Утро пасмурное, промозглое и неприглядное: небеса грозятся разразиться ливнем, а воздух кажется застывшим, точно скованный морозом. При виде свинцовых туч, затянувших потолок Большого зала, первокурсники впадают в уныние – все, кроме Гарри, который видит в них что-то близкое, что-то столь же серое, как его тоска. Только сейчас он понимает, какой след оставили в его душе вчерашние события. Никогда еще собственное сердце не казалось ему таким тяжелым, а все – начиная от зальных свечей до предстоящих занятий, настолько безразличным.
Сев на край слизеринской скамьи, Гарри устремляет взгляд на сутулую, похожую на ворона фигуру. Как обычно, Снегг ведет себя так, словно бы переживать бурю для него нечто естественное. Лицо его бесстрастно, но мальчик знает: то, что сейчас видят он и остальные, на самом деле маска.
Впервые с того дня, когда раскрылась жгучая тайна, Гарри смотрит на Северуса другими глазами. Он и не задумывался о том, насколько они теперь похожи: оба отверженные – каждый по-своему, оба вынуждены скрывать свои истинные чувства – правда, у Снегга это получается гораздо лучше.
Тоска окончательно завладевает отяжелевшим сердцем: желание открыться кому-то, обрести в ком-то поддержку становится нестерпимым. Покончив с завтраком, юный чародей приходит к твердому решению примириться с отчимом. В конце концов, не вечно же им играть в эту глупую «молчанку»? Да и письмо миссис Фигг заставило его задуматься…
Управившись со сдвоенной Защитой от Темных искусств, Гарри мчится в отцовское подземе- лье – к тому времени ему уже кажется, что он умрет, если не перебросится с Северусом хоть словечком.
В коридоре первого этажа мальчик замечает трех слизеринцев – один из них никто иной, как здоровяк Вэлиант. Притаившись за статуей горбатой колдуньи, троица заговорщически улыбается и давится недобрым смехом. Вид их определенно не вызывает доверия.
– Что вы тут делаете? – спрашивает Гарри как можно строже.
При виде него слизеринцы, однако, нисколько не смущаются.
Поддавшись вперед, Вэлиант сгребает первокурсника в охапку и затаскивает в укрытие. Одной ручищей он бережно зажимает ему рот, другой указывает на что-то дальше по коридору. Гарри вздрагивает: он видит глаза и усмешку своего отчима, а чуть левее – седой затылок Минервы Мак-Гонагалл.
– Тс-с-с-с! – шипит ему на ухо один из слизеринцев.
Гарри невольно прислушивается:
– …вы что же, гордитесь собой?! – доносится до него гневный голос профессорессы.
– Горжусь ли я тем, что одним мимолетным движением палочки нарушил планы величайшего волшебника Британии? – отвечает Снегг, делая глумливые ударения на самые высокопарные слова, – нет, Минерва. Но тем, что сумел стать отцом – этим да!
– Вы воспитывали его во лжи! Скрывали от него истину!
– А разве вы не собирались сделать то же самое, только… кхм… менее гуманным способом?
– Мы это уже обсуждали, Северус: Гарри была необходима защита Кровных чар!
– О, да… я тому живое подтверждение, верно? А знаете, Минерва…, – ухмылка Северуса становится шире, – я ведь умирал со страху, следуя к тому крыльцу. Особенно когда крался вдоль живой изгороди…
Голос МакГонагалл начинает дрожать… или, скорее – дребезжать, как расстроенный музыкальный инструмент:
– Что… на что в-вы намекаете?!
– Я был уверен, что вы не сводите с мальчика своих кошачьих глазок, притаившись в каком-нибудь кусте… но что же? Бесценный Гарри Поттер брошен на произвол судьбы и, как верно заметил «Ежедневный пророк», похититель благополучно осуществил свой замысел…
– В-в-вы…
– Как бы сказал наимудрейший Дамблдор, на кого вы гневаетесь больше: меня или себя? – декан Слизерина победоносно складывает руки, – а теперь разрешите откланяться – у меня урок… ах, да: передайте, пожалуйста, Поппи Помфри, что если она и дальше хочет получать от меня снадобья, ей придется избавиться от своего фыркающего акцента.
