Культура всегда использовала символы для того, чтобы высказать невыразимое. Тому, что нельзя было живописать, искали замещение в виде знака. Порой этого эффекта достигали благодаря антропоморфизации — некоторые древние боги хорошо справлялись с этой пустяковой ролью. Однако ещё чаще метафизические понятия заменяли конкретными материальными предметами — чаша, крест, щит или меч. Всегда интересно посмотреть на то, как смыслы, вкладываемые в одни и те же предметы, флуктуируют.
Меч понимался европейской культурой как символ с момента её зарождения. В Античности меч был символом авторитета и власти — Фемиду изображали с повязкой на глазах, весами и мечом (хотя к этому образу пришли не сразу — меч ей дали вместо рога изобилия, да и слепой она не была). Христианская культура расширила смысловое поле меча: даже вне контекста войны, как пишут Райкен, Уилхойт и Лонгман, он символизирует кровопролитие и раздор. Читаем в Евангелии от Матфея:
«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его» (Мф. 10:34–36).
Помимо кровопролития, меч внутри христианской культуры стал указывать на Страшный Суд — по словам Исайи, в день отмщения Божий гнев вырвется наружу и меч Господа наполнится кровию (Ис. 34:6). Нередко в Библии встречается отождествление языка с мечом, поскольку слова причиняют боль; при этом само действие пронзения порой означает Слово Божие, которое проникает в сердце человека столь же глубоко и быстро, как меч — в плоть. Уже здесь можно усмотреть двойственность, которая была свойственна мечу как материальному символу. Обозначая нечто позитивное и важное, — например, справедливость или праведную власть, — он указывал на то, что эта власть устанавливается через боль или лишения, через противостояние.
Внутри полноценных символических систем, вроде Уэйта, образ меча сохраняет эту двойственность. Мечи у Уэйта связаны с рациональным миром, который ранит, поскольку лишен чувственности и выражает жестокую правду жизни, а также страхи или тревоги. Меч Уэйта — это последний довод, аргумент. Он рассекает, разрезает и разделяет, а ещё даёт власть, если уметь с ним управляться.
Впрочем, в Средние века — прежде всего в поэзии — образ меча был романтизирован. Меч стал неотделимым символом рыцарства, получил имя, стал другом и соратником. В тех произведениях, где война понимается как поле проявления высших человеческих добродетелей и характера, меч становится условием самораскрытия героя:
Не дай господь! — Роланд ему сказал. —
Не стану Карла я обратно звать,
Себе и милой Франции на срам.
Нет, лучше я возьмусь за Дюрандаль,
Мой добрый меч, висящий у бедра,
По рукоять окрашу в кровь булат.
Враги себе во вред пришли сюда.
Их всех постигнет смерть, ручаюсь вам.
Меч полисемантичен. Меч неоднозначен, хотя его «темная сторона» очевидна. Главное в этой игре смысла — не забывать, что меч ведет рука; только обладатель оружия решает, во что его превратить — в авторитет, справедливость, раздор или довод. Уста их мягче масла, а в сердце их вражда; слова их нежнее елея, но они суть обнажённые мечи (Пс 54:22).
Александра Ильина (а.и.)