Тест на беременность показал две полоски. Я выбросила его в мусорное ведро и купила еще три разных марки.
Вечером, сидя на краю ванны в нашей квартире в спальном районе Казани, я смотрела на три одинаковых результата и понимала, мой мир сейчас изменится навсегда.
Пять лет я работала акушеркой в роддоме. Каждый день принимала новую жизнь, видела счастье в глазах матерей и растерянность отцов. А дома Марат менял тему, когда я заговаривала о детях.
— Не сейчас, Алина, — говорил он. — Давай еще поживем для себя.
Я кивала и верила, что он просто боится. Что надо подождать. Что мужчинам нужно больше времени.
Наша квартира выглядела как декорация, красивая, но какая-то ненастоящая. Мы покупали технику, мебель, ездили в отпуска. Но каждый раз, когда я возвращалась с работы и рассказывала о малышах, Марат уходил на балкон курить.
— У Салимовых родился мальчик, три шестьсот, — говорила я.
— Круто, — отвечал он, и шел за сигаретами.
Моя подруга Света из соседнего отделения как-то спросила:
— Вы с Маратом когда детей планируете?
— Скоро, — соврала я. — Вот квартиру доделаем.
— Уже пять лет доделываете, — хмыкнула она. — Акушерка без детей как пожарный без воды.
Я отшутилась, а вечером долго плакала в душе.
В тот вечер, когда я узнала о беременности, он вернулся с работы поздно. Я сидела на кухне, положив три теста на стол.
— Что это? — спросил он, замерев в дверном проеме.
— Я беременна, — сказала я, и впервые за пять лет увидела на его лице настоящий, неприкрытый страх.
— Ты... ты же на таблетках, — пробормотал он.
— Была. Перестала пить три месяца назад.
Он молча сел напротив. Между нами лежали три пластиковые палочки и пять лет недосказанности.
— Я не могу, Алина, — сказал он тихо. — Не могу стать отцом.
— Ты просто боишься, это нормально, — начала я привычную песню. — Все боятся вначале, но потом...
— Нет, — он покачал головой. — Я никогда не хотел детей. Никогда.
— Почему ты молчал?
— Думал, ты уйдешь, если скажу прямо, — он смотрел в стол.
Я вспомнила все наши разговоры про «потом» и «не сейчас». Все намеки, которые пропускала. Все знаки, которые игнорировала.
— Я приношу детей в этот мир каждый день, — мой голос звучал странно спокойно. — Я помогаю женщинам стать матерями. Я держу новорожденных раньше, чем их родители. Как ты мог думать, что для меня это не важно?
— Я надеялся, что тебе хватит тех, на работе, — сказал он, и я поняла, что мы всегда жили в разных реальностях.
На следующий день я взяла отгул. Сидела в парке возле дома и смотрела, как мамы качают коляски. Одна девушка кормила грудью на скамейке, прикрывшись шарфом. Рядом переминался с ноги на ногу молодой папа с термосом.
— Может, сбегаю за булочками? — спрашивал он. — Или домой поедем? Не холодно?
Она улыбалась и качала головой.
— Постою тут, закрою тебя от ветра, — говорил он, и я видела, как его руки тянутся поправить шарф, защитить, помочь.
Я гладила свой еще плоский живот и пыталась представить, как Марат стоит так же, растерянный и готовый защищать. Картинка не складывалась.
Я вернулась домой и собрала вещи. Оставила ключи на столе рядом с запиской: «Не ищи меня».
Он позвонил через час. Потом через два. Потом писал сообщения.
«Прости»
«Давай поговорим»
«Я могу попробовать»
Я не отвечала. Сняла квартиру на другом конце города и взяла неделю за свой счет.
Вечерами сидела в пустой съемной однушке и разговаривала с животом.
— Это неправильно, начинать жизнь со лжи, — говорила я. — Твой папа меня обманывал. Я обманывала себя.
Через три дня написала заявление на перевод в другую больницу, подальше от нашего района.
— От мужа уходишь? — спросила завотделением.
— От лжи, — ответила я.
— Беременна? — она кивнула на мою руку, которая непроизвольно легла на живот.
Я молча кивнула.
— А он?
— Не хочет, — сказала я. — Никогда не хотел.
Она вздохнула и подписала перевод.
— Тяжело будет одной.
— Тяжелее с тем, кто не хочет твоего ребенка.
Через 5 месяцев Марат встретил меня у нового места работы. Похудевший, с кругами под глазами.
— Алина, давай попробуем снова, — сказал он. — Я готов. Правда.
— К чему готов? К крикам по ночам? К подгузникам? К тому, что ребенок заболеет, и ты не будешь спать три ночи подряд? — я смотрела ему в глаза. — Или ты готов снова врать мне и себе?
— Я могу научиться, — упрямо сказал он.
— Нет, Марат. Нельзя научиться хотеть детей. Можно только научиться их любить, когда они уже есть. Но для этого надо хотеть их появления.
Его взгляд опустился на мой живот, уже заметно округлившийся под просторной курткой.
— Ты... оставила? — он произнес это таким тоном, будто я совершила что-то немыслимое.
— Да, — ответила я. — Это мой ребенок.
— Наш, — поправил он.
— Нет, Марат. Твоим он станет, только если ты по-настоящему этого захочешь. Не ради меня. Не из чувства долга. Не потому что «так надо».
Я обошла его и пошла к остановке. На этот раз он догнал меня и схватил за руку.
— Я хочу попробовать, — сказал он. — Правда хочу.
Я высвободила руку.
— Пробуют новое блюдо или прическу. Детей любят. Без условий и без пробного периода.
Родители моих пациенток часто плакали от счастья в первые минуты. Папы, которые до этого бледнели при слове «роды», вдруг превращались в защитников, готовых на все.
Я родила девочку в октябре. За окном падали желтые листья, а в палате пахло молоком и новой жизнью.
Марат не пришел. Ни в тот день, ни на следующий.
Зато пришла Света с огромным букетом и плюшевым зайцем.
— Как назвала? — спросила она.
— Софья, — ответила я, глядя на крошечное личико. — Мудрость.
Марат появился через неделю, когда мы уже были дома. Стоял в дверях с пакетом памперсов и растерянным взглядом.
— Можно? — спросил он.
Я пустила его. Он сел на край дивана и долго смотрел на спящую Соню.
— Она красивая, — сказал он наконец.
— Да.
— Ты... справляешься?
— Учусь, — честно ответила я.
Он протянул руку и осторожно коснулся пальцем маленькой ладошки.
— Я хочу попробовать, — снова сказал он. — Но боюсь, что не справлюсь.
— Страх — это нормально, — сказала я. — Притворство нет.
Он кивнул и ушел. Стал приходить раз в неделю. Потом два. Потом каждый день после работы.
Не притворялся восторженным отцом. Не делал вид, что всегда об этом мечтал. Просто учился. Неловко менял подгузники. Растерянно держал бутылочку. Звонил в панике, когда Соня первый раз заболела.
Вчера я вернулась с ночной смены и застала их спящими в кресле. Соня на груди у Марата, его рука обнимает ее крошечное тельце.
На столе лежал ключ от нашей старой квартиры и записка:
«Продал. Деньги пошли на первый взнос за новую, на твое имя. Если захочешь, чтобы мы жили вместе, скажи. Если нет, я пойму».
Я не жалею о своем решении оставить ребенка и уйти от лжи. Жалею только о пяти потерянных.
Правда, даже горькая, дает свободу. А в свободе иногда рождается то, что не могло вырасти в клетке из недомолвок.