Буркнув что-то, отдаленно похожее на ругательство, профессоресса разворачивается на каблуках. Четверо слизеринцев пятятся в спасительную тень – все же им удается разглядеть ее лицо и искажающую его злобу.
Резкими, быстрыми шагами МакГонагалл пересекает коридор – ее изумрудная мантия едва поспевает за нею. В каждом ее движении проскальзывает ярость – так же, как в каждой черте Северуса – мрачное торжество.
Шелестя вороной мантией, декан Слизерина скрывается за углом. Проводив его восхищенным взглядом, Вэлиант покидает укрытие:
– Видели ее рожу?! Ах-ха-ха-ха…, – от смеха он сгибается вдвое, становясь с Гарри одного роста, – все локти искусала, старуха гриффиндорская!
– А мне братец всегда говорил, – второй слизеринец выходит из-за статуи, – Хогвартс без профессора Снегга, что оладья без сиропа – вроде бы есть, но внимания не заслуживает!
Замечание встречается новым взрывом хохота. Хлопая ошеломленного первокурсника по спине и плечам, троица осыпает его сердечными поздравлениями:
– Ай да отчим!
– Повезло же тебе, Молния!
– Завидуем зеленой слизеринской завистью!
Никто из них не чувствует повисшее в воздухе негодование…
Словно некий глумливый полтергейст, перед глазами у Гарри встают презрительная усмешка и нахально вздернутый крючковатый нос. Как Снегг разговаривал с МакГонагалл! Он не просто поставил профессорессу на место – он высмеял, унизил ее…
Поведение отчима возмущает мальчика до глубины души. Желание «заключить мир» как ветром сдуло, мало того: ему стыдно, что он вообще подумывал о перемирии с этим человеком.
Растолкав не унимающихся слизеринцев, Гарри нехотя плетется на Зельеварение. Если раньше он готовился влететь в класс, то теперь входит последним, прячась среди запоздавших когтевранцев. На протяжении всего урока он не отрывает взгляда от своего котелка – шаги провинившегося отчима раздражают его даже больше, чем исходящие от снадобья едкие испарения.
За обедом Гарри садится рядом с Андомаем Флеймом и, чтобы хоть как-то унять бурление внутри, сосредотачивается на куриных ножках. Перезвон столовых приборов перемежается с бумажным шелестом – это староста листает свежий выпуск «Ежедневного пророка».
– Мерлиновы панталоны! – грубо выругивается Андомай, когда мальчик догладывает вторую ножку, – эта разрумяненная гадина неправильно написала мое имя!
– Что там у тебя? – обращается к нему другой старшекурсник.
– Я давал интервью этой репортерше – «друзья Мальчика-который-выжил», бла-бла-бла, бла-бла-бла… и вот, полюбуйся, чем она меня отблагодарила!
…куриная косточка со звоном падает в серебряную тарелку. Резко обернувшись, Гарри содрогается: со страницы «Ежедневного пророка» на него смотрит его собственное лицо, только черно-белое. Гарри с ожившей фотографии поправляет круглые очки – его глаза, кажущиеся серыми, взволнованно бегают по сторонам.
– ЧТО?! – само собой вырывается у юного чародея.
Газета опускается, и из-за нее выглядывает испуганное лицо старосты:
– Я ничего плохого про тебя не говорил, честное слово! – лопочет он виновато.
Но Гарри его уже не слышит. Рывком он вырывает из чужих рук выпуск «Пророка» и читает размещенную под снимком статью:
«ДРУЗЬЯ МАЛЬЧИКА-КОТОРЫЙ-ВЫЖИЛ», – гласит изящно выведенный заголовок, – «наш специальный корреспондент Элозия Бейндж взяла интервью у студентов факультета Слизерин, учащихся вместе со знаменитым Гарри Поттером.
– Гарри в самом деле необыкновенный мальчик, – сообщает пятикурсник Фандомай Грейм, староста факультета, – он очень умный и талантливый во всем, что касается заклинаний. В квиддич же он играет просто гениально – я никогда не забуду ту «мертвую петлю», что он выполнил на своем первом матче! Мы с ребятами только и ждем, чем еще нас удивит наш Мальчик-молния. Мы надеемся, что скоро у него проявятся те самые способности, что спасли всех нас от зловещего Темного Лорда…»
До конца Гарри не дочитывает.
