— Вот дрянь! — прошипела тетя Люся, листая семейный альбом на журнальном столике. — Совсем обнаглела, понимаешь!
Зоя Степановна поправила очки и наклонилась ближе к фотографии: — Да что ты говоришь... А я и не знала, что она такая... неблагодарная.
— Дрянь редкостная, — поддакнула двоюродная сестра Толи, хрустя печеньем. — Толик-то наш хороший парень, а попал к этой... ну, сама понимаешь.
В этот момент Инга замерла у дверного проема с подносом чашек в руках. Кровь отхлынула от лица так резко, что даже задрожали колени.
Поднос выскользнул из ее рук и с грохотом упал на пол. Фарфоровые чашки разбились вдребезги, горячий чай растекся по паркету.
— Ах ты ж... — начала было тетя Люся, но осеклась, увидев лицо Инги.
— Заканчивайте, — сказала Инга тихо. Так тихо, что все невольно подались вперед. — Я сказала — заканчивайте.
Зоя Степановна медленно закрыла альбом: — Милочка, ты не так поняла...
— Не так? — голос Инги стал громче. — А как надо понимать выражение «дрянь редкостная»? Может, это комплименты в вашем семейном кругу?
Толя выбежал из спальни на шум разбитой посуды и замер, увидев картину: жена стоит посреди осколков, мать и родственники сжались на диване, как перепуганные воробьи.
— Что здесь происходит? — растерянно спросил он.
— А то, — Инга показала на осколки у своих ног, — что я наконец услышала, что думает о нас твоя семейка. Двадцать лет прислуживала, готовила, убирала, а оказывается — я дрянь!
— Ингочка, ну что ты... — залепетала тетя Люся. — Мы же не о тебе говорили...
— Не о мне? — Инга рассмеялась, и в этом смехе было столько горечи, что Толя поежился. — А о ком же? О соседской собаке?
Зоя Степановна поднялась с дивана. В свои шестьдесят восемь она все еще держалась прямо, как военная. Седые волосы гладко зачесаны в пучок, строгий серый костюм отутюжен до блеска.
— Достаточно, — произнесла она властным тоном. — Инга, ты устроила истерику из-за неосторожного слова. Мы обсуждали совсем другого человека.
— Да ну? — Инга наклонилась и подняла осколок чашки. — И о ком же? О какой неблагодарной дряни, которая попалась хорошему парню?
В воздухе запахло ложью — густо и приторно.
— Слушай, милый, — обратилась Инга к мужу, не сводя глаз со свекрови. — Я не собираюсь больше прислуживать твоей родне! Пусть собираются и валят куда подальше!
— Милочка, — сказала она ровным голосом, — может быть, ты устала? Сходи прими душ, отдохни. Мы сами все уберем.
— Сами уберете? — Инга расхохоталась, и в этом смехе было что-то истерическое. — Когда это вы сами убирали? За двадцать лет нашего брака?
Тетя Люся — полная женщина в цветастом халате — неловко покашляла: — Может, нам и правда лучше...
— Сидите! — рявкнула Зоя Степановна, и тетя Люся тут же осела обратно в кресло. — Инга, дорогая, ты перешла все границы приличия.
— Приличия? — Инга прислонилась к дверному косяку. — А приличным было каждые выходные втягивать в эту квартиру полгорода? Приличным было заставлять меня готовить на двадцать человек, а потом слушать замечания о том, что борщ недосоленный?
— Я никогда не говорила, что борщ недосоленный, — холодно возразила свекровь.
— Нет, вы говорили, что он "интересный". На вашем языке это означает то же самое.
Толя попытался встать между ними: — Девочки, ну хватит, в самом деле...
— Девочки?! — взвилась Инга. — Твоей мамаше шестьдесят восемь лет, а мне сорок два! Какие мы девочки?!
Зоя Степановна сняла очки и начала старательно протирать их платочком. Этот жест Инга знала наизусть — свекровь всегда так делала перед тем, как произнести что-то особенно ядовитое.
— Дорогая моя, — начала Зоя Степановна, надевая очки обратно на нос, — семья — это не только права, но и обязанности. И если ты не готова их нести...
— Не готова? — Инга шагнула в гостиную. — Двадцать лет я несла! Двадцать лет я улыбалась и кивала, когда вы перекраивали мою жизнь под свои потребности! Но знаете что? Хватит!
Она развернулась к мужу: — Толя, либо ты сейчас же скажешь своей маме, чтобы она собирала свою родню и уходила, либо...
— Либо что? — тихо спросил он.
Инга посмотрела на него долгим взглядом. В этом взгляде было столько всего — усталость, разочарование, какое-то последнее понимание.
