В этом тексте мы оценим натюрморты “русских сезаннистов” как философское явление. Осмыслим их потенциал к формированию экзистенциальной позиции. С одной стороны, такие художники, как Машков, Кончаловский, Фальк и Куприн, в отличие от тех же кубофутуристов и супрематистов, не претендовали на формирование какой-либо интеллектуальной парадигмы. Русский сезаннизм – это фактурный, яркий, броский, ироничный, и как будто совершенно не философский стиль живописи. С другой стороны, настоящее искусство всегда способно сказать нам больше, чем готов был изъявить сам автор.
По существу, натюрморты сезаннистов предлагают нам увидеть расширенный диапазон вещей. Способны ли мы к этому в жизни? Не искать навязчивым образом увеселения, услады и анекдота - а найти смысл и радость в повседневном? Самый скучный жанр искусства, изображение, буквально, мёртвой природы (франц. nature morte) – становится практикой экзистенциального стояния-в-скуке. Причём если классический натюрморт своей имитацией реальных визуальных качеств цветов и фруктов взывал к нашим вкусовым и обонятельным воспоминаниям, и как будто стремился соблазнить нас, то авангардный натюрморт красуется своей очевидной несъедобностью.
Способны ли мы выдержать созерцание, не обещающее нам никакого чувственного опыта, кроме, разве что, сугубо визуального? Речь идёт, по большому счёту, о нашей чуткости к тому, что щедро обращено к нам как к свободным людям. Классический натюрморт включал нас в оборот цикла соблазнения, вносил нас в поток любования гастрономическим фантазмом, и тем самым, не оставлял права выбора – смотреть или не смотреть на него.
Порой натюрморты из серии vanitas (лат. суета, тщета) добавляют к этому маршруту фантазма станцию рефлексии о бренности сущего. Интегрируя в композицию череп, или показывая следы увядания, гнили и порчи на пока-что-всё-ещё-прекрасных плодах земных. Вновь натюрморт не оставляет нам право выбора – помнить или не помнить о смерти, и остаётся в этом отношении довольно навязчивым, или нарочитым. Философский баланс соблюдён: реальность плоти персика нейтрализуется не меньшей реальностью черепа.
Авангардный натюрморт тоже несёт в себе потенцию экзистенциального переживания, но только в скрытом, потенциальном модусе. На поверхности – цвет, фактура, вес, объём, плотно сбитая архитектоника композиции. Натюрморты из серии “нате”. Поедайте глазами шматы масляной краски, её пастозные куски, а о большем думать здесь не обязательно. И всё же думается….
Как жить перед лицом смерти? Даже если я скоро умру, что-то живое может быть непричастно этой смертности. Плоды на картинах русских сезаннистов не подвержены порче, просто потому что они сделаны не из насыщенной фруктозой мякоти. Они из масляной краски – и художник этого не скрывает. Nature morte трансформируется русским сезаннистами в natura aeterna.
Такие вещи раскрывают нас в собственной способности жизни-в-моменте, спонтанному счастью, незаинтересованному созерцанию. Here and now. Неутитилитарное отношение к сущему, к людям, идеям вот что воспитывает в нас авангардный натюрморт. Его невозможно потреблять. Фантасмагория его цвета и крутость, чеканность, гранёность его формы делает невозможной вожделение.
Неулитилитарный взгляд на вещи может при этом оставаться именно эстетским, то есть чувственным. Нужно лишь разделить желание обладать, вкушать, обонять, лизать, жевать - с желанием незаинтересованно созерцать… Без интереса с точки зрения создания стратегии поглощения, но с удовольствием с точки зрения момента.
Духовная практика созерцания неподвластных смерти фруктов, которых не нужно хотеть, но которыми можно любоваться здесь-и-сейчас, немного по-стариковски, взглядом человека, у которого есть всё, или уже было, или ещё будет в вечности, и который смотрит на красоту без зависти к музею, к коллекции, которой музей обладает - и не попадает в сансару vanitas.
Шопенгауэр писал о том, что истинное созерцание способно освободить человека от пространства, времени и служения слепой, вожделеющей воли жизни. Шопенгуаэр был кантианцем. Иманнуил Кант в своей "Критике способности суждения" утверждал незаинтересованное созерцание, свободное от желания контролировать и подчинить. Это тот самый случай. У этих картин - свой особый, ограниченный предел контроля. Наши представления о реальной усладе здесь не работают в качестве критерия и камертона.
Щедрость скучного в сезанистских натюрмортах устремляет нас к упоению моментом, не обещает большего – и никогда не обманывает наших ожиданий, поскольку не обещает большего, чем может дать – а дать с точки зрения красоты цвета и живописной фактуры они способны много. Осязать - и поедать их можно сколько угодно – но исключительно глазом – большего они и не просят. И в этом заключается их психологический, и потенциале - терапевтический эффект.
________________________________
P.S. Если вам было интересно читать этот текст, подписывайтесь на канал, будут и новые!
При желании - заходите и на мой телеграм-канал.