– Что за чушь?! – почти с гневом он смотрит в обеспокоенное лицо Андомая.
– Ну почему же чушь? В квиддич ты действительно хорошо играешь…
– Талантливый во всем, что касается заклинаний?! С чего такой вывод?! С того, что я не тычу палочкой себе в ухо и…
Мальчик обрывает фразу на полуслове – на глаза ему попадается следующий заголовок:
«БУЙНЫЙ ОПЕКУН», – каждую из устрашающе четких «й» венчает череп.
Название говорит само за себя – Гарри уже знает, что ожидает его в этой статье… и все же он начинает читать, беспощадно врезая в свое сердце скандальные строки:
«Специальный корреспондент Рита Скитер и ее старший помощник Ричард МакЛемон тайно прибыли в Хогвартс, чтобы узнать правду о всемирно известном Мальчике-который-выжил.
– Меня очень беспокоило то, что воспитанием Гарри занимался Северус Снегг, – говорит Ричард, – три года назад я брал интервью у выпускников Хогвартса – у этого преподавателя поистине мрачная репутация. Ученики награждают его такими эпитетами, как «злой», «несправедливый» и даже «жестокий». Профессор Зельеварения славится своей злопамятностью и отсутствием снисхождения к самым невинным детским проказам. Я невольно задавался вопросом: как такой человек может растить ребенка?
Мои худшие опасения оправдались, когда я встретил Гарри на берегу Черного озера. Мальчик бродил в полном одиночестве и выглядел подавленным, осмелюсь сказать – больным. При виде меня он не на шутку перепугался и начал что-то лепетать про то, что его накажут.
«Ты боишься профессора Снегга?» – спросил я.
В ответ несчастный ребенок разразился плачем – у меня самого наворачиваются слезы, когда я вспоминаю его стенания…
– И это еще не все, – добавляет Рита, – на крик мальчика прибежал Северус. При виде Ричарда он пришел в бешенство: он разбил о камни его фотокамеру, а его самого попытался утопить в озере – бедняге пришлось спасаться бегством. Профессор абсолютно неадекватен! Как он может заниматься обучением детей, не говоря уже об опекунстве?!
Я поражена тем, что Министерство отдало Гарри на растерзание этому чудовищу. Не нужно быть провидицей, чтобы понять – все это время мальчик жил в настоящем аду. Он заикается – оттого, что пребывал жертвой физических наказаний и панически боится посторонних из-за страха перед отчимом.
Известно, что директор Хогвартса Альбус Дамблдор особенно настаивал на том, чтобы воспитанием Гарри продолжал заниматься Северус… какое бессердечие! Мне стыдно, что министр магии, трепеща перед авторитетом этого бахвалистого чародея, идет ему на уступки. И еще: все мы обязаны маленькому Гарри жизнью – не пора ли нам вернуть ему долг?»
Статья завершается отвратительной карикатурой: крючконосый мужчина награждает тумаками мальчугана с рассеченным «молнией» лбом. Оба персонажа «живые», отчего выглядят особенно безобразно.
Дивясь собственному хладнокровию, Гарри возвращается к началу статьи и отыскивает имена репортеров. Ричард МакЛемон… ему вспоминаются элегантный костюм и холеное, лучащееся торжеством лицо. Но кто же тогда Рита Скитер? Ведь по словам «Пророка» репортеров было двое…
Мужчина с карикатуры оскаливает волчьи клыки. Его жертва бьется в рыданиях, заливая статью чернильными слезами.
«Интересно, папа тоже это видел?» – не без содрогания размышляет юный чародей, – «конечно – он же не пропускает ни одного выпуска…»
Мысли его прерывает боязливый голос старосты:
– Я могу забрать свою газету?
Молча Гарри возвращает ему «Ежедневный пророк»… и тут он видит нечто такое, отчего волосы у него встают дыбом.
