Сережа... — прошептала она. — Он там. Он мне машет.
— Катя, там никого нет! — крикнул Костя, пытаясь схватить ее за руку. Он и сам был на грани, но держался ради нее.
— Нет, он там! Ему холодно, он нас зовет! — она вырвалась и сделала шаг к сугробу.
В этот момент я увидел это. Снежная поверхность сугроба на мгновение пошла рябью, и из нее проступило лицо. Синее, одутловатое, с припорошенными инеем ресницами. Лицо нашего мертвого друга. Оно улыбалось ей.
Макс сбил Катю с ног, оттащив ее в сторону. Она закричала от боли. Та часть ее лица, что была обращена к сугробу, за несколько секунд покрылась белыми пятнами глубокого обморожения. Как будто она сунула голову в жидкий азот.
Теперь сомнений не было. Это не просто холод. Это не наше горе. Это он. Сергей. Вернее, то, чем он стал. Заложный покойник. Душа, умершая «неправильной» смертью, не отданная земле. Морозяк. Существо из чистого холода, инстинктивно тянущееся к теплу живых.
Наш поход превратился в бегство. Мы неслись, не разбирая дороги. Мы больше не боялись заблудиться или замерзнуть. Мы боялись того, что шло за нами. Оно не отставало. Оно играло с нами. То впереди по ходу движения ветер наметет сугроб, похожий на лежащего человека. То на голом камне иней за несколько секунд нарисует его профиль. То из-за скалы донесется его смех. Монстр не просто убивал. Он сводил с ума, превращая наши воспоминания, нашу дружбу в орудие пытки.
Катя после того случая так и не пришла в себя. Она шла на автомате, молчала, смотрела в одну точку. Лена пыталась говорить с ней, но Катя не реагировала. Ночью она металась в спальнике и шептала имя Сергея. А на третий день нашего бегства случилась катастрофа.
Мы пробирались через узкое ущелье, когда в вое ветра снова послышался голос. Он звал Костю. Костя замер, его огромное тело напряглось.
— Катя, стой здесь, — прорычал он, но было поздно.
— Это он! Сережа! — закричала Катя, и в ее голосе впервые за двое суток прозвучала безумная радость. — Он нас ждет! Костя, пойдем!
Она бросилась вперед, за большой завал из камней, откуда, как казалось, и доносился зов.
— Катя, нет! Стой! — Костя, обезумев от страха за жену, рванул за ней. Он отшвырнул меня и Макса, пытавшихся его удержать, как пушинки.
Мы услышали пронзительный, счастливый вскрик Кати. А потом — глухой удар и хруст. И тишина. Когда мы, преодолевая липкий ужас, смогли обогнуть завал, все было кончено.
Они лежали рядом, у подножия огромного, покрытого толстым слоем острого, как битое стекло, инея валуна. Катя лежала на спине, глядя в серое небо с улыбкой абсолютного счастья на обмороженном лице. А Костя стоял над ней на коленях, обняв ее. Он прижал ее к себе, словно пытаясь согреть, и так и замерз, превратившись в ледяную статую скорби и любви. Он нашел ее. Они нашли своего друга. Теперь они были вместе. В вечном холоде.
Нас осталось трое. Макс, Лена и я. Мы были на грани. Холод высасывал не только тепло, но и волю. Мысли в голове ворочались медленно, как застывающая смола. Я понял, что мы не можем просто бежать. Нужно было дать ему то, что он хочет. Тепло.
— Жгите все! — прохрипел я, срывая с себя рюкзак. — Запасные вещи, спальники, еду! Все, что горит!
Мы разожгли костер. Огромный, отчаянный. Мы кидали в него все. Пламя взметнулось вверх, жадно пожирая наши последние надежды на выживание. Но это сработало. Аномальный холод отступил. Мы сидели в небольшом круге тепла, а за его пределами была стена абсолютного, звенящего мороза. Мы видели, как в нескольких метрах от нас воздух идет волнами, как над раскаленным асфальтом, только наоборот. Там, в этих волнах, иногда проступали темные, размытые очертания. Оно было там. Оно ждало.
