— Записывай, внучка, — Прасковья Ивановна поправила очки с трещиной на дужке и вытащила из сумки тетрадь в клетку. — И пиши крупно, разборчиво. Чтобы, когда я помру, в суде могли зачитать даже без очков.
Юля, её 35-летняя внучка, отложила телефон, взяла ручку.
— Бабушка, ты уверена, что это всё нужно?
— Уверена, — голос был как щелчок замка. — Если в этом мире хочешь чего-то добиться, пиши. Потом подавай в суд. И не бойся, что подумают: мол, старушка-одуванчик. Я не одуванчик. Я лопата. И вилы. И топор.
— Начинай, — вздохнула Юля.
— Значит так… два мешка сахара, два мешка муки, мешок риса. Двадцать пачек порошка стирального — чтоб стирать было чем, ага. Две электропилы, насос водяной, ружьё, электронасос, восемь вил, два топора, шесть лопат, восемь тяпок, шесть граблей, три ручных косы, автомобиль, приусадебный участок пятьдесят соток, жилой дом сто метров, сельхозземля четыре гектара, две тонны пшеницы, пятьдесят листов шифера, доски, трубы, ванна эмалированная. И — внимание! — тридцать четыре тысячи рублей, что украл в 2016 году.
Юля подняла голову:
— А зачем тебе столько вил?
— Чтобы, если сын вернётся, было чем встречать, — спокойно ответила бабушка.
В 2010 году умер дед. Хоронили шумно, с поминками на полдеревни. Василий, её единственный сын, тогда уже жил в райцентре, в однокомнатной квартире, но приехал — солидный, в пиджаке, с телефоном, на который всё время отвечал:
— Да, да, сейчас, вопрос решу…
Через сорок дней он сказал:
— Мам, ну давай всё оформим на меня. Ты уже в возрасте, тяжело хозяйством заниматься…
В возрасте. Ей тогда было всего-то восемьдесят четыре, и она ещё сама грядки копала, как бульдозер.
— А я? — спросила она.
— А тебе спокойствие, — мягко сказал он. — Будем жить душа в душу.
Она поверила. Подписала бумаги, даже не читая.
Через неделю исчез автомобиль. Через месяц куда-то делся насос. Потом однажды утром она пошла печь пироги — а муки нет.
— Мука была, — уверенно сказал Василий, — значит, ты её сама и израсходовала.
— Я что, ночью блины на четыре деревни пекла? — спросила она.
Тогда промолчала. А зря.
Сначала он приезжал раз в месяц — «проверить хозяйство». Потом — раз в полгода. Всегда уезжал с чем-то: то с мешком картошки, то с банками варенья, то с лопатой.
— Васенька, а у меня ведь одна лопата осталась… — говорила она.
— Так тебе и хватит, — отмахивался он.
Соседка Мария Петровна однажды шёпотом сказала:
— Прасковья, ты гляди, он тебя всего обдерёт.
— Сына своего не боюсь, — отрезала та.
Но в 2016 году, когда он взял «в долг» 34 тысячи «на ремонт машины», а машину через неделю продал, терпение кончилось.
В 2023-м, когда ей стукнуло 99, она проснулась и поняла: пора.
— Юля! — позвала она внучку. — Записывай список украденного!
— Бабушка, прошло же уже… — начала Юля.
— Ничего, — сказала Прасковья. — У совести нет срока давности.
В зале суда пахло пылью и мокрыми шубами.
Судья, с лицом человека, который пожалел, что выбрал юрфак, взял иск.
— Истец, поясните, как сын присвоил имущество?
— Сначала — лаской, потом — хитростью, закончил — наглостью, — сказала Прасковья.
— Возражения? — обратился судья к Василию.
— Всё перешло мне по наследству. Она сама отказалась.
— Я от доли отказалась, а не от ванны! — крикнула мать. — Ты что, хотел, чтоб я в бочке из-под капусты мылась?
— Ваша честь, — вздохнул Василий, — она преувеличивает.
— Преувеличиваю?! — Прасковья приподнялась. — Я могла бы ещё написать, что он у меня молодость украл, но там срок давности с 70-х истёк!
Судья кашлянул:
— Учитывая давность событий и отсутствие доказательств…
— Значит, если украдут козу, а я скажу об этом через 11 лет, — спросила она, — всё, прощай, коза?
Судья опустил глаза в бумаги.
Отказали.
Василий догнал мать у выхода:
— Мам, ну к чему это всё?
— К тому, что я тебе больше не мать, — холодно сказала она. — Ты для меня — бывший родственник.
— И что ты теперь будешь делать?
— Жить. И готовиться к апелляции.
Через месяц Василий пришёл мириться. На кухне пахло пирожками с картошкой.
— Мам, я подумал… Может, тебе и правда нужна ванна. Я поставлю. И денег верну.
— Васенька, — она улыбнулась, — не надо.
Она достала с антресолей две коробки. Внутри аккуратно лежали: деньги в конвертах, золотые украшения, ключи от автомобиля, документы на землю.
— Это… ты всё это время у себя держала?
— Ага. Хотела посмотреть, что ты за человек.
— И?..
— И вот теперь я знаю, — сказала она и понесла коробки в другую комнату. — Завещаю соседке. У неё вилы есть, но я ей ещё мои отдам.
Василий стоял, не веря.
— Мам, ты…
— Не мам, а Прасковья Ивановна.
И дверь закрылась.