Сидящая рядом с Малфоем Пэнси Паркинсон прячет личико в девичьем журнале «Очаровательная ведьма». Во всю глянцевую обложку напечатана его фотография, а вычурные розовые буквы сообщают: «Любовь Гарри Поттера – нет ничего невозможного!». Сам Драко не отрывается от модного молодежного журнала, который украшает тот же снимок, но с более грозным подзаголовком: «Крутые парни: убийца Темного Лорда и другие».
Злосчастная фотография венчает главную статью в спортивном журнале «Квиддич сегодня», обложку «Волшебного еженедельника», «Заклинателя снов» (к чему снится Гарри Поттер?) и даже мелкую брошюрку для юных любителей травологии – ее выписывают Невилл и Гермиона. Кроме того, в руках каждого пятого ученика шелестит номер «Пророка».
К горлу у Гарри подступает комок. Снимки кажутся ему ужасными: сам он выглядит на них взбаламошенным и нервным, а Снегг со своей усмешкой и вовсе похож на какого-то книжного злодея. Но самым страшным было другое: дело в том, что со вчерашнего дня взгляды не буравили его многострадальный затылок.
«Насмотрелись! Насмотрелись!» – ему хотелось кричать от радости, ведь он думал, что его наконец-то оставили в покое.
Как, оказывается, жестоко он ошибался! Все это время пытливые глаза были по-прежнему устремлены на него: обитатели Хогвартса живут его жизнью, упиваются его радостями и горем. И теперь им помогают в этом пресловутые журналы…
Мальчику вспоминается лживая статья в «Ежедневном пророке». От одной мысли, что это прочтет кто-то еще, ему становится дурно. Что будут думать о нем и Северусе те люди, чье мнение целиком зависит от популярных газет?
В класс Заклинаний Гарри входит точно в тумане. Голоса пуффендуйцев и учеников Слизерина кажутся ему бессвязным эхом. Пропустив мимо ушей объяснение профессора Флитвика, он кое-как справляется с порученным заданием. На Трансфигурации дела идут не лучше – рассерженная МакГонагалл особенно придирчива. Много сил отнимает и объемистая домашняя работа.
Вечером Драко приглашает его, Гойла и Пэнси сыграть в замысловатую настольную игру. Равнодушно покрутив волчок с загорающимися надписями, понаблюдав за самодвижущимися фигурками, Гарри поднимается в спальню, где его ждет еще одна бессонная ночь.
* * *
Следующие дни преподносят именитому первокурснику новые сюрпризы и, увы – приятными их назвать нельзя.
Перед самым завтраком к нему подбегает торжествующий Маркус Флинт. Потрепав своего ловца за плечи, капитан с гордостью объявляет, что назвал в его честь команду по квиддичу:
– «Разящие молнии!» Пусть знают, что с нашим ловчиком шутки плохи!
Все члены факультета Салазара Слизерина встречают рассвет в превосходном расположении духа… но в радости их есть что-то пугающее – в ней проскальзывает некое безумство. Прислушавшись к оживленной болтовне, Гарри замечает, что с уст слизеринцев то и дело слетает имя его отчима.
В Большом зале, по-прежнему затянутом серыми тучами, он не отрывает взгляда от начищенной до блеска тарелки – уж лучше видеть свое отражение, чем «живые» фотографии. Следуя же на Защиту от Темных искусств, Гарри делает еще одно неутешительное открытие. Дело в том, что по пути в класс он сталкивается со множеством старшекурсников в зеленых мантиях – он не знает их имен, да и вообще предпочитает держаться от них подальше. Что удивительно, те встречают его как старого приятеля, приветствуют и даже протягивают ему свои широкие ладони, чтобы он дал им «пять».
К середине дня Гарри начинает понимать, что происходит. Еще будучи Равениусом он замечал, что у него есть особые привилегии – оттого, что он сын декана и, как верно подметил Пивз, одного из самых грозных профессоров Хогвартса. Северус всегда пользуется уважением своих подопечных – несмотря на то, что бедно одевается, не принадлежит к знатному роду и на дюйм ниже любого шестикурсника. Он может поставить на место отпетого хулигана, не робеет перед влиятельными людьми и много делает для своего факультета – за это слизеринцы его любят, а ученики Гриффиндора и невезучие пуффендуйцы – люто ненавидят.