Мы нашли небольшую охотничью избушку, полуразрушенную, но с печкой. Это был наш шанс. Мы забаррикадировались внутри, растопили печь всем, что смогли найти. И оно пришло за нами.
Сначала мы услышали, как затрещали бревна сруба. Это не ветер. Это холод. Он был таким сильным, что из дерева вымораживало последнюю влагу. Стены внутри избушки, в метре от раскаленной печки, начали покрываться толстым слоем льда. На окне, в морозных узорах, снова проступило его лицо. Оно смотрело на нас. А потом мы услышали скрежет. Что-то острое царапало дверь снаружи.
— Он не уйдет, — прошептала Лена, глядя на ледяную стену. — Он нас не отпустит.
И тут я понял. Он питается не только теплом. Он питается нашим страхом. Нашим горем. Нашим чувством вины. Мы привязали его к себе тем, что оставили его там, одного. И чтобы разорвать эту связь, нужно было не бежать. Нужно было вернуться.
— Макс, Лена, слушайте меня, — сказал я, и мой голос прозвучал на удивление твердо. — Мы делали все неправильно. Мы не должны были бежать. Мы должны были его проводить.
Они смотрели на меня как на сумасшедшего.
— Вспоминайте, — приказал я. — Вспоминайте Серого. Не там, на перевале. А живого. Вспоминайте самое теплое, самое светлое, что с ним связано. И говорите. Вслух.
Это было безумие. Сидеть в промерзающей избе, когда за дверью тебя ждет смерть, и предаваться воспоминаниям. Но это был наш единственный шанс.
И я начал. Я рассказал, как мы с Сергеем, будучи студентами, поехали автостопом на море. Как у нас украли все деньги, и мы два дня питались одной кукурузой, но смеялись до слез. Рассказывая, я плакал, но это были теплые слезы.
Сначала неохотно, а потом все увереннее, ко мне присоединилась Лена. Она вспомнила, как Сергей на ее день рождения испек кривой, но ужасно вкусный торт. Потом заговорил Макс. Он рассказал про их первую совместную рыбалку.
Мы говорили несколько часов. Мы смеялись и плакали. Мы поминали нашего друга. Не тело, оставленное в снегу, а живого, теплого человека. Мы наполняли эту ледяную хижину не жаром печки, а теплом наших сердец, нашей памяти.
И холод начал отступать. Лед на стенах перестал нарастать. Он оплывал, превращаясь в струйки воды. Вой за дверью стих. Мы не убили его. Мы его… отпустили. Мы согрели его замерзшую, одинокую душу и дали ей уйти.
Утром мы вышли из избушки. Вьюга кончилась. Светило яркое, холодное солнце. Вокруг была звенящая тишина. Но это была обычная, природная тишина. Не та, давящая, разумная пустота.
Мы добрались. Из шестерых вернулись трое. Нас сняли с маршрута вертолетом, когда мы уже вышли к кордону. Было расследование, были вопросы. Мы соврали. Сказали, что Сергей, Катя и Костя сорвались в пропасть во время бурана. Рассказать правду было невозможно.
Я жив. Я сижу в своей теплой городской квартире, пью горячий чай. Но я больше никогда не буду прежним. Врачи говорят, что у меня психосоматика, посттравматический синдром. Но я знаю правду. Частичка того холода навсегда осталась во мне. Иногда, даже в самый жаркий летний день, я вдруг чувствую, как по спине пробегает ледяной озноб. Я смотрю на замерзшее стекло зимой, и мне страшно увидеть в узорах знакомое лицо. Горы помнят все. А я помню, какой ценой они иногда делятся этой памятью. И я знаю, что где-то там, на безымянном перевале Северного Урала, спит под снегом не только тело нашего друга, но и вечный, неупокоенный холод, который однажды проснулся от нашего горя.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#страшные истории #фолк-хоррор #славянская мифология #выживание