— Либо я уйду сама.
За окном завыл автомобильный сигнал, но в комнате никто не шелохнулся.
Осколок чашки хрустнул в ее пальцах. Капля крови упала на паркет.
— Инга, ты поранилась! — кинулся к ней Толя, но она отстранилась.
— Не трогай меня.
Зоя Степановна обменялась многозначительным взглядом с тетей Люсей. Что-то промелькнуло между ними — понимание, сговор.
— Толечка, — мягко сказала свекровь, — твоя жена явно забыла свое место в этой семье. Может быть, пора напомнить ей, кто здесь главный?
Инга почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом. В голосе Зои Степановны звучала фальшивая забота, а глаза... глаза оставались холодными.
— Да, — подхватила тетя Люся, — в наше время жены знали, как себя вести. А эта совсем обнаглела.
— Что вы хотите этим сказать? — Инга выпрямилась во весь рост.
— А то, милочка, — Зоя Степановна сделала шаг вперед, — что ты забыла элементарные правила. В этом доме я хозяйка! Я растила Толю, покупала эту квартиру, а ты... ты просто пришлая.
Двоюродная сестра Толи злорадно усмехнулась: — Правильно тетя Зоя говорит. Нечего хвост распускать. Должна радоваться, что в такую семью попала.
— Заткнись! — рявкнула Инга, и женщина испуганно поежилась.
Толя стоял посередине, переводя взгляд с жены на мать. В его глазах читалось смятение, но Инга вдруг поняла — он их слушает. Он реально их слушает!
— Толик, дорогой, — свекровь положила сыну руку на плечо, — пойми, я всю жизнь тебе посвятила. А эта неблагодарная даже спасибо сказать не может.
— Какое еще спасибо?! — взвилась Инга. — За что? За то, что я двадцать лет вкалываю как проклятая?!
— Ну, — тетя Люся пожала плечами, — если не нравится — никто не держит.
В этот момент что-то щелкнуло в голове у Инги. Она вдруг увидела всю картину целиком — как они сговорились, как ловко ведут игру. Зоя Степановна всегда мечтала избавиться от неудобной невестки, а теперь решила действовать открыто.
— Понятно, — медленно проговорила она. — Очень понятно.
Она прошла в спальню и достала из шкафа большую дорожную сумку.
— Что ты делаешь? — растерянно спросил Толя, заглянув в комнату.
— То, что должна была сделать давно.
Инга методично складывала вещи. Джинсы, свитера, белье. Все самое необходимое.
— Инга, не надо... Давай поговорим спокойно...
— Поговорим? — она обернулась к мужу. — О чем, Толя? О том, как твоя мамочка решила выжить меня из собственного дома? О том, как они открыто говорят, что я здесь лишняя?
— Да не планируют они ничего! Просто...
— Просто что? — Инга застегнула молнию на сумке. — Просто ты им веришь больше, чем мне? Своей жене, с которой прожил двадцать лет?
Толя молчал, и это молчание говорило больше любых слов.
Из гостиной донесся приглушенный шепот — родственники что-то обсуждали. Инга представила, как они строят планы, как делят ее квартиру, ее жизнь.
— Знаешь что, — сказала она, беря сумку, — пусть у них все получится. Пусть живут здесь втроем — ты, твоя мамочка и тетя Люся. Готовьте друг другу, стирайте, убирайте. Посмотрим, как долго продлится ваша семейная идиллия.
— Куда ты? — Толя загородил ей дорогу.
— К сестре. А дальше видно будет.
Она прошла через гостиную, не глядя на притихших родственников. У самой двери обернулась:
— Зоя Степановна, поздравляю. Вы добились своего. Но знаете что? Я была дурочкой двадцать лет, думала, что смогу заслужить ваше уважение. А вы с самого начала видели во мне только прислугу.
Она хлопнула дверью так, что в квартире задрожали стекла.
А через час Зоя Степановна уже звонила своей подруге Валентине: — Алло, Валя? Представляешь, Инга наконец показала свое истинное лицо! Совсем распоясалась... Нет, ну ты слушай, что она мне сказала! А Толик стоял как столб...
В трубке раздался встревоженный голос: — Зоя, а ты случайно не знаешь, что там у вас во дворе творится? Я из окна смотрю — машины какие-то приехали, мужики в костюмах ходят...
Зоя Степановна подошла к окну и выглянула. Действительно, возле подъезда стояли две черные машины, а рядом с ними — несколько мужчин в строгих костюмах.
— Наверное, к соседям, — пожала плечами свекровь. — Так вот, слушай дальше...
В этот момент раздался звонок в дверь. Резкий, настойчивый.
