Любая дискуссия предполагает наличие некоего общего, априорно установленного фундамента. Перед обсуждением сторонам необходимо условиться о содержательной основе, на которой будет вестись разбирательство спорных вопросов. Этот базовый компромисс — overlapping consensus, если использовать терминологию Дж. Ролза — абсолютно необходим: дискуссия о христологических вопросах с убеждённым атеистом имеет столь же мало смысла, сколь и дискуссия об основах государственного устройства со сторонником радикального анархизма. Такой компромисс обычно мыслится как совокупность положений, которые безусловно принимаются всеми участниками дискуссии как не требующие доказательства ввиду своей очевидности либо как не подлежащие доказыванию в принципе, т. е. принимаемые на веру. Одно из наиболее распространённых названий этих элементарных «частиц» — догма (в богословии — догмат). Между тем, этот хорошо знакомый и даже привычный термин имеет весьма неоднозначную историю. Забегая вперёд, можно сказать, что «догма» – одно из тех слов, которые вобрали в себя всю противоречивость рода человеческого, продирающегося сквозь чащу заблуждений к живительному источнику Истины.
Начать следует, конечно, с Платона. В его «Кратиле» догмами называются, по-видимому, антропоморфные и потому несоответствующие истине божественной реальности характеристики богов. В «Теэтете» «δόγματα» используется для обозначения мыслей, являющихся разуму в состоянии бодрствования и в состоянии сна и кажущиеся ему — каждая в свое время — одинаково истинными. В «Государстве» под «догмами» понимаются взгляды правителей (τῶν ἀρχόντων δόγμασιν), проводниками и исполнителями которых являются стражи. Наконец, в «Законах» термин применяется в государственно-правовом контексте и используется либо для обозначения стадии законодательного процесса, в ходе которого правила проходят испытание разумом, утверждаются в качестве элементов неписаного кодекса определенной общности людей (δόγμα πόλεως, своего рода обычного права), после чего возводятся в официальный ранг законов, либо как определение решений государственных инстанций, обязательных к исполнению (κύρια τελοῦντες τὰ τούτων δόγματα).
В «Метафизике» Аристотеля δόγμα как самостоятельная семантическая единица встречается при обсуждении отрицательного отношения Платона к классификации точки как геометрической фигуры (διεμάχετο Πλάτων ὡς ὄντι γεωμετρικῷ δόγματι). Впрочем, в той же «Метафизике» Аристотель вводит другое понятие, которое обладает наиболее близким смысловым наполнением по отношению к догме — аксиомы, которые представляют собой положения, недоступные доказыванию, обладающие наивысшей степенью общности и имеющие силу «для всего, поскольку оно есть сущее». В том же смысле dogmata употребляет Сенека, предлагающий конкретизацию термина через синонимы «основоположения» (decreta), «первичные установления» (scita) и «исходные утверждения» (placita).
В «Беседах» Эпиктета догмой называется космогонический постулат, согласно которому все, включая людей и богов, произошло от — видимо, наивысшего — бога. В «Энхиридионе» обнаруживается словоупотребление, схожее с терминологией Платона: «догмами» Эпиктет называет мнения людей о вещах и явлениях, которые по причине своего несоответствия настоящему положению вещей могут порождать ошибочные впечатления, которые, в свою очередь, могут негативно воздействовать на их внутреннее состояние (ἐμποδιζώμεθα ἢ ταρασσώμεθα ἢ λυπώμεθα).
В Священном Писании Ветхого Завета наиболее интенсивное употребление понятия «догма» обнаруживается в переводе Книги пророка Даниила, содержащемся в Септуагинте (оригинал написан на арамейском и древнееврейском). Как и Платон в «Законах», автор книги использует его для обозначения нормативных актов вавилонского царя Навуходоносора. При этом «догма» представляет собой самую общую законодательную категорию и включает в себя как богоборческие указы (Дан. 2:13, 3:10; 6:9-15), так и их прямую противоположность после зримого уверения в Божественном всемогуществе (3:96; 6:27), а также простейшие повеления, предписывающие выполнение того или иного действия (4:3).
В Новом Завете δόγμα встречается и в контексте государственного законодательства (Лк. 2:1, Деян. 17:7), и в сфере внутрицерковных установлений (Деян. 16:4), в то время как апостол Павел задействует понятие в богословской сфере, хотя и употребляет его весьма неразборчиво, используя его как для обозначения учения Христа (Кол. 2:14, Еф. 2:15), так и для описания ветхозаветных этических установок, неподобающих для христиан (Кол. 2:20)
Широчайшее употребление понятия «догма» обнаруживается в богословских текстах раннехристианского периода. В «Дидахе» словосочетание «τὰ δόγμα τοῦ εὐαγγελίου» используется в качестве своего рода шифра, обозначающего совокупность поведенческих норм, имеющих своим основанием евангельское учение и получающих свое содержательное оформление в ходе практического применения членами христианских общин. В «Послании к Коринфянам» сщмч. Климента Римского производное «τι τῶν δεδογματισμένων ὑπ’ αὐτοῦ» употребляется в космологическом контексте и обозначает законы мироустройства, установленные Создателем и действующие по отношению ко всем без исключения творениям.
