## Когда сердце просит невозможного
Помню, как в четырнадцать лет я пришла к Агафье с просьбой, от которой теперь мне становится и стыдно, и смешно одновременно. Влюбилась я тогда в Мишку Кораблёва — красавца из соседней деревни, который даже не смотрел в мою сторону. А мне казалось, что без него жизнь не жизнь.
— Бабушка Агафья, — сказала я, краснея до корней волос, — научите меня приворожить Мишку. Говорят, вы знаете, как это делается.
Старушка внимательно посмотрела на меня своими яркими глазами и покачала головой.
— Ох, касатка, опять эти глупости про привороты. Садись, чай пить будем, да поговорим по душам.
Она поставила самовар и долго молчала, а я сидела на краешке стула, боясь, что она откажется мне помочь.
— Расскажу тебе историю, Анечка, — наконец произнесла Агафья. — Жила в соседней деревне девка Настька. Красавица была неописанная, да норов скверный. Влюбилась она в парня Алёшу, а он на неё и глядеть не хотел — другую любил, тихую, добрую Марьюшку. Пришла ко мне Настька, как ты сейчас, просила приворожить.
— И что вы ей сказали?
— А я ей говорю: "Девка, да зачем тебе сердце чужое силой брать? Разве можно любовь украсть, как краюху хлеба?" А она: "Хочу его, и всё тут!" Ушла от меня злая, пошла к знахарке в дальнем селе. Та ей и зелье дала, и слова научила.
Агафья налила чай, добавила мёду и продолжила:
— Подлила Настька Алёше зелье в квас на ярмарке. И привязался он к ней, да так, что дышать без неё не может. Марьюшку бросил, на Настьке женился. Только вот беда — любовь-то эта не настоящая была, а наваждение. Мучился Алёша, как в тюрьме жил. Глаза потухли, смеяться перестал. А Настька? Поначалу радовалась, а потом поняла — не её это любовь, чужая. Душа у неё закаменела от этого греха, счастья не знала ни дня.
— А что с ними стало?
— Алёша через три года умер — сердце не выдержало неволи. А Настька... ушла в лес, к лешему. Говорят, до сих пор там бродит, покоя не находит. Потому что украденное счастье — не счастье, а проклятие.
Я сидела, открыв рот. Агафья взяла мои руки в свои и заглянула в глаза:
— Понимаешь, касатка, настоящая любовь — как цветок. Её можно только вырастить, дав тепло, заботу, время. А приворот — это как сорвать чужой цветок и приклеить к себе. Красиво вроде, да завянет быстро, и душу испачкаешь.
— Но что же делать, если очень любишь, а тебя не любят?
Агафья улыбнулась:
— А ты стань такой, чтобы полюбили не по принуждению, а по доброй воле. Доброй будь, умной, заботливой. И если суждено вам быть вместе — найдёт он дорогу к твоему сердцу. А если не суждено — значит, есть для тебя кто-то лучший, только ты его ещё не встретила.
— А если встретила, но он другую любит?
— Тогда отпусти с миром, дитя моё. Болеть будет, да не смертельно. А зато душу чистой сохранишь.
Тогда, в четырнадцать лет, мне эти слова казались жестокими. Хотелось простого решения, волшебной палочки. Но Агафья, как всегда, говорила правду, которую не хочется слышать, но нужно.
— А разве нет никакого способа? — не унималась я. — Может, есть какие-то добрые чары?
Старушка задумалась, а потом сказала:
— Есть один способ, касатка. Но не приворот, а наоборот — отворот от неразделённой любви. Пойдём к речке на рассвете, поговорим с русалкой.
На следующее утро мы встали до свету и пошли к омуту, где, по местным поверьям, жила русалка. Агафья принесла с собой гребешок из берёзового капа и небольшое зеркальце.
— Смотри и слушай, — шепнула она, когда мы подошли к воде.
Вода в омуте была тёмная, почти чёрная, и в предрассветной дымке правда казалось, что там кто-то есть. Агафья опустила гребешок в воду и тихо заговорила:
— Водяница-красавица, дева речная, помоги девочке горе забыть, сердце от неразделённой любви отвернуть. Не к злу прошу, а к добру — чтобы свободной была, к настоящему счастью путь нашла.
Потом она дала мне зеркальце:
— Смотрись в воду через зеркало, думай о своём Мишке в последний раз, а потом отпусти его в сердце — пусть идёт к своему счастью.
Я сделала, как она велела. И знаете что? Боль в груди правда стала легче, словно кто-то снял с плеч тяжёлый камень.
— Это русалка помогла? — спросила я на обратном пути.
— А кто знает, — улыбнулась Агафья. — Может, русалка, а может, ты сама себе помогла, когда решила отпустить. Иногда самое сильное волшебство — это просто готовность измениться.
Мишка Кораблёв так и остался в моём прошлом красивым воспоминанием. А через год я встретила своего будущего мужа — доброго, надёжного Сергея. И была с ним счастлива сорок лет, до самой его кончины.
Теперь, когда ко мне приходят пациентки с разбитыми сердцами и просят помочь вернуть неверных мужей, я всегда вспоминаю слова Агафьи: "Украденное счастье — не счастье, а проклятие". И рассказываю им про Настьку и Алёшу, про русалку в омуте и про то, что настоящее волшебство начинается с готовности отпустить то, что не твоё.
Вот так вот....