— Кто там еще? — проворчала тетя Люся.
Толя открыл дверь и застыл. На пороге стояли двое мужчин — один постарше, в дорогом пальто, второй помоложе, с папкой в руках.
— Анатолий Филиппов? — спросил старший.
— Да... а вы кто?
— Меня зовут Игорь Семенович Крутов. Я адвокат. А это мой помощник. Мы представляем интересы вашей жены.
Зоя Степановна выронила телефонную трубку. В гостиной повисла мертвая тишина.
— Проходите, пожалуйста, — растерянно сказал Толя.
Адвокат окинул взглядом разбитые чашки на полу, притихших родственников на диване.
— Как видим, мы не опоздали, — сухо заметил он. — Инга Викторовна все правильно рассказала.
— Что... что она рассказала? — прошептал Толя.
Помощник адвоката открыл папку: — О системе домашнего насилия, моральных издевательствах, попытках выжить из собственного дома. О том, что родственники мужа называют ее оскорбительными словами и угрожают.
— Да вы что! — возмутилась Зоя Степановна. — Какие угрозы? Мы просто...
— Просто что? — адвокат повернулся к ней. — Просто объявили женщину, владеющей половиной этой квартиры, "пришлой" и заявили, что никто ее здесь не держит?
Тетя Люся побледнела: — Откуда вы...
— У нас есть аудиозапись вашего сегодняшнего разговора, — спокойно сообщил помощник адвоката. — Инга Викторовна предусмотрительно включила диктофон на телефоне, когда услышала, как вы ее обсуждаете.
Толя почувствовал, как земля уходит из-под ног: — Какая... какая половина квартиры?
Адвокат достал из папки документы: — Эта квартира была приобретена в браке. По закону половина принадлежит вашей жене. Более того, — он перелистнул страницы, — согласно завещанию вашего покойного отца, Степана Ивановича Филиппова, другая его личная квартира также должна была отойти к Инге Викторовне в случае его смерти.
— Что?! — взвилась Зоя Степановна. — Какое завещание?! Степа ничего не завещал!
— Завещание было составлено пять лет назад, — невозмутимо продолжил адвокат. — Степан Иванович был очень благодарен невестке за уход во время его болезни. Цитирую: "Единственный человек, который искренне обо мне заботился".
В гостиной можно было услышать, как падает муха.
— Получается, — медленно проговорил помощник адвоката, — что вы, уважаемые родственники, двадцать лет жили в квартире, которая по праву принадлежит Инге Викторовне.
Тетя Люся схватилась за сердце.
— Но это невозможно! — закричала Зоя Степановна. — Я же мать! Я имею право!
— По закону вы имеете право на долю наследства, — согласился адвокат. — Но завещание есть завещание. И моя клиентка готова его исполнить. Правда, с некоторыми условиями.
Толя осел на стул: — Какие условия?
Адвокат улыбнулся — холодно и профессионально: — Первое — публичные извинения от всех присутствующих. Второе — полное возмещение морального вреда. Третье — немедленное освобождение квартиры от посторонних лиц.
— А если мы откажемся? — прохрипела свекровь.
— Тогда завтра утром будет подан иск в суд. С требованием выселения и взыскания средств за незаконное проживание в чужой недвижимости. За двадцать лет набежит кругленькая сумма, поверьте.
В дверях появилась Инга. Но это была уже не та затравленная женщина, что убегала час назад. Рядом с ней стояла симпатичная женщина лет пятидесяти.
— Знакомьтесь, это моя сестра Марина. — сказала Инга спокойным голосом. — Владелица юридической фирмы. А я, между прочим, не просто домохозяйка. Я дипломированный экономист и до замужества работала в налоговой инспекции.
Зоя Степановна открыла рот, но слов не нашлось.
— Двадцать лет, — продолжила Инга, — я играла роль тихой мышки, потому что любила этого человека, — она кивнула на Толю. — Думала, что смирение и покорность — это и есть любовь. Ошибалась.
Она подошла к окну и распахнула его: — Знаете, как хорошо дышится, когда не нужно больше притворяться!
Марина, сестра Инги, достала из сумочки элегантные очки и надела их: — Итак, у нас есть два варианта развития событий. Первый — мирное урегулирование. Второй — судебное разбирательство с последующим принудительным выселением.
— Мам, — прошептал Толя, глядя на побледневшую свекровь, — это правда? Про завещание отца?
Зоя Степановна тихо сказала:
— Степа был больной. Не понимал, что делает.
— Медицинское заключение говорит об обратном, — вежливо заметил адвокат. — На момент составления завещания ваш муж был полностью дееспособен.
Тетя Люся вдруг заплакала: — Инга, милая, мы же не со зла... Просто... ну, семья же...