Теперь же Снегг является не просто отцом, а опекуном легендарного Мальчика-который-выжил и не просто деканом, а неустрашимым, горделивым чародеем. Бросить вызов Министерству и Дамблдору, противостоять всему Хогвартсу и, несмотря на все старания «Ежедневного пророка», ходить с высоко поднятой головой – в глазах слизеринцев это настоящее геройство.
Что печалит Гарри, Северуса превозносят за те поступки, которые он считает постыдными. Вэлиант во всех подробностях пересказывает его ссору с Минервой МакГонагалл. Не забывает он упомянуть и «приводнение» репортера, а на одной перемене ученики разыгрывают под его руководством целый спектакль:
– «…но у вас нет МОЕГО разрешения!» – надрывается черноволосый красавец Блез Забини.
Он изображает Снегга. Роль Ричарда МакЛемона достается круглолицей, с обезьяньими ужимками, Пэнси – она прославилась на весь факультет, реалистично падая в фальшивое озеро.
Самого именитого первокурсника также не обделяют вниманием. Сейчас это особенно его раздражает, ведь он собирается встретиться с Роном и Гермионой, чему никак не способствует навязчивый слизеринский эскорт. Лишь во влажной школьной теплице Гарри удается мельком увидеть своих друзей. К сожалению, профессоресса Стебль дала им сложное задание – пересадить прыгающие поганки. Погоня за резвыми грибами отнимает у него все силы.
Перед сном Драко снова предлагает ему сыграть, но он отказывается. Не потому, что игра неинтересная, а потому, что желает держать приятеля «на расстоянии» – до тех пор, пока тот не откажется от своих предрассудков. В душе Гарри клянет Малфоя за его упрямство, но с другой стороны понимает, что ведет себя не лучше – также стоит на своем, считая себя правым.
На третий день после визита Корнелиуса Фаджа мальчик просыпается от дикого шума. Вставая с постели, он уже предчувствует недоброе.
В гостиной его встречают веселые голоса и заливистый, но злой смех. Сдвинув к стенам диваны и кресла, ученики окружают какие-то огромные, расстеленные на полу изумрудные полотна. В одном из них Гарри узнает плакат с «Великим Равви» и рисованным котелком. Над ним вовсю корпит Уоррингтон, охотник сборной: водя волшебной палочкой, он исправляет «Равви» на «Гарри и подкрашивает выцветшие завитушки.
Над вторым полотном трудится с полдюжины старшекурсников – его так плотно обступили, что юному чародею приходится орудовать локтями. Пробившись все-таки к плакату, он холодеет от ужаса: на нем выведена искусная карикатура – поверженный гриффиндорский лев со скошенными глазами, в макушку которого бьет молния… и не просто молния – точная копия его шрама!
– Обалденно, а?! – на плечи Гарри опускаются тяжелые руки Маркуса Флинта.
Его грубоватое лицо искажено злорадством:
– Мы еще и с когтевранским вороньем намалюем! Представляю рожи «грифов», когда они это увидят…
…бедный мальчик тоже представляет себе лица гриффиндорцев, но самое страшное – он представляет себе их мысли.
К счастью для Гарри плакаты не доживают до предстоящего матча. Уже за обедом он слышит, как раздосадованный Флинт сообщает своим приятелям, что оба глумливых полотна – и со львом, и с незаконченным вороном, были похищены. Их нашли в пыльном подземном закутке с выжженными в центрах дырами. Разумеется, капитан винил во всем ненавистных Фреда и Джорджа, но у мальчика возникают серьезные подозрения, что близнецы тут ни при чем. Уж больно странный взгляд бросил на него раскрасневшийся, запыхавшийся Драко… что ж, сегодня он просто обязан сыграть с ним партию.
За чаепитием на потолке Большого зала пробиваются солнечные лучи. Никто из учеников не отказывается от приглашения на прогулку: позабыв о чае и овсяном печенье, они покидают стены замка.