Уникальным словоупотреблением отличается «Послание апостола Варнавы». Во вводной части тремя «догматами» называются «надежда жизни — начало и конец веры (1) —, справедливость — начало и конец суда — (2), любовь радости и ликования, свидетельство дел справедливости (3)» Однако позже «догматом трех букв» (τριῶν γραμμάτων δόγματα) обозначается нумерологическое толкование количества обрезанных патриархом Авраамом членов своего рода — 318 —, которое автор Послания предлагает понимать как пророчество об Иисусе («10» и «8» как числовые эквиваленты двух первых букв имени Иисуса «Ι» и «Η» (Ἰησοῦς), а буквенное обозначение числа 300 — греческую «τ» — как указание на крестную смерть Спасителя.
В гомилии Климента Александрийского «Quis dives salvetur» содержание проповеднического служения Спасителя раскрывается своего рода каталогом вопрошаний, ответы на которые Он предлагал Своим слушателям и к числу которых Климент относит «главнейшее из предлагаемых к научению положений» (περὶ κεφαλαίου τῶν διδασκομένων δογμάτων). В его же «Строматах» словоупотребление не отличается единообразием: «догма» может означать как ошибочные мнения «философов», так и начала (ζώπυρα) истинного, т. е. христианского, знания. В «Послании к Магнесийцам» сщмч. Игнатия Антиохийского (τοῖς δόγμασιν τοῦ κυρίου καὶ τῶν ἀποστόλων) и в «Церковной истории» Евсевия Кесарийского (ἀληθείας δόγμασιν) догматы ассоциируются уже исключительно с христианством.
Христианские апологеты являют всю палитру возможных коннотаций: св. Иустин Философ в своих «Апологиях» использует понятие «δόγμα» для обозначения учений, отличных от христианского вероисповедания, причем к таковым он относит как труды древнегреческих философов, так и верования языческих народов, в то время как его ученик Татиан в «Речи против эллинов» называет «догмой» (точнее, «нашими догмами» или «догмами варваров», к коим он относит, прежде всего, себя) христианское вероучение.
Определение догмы предлагает в своих «Ипотипосах» Секст Эмпирик, согласно которому догма является знанием, получаемым посредством разума без опоры на эмпирические данные (φασί τινες τήν τινι πράγματι τῶν κατὰ τὰς ἐπιστήμας ζητουμένων ἀδήλων συγκατάθεδιν). Определение догмы-догмата пытаются дать Лактанций в «Божественных установлениях» («omnis sapientia hominis in hoc uno est, ut deum cognoscat et colat: hoc nostrum dogma, haec sententia est» и блаж. Августин в «Евангельских вопрошаниях» («dogmata autem sunt placita sectarum, id est quod placuit singulis sectis»), что, впрочем, не производит впечатления на Викентия Леринского, который в своём «Commonitorium» говорит как о догматах, подлежащих анафеме, так и о небесных, церковных, кафолических догматах.
Наконец, в каноническое поле Церкви «догмат» вводится 8 правилом I Вселенского собора, налагающим на последователей расколоучителя Новациана (т. н. «чистых») обязательство засвидетельствовать истинное намерение следовать «догматам Кафолической Церкви» (συνθήσονται καὶ ἀκολουθήσουσι τοῖς τῆς καθολικῆς ἐκκλισίας δόγμασι), а ее позиция в иерархии законодательных актов определяется около 200 лет спустя 131 Новеллой Юстинианова Кодекса, которая поставляет соборные догматы на одну ступень с государственными законами («praedictarum enim quattuor synodorum dogmata sicut sanctas scripturas accipimus et regulas sicut leges servamus»).
Итак, то, что должно было служить основанием дискуссии, элементом её содержательного каркаса, понятийным столпом, на поверку само разверзает бездну оспариваемых дефиниций и различных контекстуально обусловленных коннотаций. Положение, объявленное одними догмой, может быть названо другими корнем заблуждений и подкреплено исторической ссылкой на амбивалентность самого понятия «догма». С эпистемологической точки зрения, догмы неизбежны, с коммуникативной — необходимы, однако, началом обсуждения, как видно, служат не они, а выработка общей терминологии — то, что Эпиктет назвал ἡ ὀνομάτων ἐπίσκεπψις, а Л. В. Успенский — «Словом о словах».
Юрий Сафоклов (ю.с.)