— Семья? — Инга повернулась к ней. — Двадцать лет я стирала ваше белье, готовила ваши любимые блюда, сидела ночами с больными детьми ваших племянников. И как вы меня называли за моей спиной? Лентяйкой и дрянью.
Двоюродная сестра Толи съежилась в кресле: — Инг, ну что ты... мы погорячились...
— Нет, — твердо сказала Инга. — Вы показали свое истинное лицо. И знаете что? Спасибо вам за это. Наконец-то все стало ясно.
Толя встал со стула, шагнул к жене: — Инга, давай поговорим наедине. Пожалуйста.
Она посмотрела на него долгим взглядом: — О чем, Толя? О том, как ты двадцать лет позволял им меня унижать? О том, как сегодня даже не попытался меня защитить?
— Я... я не знал про завещание...
— Дело не в завещании, — спокойно сказала Инга. — Дело в уважении. В любви. В том, что муж должен быть на стороне жены, а не прятаться за мамину юбку.
В гостиной повисла тяжелая тишина.
— Хорошо, чего ты хочешь? — наконец произнесла Зоя Степановна.
Инга села в кресло — то самое, где обычно восседала свекровь: — Извинений не нужно. Они все равно будут фальшивыми. Хочу, чтобы вы собрали свои вещи и освободили мою квартиру в течение недели.
— А Толя? — прошептала свекровь.
— Толя взрослый мужчина. Пусть сам решает, где ему жить и с кем.
Все взгляды обратились на Толю. Он стоял посередине комнаты, переминаясь с ноги на ногу, словно школьник, которого вызвали к доске.
— Мам, — сказал он наконец, — вам действительно лучше пожить отдельно. Хотя бы некоторое время.
Зоя Степановна побелела: — Ты выбираешь ее вместо меня?
— Я выбираю свою семью, — тихо ответил Толя. — Ту, которую мы с Ингой строили двадцать лет.
Адвокат захлопнул папку: — Полагаю, мы пришли к соглашению. Документы об освобождении квартиры будут готовы завтра.
Родственники начали молча собираться. Тетя Люся всхлипывала, двоюродная сестра что-то бормотала под нос, но уже никто не слушал.
Зоя Степановна остановилась у двери: — Инга, ты думаешь, так будет лучше?
— Для меня — определенно, — спокойно ответила та. — А для вас... поживете — увидите.
Когда дверь закрылась, Марина обняла сестру: — Молодец. Наконец-то ты показала характер.
— Я так боялась, — призналась Инга. — Боялась остаться одна, боялась, что не справлюсь...
— А теперь?
Инга посмотрела на мужа, который стоял у окна, опустив голову: — А теперь я знаю, что справлюсь с чем угодно. Одна или не одна — это уже не так важно.
Она подошла к Толе: — У нас есть шанс начать все сначала. Без посторонних голосов, без чужих мнений. Только мы двое. Хочешь попробовать?
Толя поднял голову. В его глазах стояли слезы: — Прости меня. За все эти годы. За то, что не видел, не понимал...
— Прощение нужно заработать, — сказала Инга. — Но я готова дать тебе такую возможность.
Марина собрала документы: — Ну что ж, я пойду. Дела не ждут.
— Спасибо, — сказала Инга сестре. — За все.
— Мы же семья, — улыбнулась Марина. — Настоящая семья всегда поддержит.
Когда сестра ушла, Толя и Инга остались наедине. Квартира казалась огромной без постоянного ора родственников.
— С чего начнем? — спросил Толя.
— С уборки, — практично ответила Инга. — Сначала уберем осколки. А потом посмотрим, что у нас получится.
Она взяла веник и совок. Толя молча взял пылесос.
И впервые за двадцать лет они убирались в своем доме вместе. Просто муж и жена. Без свидетелей, без советчиков, без судей.
За окном садилось солнце, окрашивая комнату в мягкий золотистый свет. Где-то далеко звонил телефон — наверное, Зоя Степановна звонила подругам, рассказывая свою версию событий.
Но это было уже неважно.
Инга поставила веник в угол и посмотрела на мужа: — Знаешь, что самое странное?
— Что?
— Я не злюсь. Даже на твою мать. Злость — это когда ты еще надеешься что-то изменить. А я просто... свободна.
Толя кивнул: — Теперь я понимаю, что значит быть мужем. Настоящим мужем.
— Лучше поздно, чем никогда, — улыбнулась Инга.
И в этой улыбке не было ни горечи, ни упрека. Только спокойная уверенность женщины, которая наконец-то нашла себя.
А в соседней комнате тихо тикали часы, отсчитывая время их новой жизни.