Гарри первым встает со скамьи, но последним проходит в тяжелые окованные двери. Ему приходится петлять, чтобы избавиться от группы слизеринцев, засыпающей его глупыми вопросами. В холле он кое-как отвязывается от Крэбба и Гойла – те на полном серьезе спросили его, правда ли, что Снегг бился за право опекунства на смертельной дуэли.
Блуждая по лужайкам, мальчик вглядывается в каждую алую мантию – не промелькнет ли где каштановая грива или непослушные рыжие вихры? Удача улыбается ему на опушке леса, в светлой рощице молодых дубков.
Сидя на холмике из опавших листьев, Гермиона рассказывает Рону про то, как маглы изобрели электричество. При виде бывшего Равениуса она вздрагивает, а затем стыдливо опускает глаза. У Рональда розовеют уши: бросив на товарища виноватый взгляд, он поднимает с земли какой-то желудь и начинает беспокойно крутить его двумя пальцами.
От былого отчаяния не остается и следа – Гарри чувствует, как его обуревает злость… как они на него смотрели! Как на какого-то опасного зверя, чудовище, а что, собственно, он им сделал? В конце концов, он пострадал не меньше их!
Нарочито медленно, презрительно отвернувшись, Гарри следует к группе слизеринцев – уж те-то на него так не посмотрят! Вскоре, правда, он жалеет о своем поступке: приметив в своей компании «мальчика-молнию», их заводила начинает хвастаться тем, как подложил в рюкзак гриффиндорского старосты живого ужа, ловко замаскированного под ядовитую гадюку…
В последний день ноября буйство слизеринцев достигает предела: они задирают других учеников, строят козни профессорам и даже срывают урок астрономии. Самое ужасное – они полностью уверены в том, что юную знаменитость забавляют их «подвиги». Гарри не знает, куда ему податься, чтобы не слышать о подложенных навозных бомбах, испорченных телескопах и пестреющих ругательствами грифельных досках. Сам он страдает от выходок слизеринцев исключительно морально, ведь те всячески борются за его расположение. Старшекурсники дают ему милые прозвища и предлагают вступить в свой клуб «для избранных». Вэлиант простил ему все прегрешения и теперь превозносит не меньше, чем самого Салазара Слизерина. Маркус и члены слизеринской сборной готовы носить его на руках.
Особенно Гарри докучает Андомай Флейм, ставший его самым ревностным поклонником. Тщеславный староста ходит за ним по пятам, безумно напоминая эскорт Малфоя, но в более грозном исполнении. Он окружает его братской заботой, предлагая то поднести слишком тяжелую сумку, то проучить какого-нибудь ученика, смотрящего на него косо.
Одно только хорошо: в лице Слизерина обретает защитника и Квиринус Квиррелл. От внимания его учеников не ускользает то, что он оказывает Северусу поддержку – это заставляет их проникнуться к нему уважением. Отныне всех, кто осмеливался оскорбить фиолетовый тюрбан, ждало суровое наказание, а уроки Защиты от Темных искусств почитались наравне с Зельеварением. Смирное поведение прославленных хулиганов воодушевляет молодого профессора – он заметно повеселел и стал меньше заикаться.
В первый день зимы пыл слизеринцев немного охладевает – причина тому нагрянувшие морозы и пятьдесят изумрудов, что безвозвратно потеряли факультетские часы. Постепенно студенты Слизерина возвращаются к привычному, относительно безвредному образу жизни…
А вот с остальными учениками происходит что-то неладное.
Еще раньше Гарри замечал, что на него бросают косые взгляды. Он винил во всем «зеленые мантии», неотступно следующих за ним, точно боевой отряд:
«Наверное, все думают, что я теперь вроде местного главаря бандитов: чуть что не так – натравлю на них свою шайку… они ведь не знают, что шайка-то вовсе не моя! Равно как и то, что мне самому от нее тошно…»
Теперь же на него смотрят не просто косо, а с неприязнью. Даже в манерах профессоров проскальзывает раздражение – исключение составляют Квиррелл и, конечно же, Снегг.
Каждый раз, встречаясь с молящими глазами отчима, мальчик чувствует, как у него тяжелеет на сердце. Увы, негодование и стыд задавливают в нем всю жалость: сцена с МакГонагалл повторяется, а однажды Гарри замечает мадам Помфри, выходящую из подземелья в слезах. И хотя не было никаких доказательств того, что в скорбях целительницы повинен Северус, он с уверенностью ставит их ему во грех.
Волею случая мальчик встречается и со своими друзьями – те по-прежнему краснеют от стыда, но никак не пытаются загладить свою вину. Что особенно сердит юного чародея, Рон и Гермиона все время держатся вместе – сидят за одной партой, беседуют на переменах, гуляют. А ведь если бы не он, они бы даже не познакомились!
За выходные неприязнь, что начали питать к Гарри некоторые ученики, усиливается. То и дело до ушей его доносится подозрительно громкий шепот:
– Опять этот Поттер! И что ему здесь надо?!
Он не знает, какое чувство завладевает им сильнее – возмущение или боязнь:
«Что я вам сделал?!» – так и хочется ему крикнуть в лицо надувшемуся когтевранцу и ученице с Гриффиндора, сердито хмурящей брови. Что же касается свирепого юноши-пуффендуйца, то он вызывает у него панический страх. Кто бы мог подумать, что в одной паре глаз может быть столько злости?
Но самый пугающий взгляд Гарри ловит на себе в снежный ветреный вторник. К тому дню он подхватывает простуду и потому дышит одним ртом. После урока Истории магии, проходившего в плохо отапливаемом классе (как и все привидения, профессор Бинс не нуждается в тепле), юному чародею становится хуже: прислонившись к каменной стене, он достает носовой платок и протяжно сморкается. Высвободив же из него лицо, он вздрагивает: на него во все глаза смотрит какая-то девочка. Во взгляде ее читается изумление и, как ни странно, негодование – как будто он делал что-то преступное… смутившись, Гарри быстро убирает платок в карман мантии.
Столь же нелепо ведут себя и другие ученицы – в основном это девочки его возраста. Они с живым интересом наблюдают за его чихом и кашлем, почесываниями и спотыканиями. Мальчику кажется, что некоторые ученицы даже пытаются пройти за ним в уборную… отчего-то ему вспоминаются репортеры, атаковавшие Хогвартс – то же необузданное, больное любопытство было и в их глазах.
Эта новая напасть окончательно выбивает Гарри из колеи. У него появляется все больше предрассудков: так, он старается чихать как можно тише, чтобы не привлекать внимание, и прячется за статуи, когда хочет высморкаться.
«Отчего все мои беды?» – вопрос, который терзает его и днем, и бессонной ночью.
И вдруг ответ на него выглядывает из увитого змеями гостиного зеркала:
Гарри Поттер… он думал, это только имя. Он быстро привык к нему, а «мальчика-которого-выжил» считал не более, чем вычурной кличкой. Теперь же он понимает – это не просто прозвище, а клеймо и бремя. Все эти люди – от учеников до сотрудников Министерства, считают его особенным. Одни завидуют ему и потому злятся, вторые его побаиваются, для третьих он что-то вроде диковинного зверька. Четвертые считали его неким идеалом и теперь испытывают разочарование, видя в нем обыкновенного мальчика, со всеми достоинствами и недостатками.
Иногда Гарри невольно задумывается: как бы ему жилось, будь он другого склада – например такого, как Вэлиант или Флейм? Бесспорно, жить было бы гораздо легче…
А чего бы он достиг? Ведь как заметил староста, весь Слизерин принадлежит ему…
А его слава? Что было бы, если бы он использовал ее себе на пользу?
Вот только зачем ему это нужно – сейчас, когда он страдает от одиночества? Хотя, нет: не одиночества – чего-то гораздо хуже. Он не один: у него есть друзья и отец, только между ними будто бы воздвигнута невидимая преграда. Драко – единственный, кто смотрит на него, как на человека. Он признателен ему, но не способен мириться с его высокомерием и грубостью. Снегг отталкивает его от себя своим презрением, Рон и Гермиона – трусостью.
Все чаще Гарри замечает, что противоречит себе: тянется к дорогим ему людям и в тоже время отдаляется от них. Он чувствует себя птицей, бьющейся в закрытое окно, и он понимает – «окно» это он запирает сам.
* * *
(продолжение главы в следующей статье)