Квартира досталась мне от двоюродной бабушки, Анны, которую я видел всего два раза в жизни. Один раз — на выцветшей фотографии в серванте у родителей, второй — в гробу. Она была последней в нашем роду, кто застал дореволюционную Россию, и квартира была под стать ей: осколок ушедшего мира, застывший в янтаре времени в самом сердце старого Петербурга. Огромная, с высоченными, лепными потолками, которые терялись в полумраке, и длинным, как ружейный выстрел, коридором.
Я переехал туда не от хорошей жизни. Съемная комната в Купчино съедала половину моей скромной зарплаты инженера-проектировщика, и собственное, пусть и запущенное, жилье в центре казалось даром небес. Я был человеком прагматичным, далеким от мистики. Старинные паркеты, скрипевшие под ногами, как палуба фрегата, вызывали у меня мысли о циклевании, а не о призраках. Потрескавшаяся лепнина — о необходимости ремонта, а не о тенях прошлого.
Первую неделю я жил на коробках, разбирая горы хлама, оставшегося от прежней хозяйки. Квартира была заставлена тяжелой, темного дерева мебелью, которая, казалось, вросла в пол. Особенно выделялся массивный платяной шкаф в моей будущей спальне. Резной, черный, с тусклыми зеркалами, он стоял у стены и поглощал свет, отбрасывая на противоположную стену густую, непроницаемую тень.
Именно с этой тени все и началось.
Сначала это было просто мимолетное ощущение. Знаете, когда смотришь на что-то краем глаза, и кажется, что оно движется? Я сидел за ноутбуком, работал, и мне постоянно казалось, что тень от шкафа… неправильная. Она не совсем соответствовала его очертаниям. Углы были острее, силуэт — более четким, чем должен был быть в рассеянном свете вечерней комнаты. Иногда, когда я резко поворачивал голову, мне чудилось, что она на долю секунды дергается, словно втягиваясь в свои истинные границы.
«Усталость, — говорил я себе. — Новая обстановка, стресс». Я вставал, включал верхний свет, и тень становилась обычной, плоской, послушной законам физики. Я ложился спать, и во сне мне снились длинные, темные коридоры и что-то тонкое, скользящее по стенам.
Потом начались странности, которые уже нельзя было списать на усталость. Однажды утром я нашел на кухонном столе яблоко, разрезанное пополам. Разрез был идеально ровным, гладким, словно сделанный лазером. Нож, которым я пользовался, лежал на месте, чистый. Я осмотрел всю квартиру, проверил замки. Все было на месте.
Через пару дней я не смог найти книгу, которую оставил на прикроватной тумбочке. Я искал ее повсюду, и уже решил, что окончательно свихнулся, когда случайно заглянул под кровать. Книга лежала там. Разрезанная точно так же, как и яблоко. Поперек. Через переплет, через сотни страниц. Идеально ровный, без единой зазубрины, срез. Словно ее просто не стало на пути чего-то невероятно тонкого и острого.
Страх, который до этого был лишь фоновым шумом, начал обретать голос. Я стал присматриваться к квартире, к ее теням. И я понял, что тень от шкафа не просто неправильная. Она жила.
Я провел эксперимент. Поставил на пол между шкафом и стеной стул. Тень от стула легла на пол, как и положено. А тень от шкафа на стене осталась неизменной. Она не исказилась, не преломилась. Она просто проигнорировала стул, словно его не существовало. Она была не отражением. Она была самостоятельным объектом, который лишь притворялся тенью. Я назвал его про себя — Силуэт.
Я начал бояться темноты. Я спал с включенным светом, но это не помогало. Силуэт просто становился бледнее, прозрачнее, но не исчезал. Он был там, на стене, и я чувствовал его внимание. Это было нечеловеческое внимание. Холодное, изучающее, как взгляд энтомолога, разглядывающего насекомое под стеклом.
Я перерыл все вещи старой хозяйки в поисках хоть какой-то зацепки. И я нашел. В ящике комода, под стопкой пожелтевшего белья, лежал маленький, обтянутый кожей дневник. Это был дневник матери моей двоюродной бабушки, моей прабабки, которая жила в этой квартире в начале двадцатого века.
Записи были короткими, сделанными выцветшими чернилами. В основном — бытовые мелочи. Но последние страницы были другими. Почерк стал рваным, испуганным.
«12 октября. Он снова двигался. Я не спала и видела. Он отделился от стены. Совсем немного. Стал темнее воздуха. Я зажгла свечу, и он вжался обратно. Господи, что это?»
«15 октября. Сегодня ночью он проскользнул в детскую. Я нашла утром разрезанную пополам тряпичную куклу моей Аннушки. Разрез тонкий, как волос. Я боюсь за нее. Я боюсь засыпать».
«19 октября. Он стал смелее. Он больше не прячется. Он просто висит на стене и смотрит. Это не тень. Это щель. Трещина в нашем мире, из которой смотрит что-то плоское и голодное. Мы должны уехать».
Последняя запись была датирована 23 октября 1917 года. «Революция. На улицах стрельба. Нам не уехать. Сегодня он соскользнул со стены. Он был тонкий, как лист бумаги. Он поплыл к кроватке Аннушки. Я бросила в него лампу…»
Дальше страницы были пусты. Я похолодел, вспомнив семейную легенду. Моя прабабка погибла при пожаре в ту самую ночь. А вот ее дочь, моя двоюродная бабушка Анна, та самая «Аннушка» из дневника, чудом выжила — ее, спящую, вытащил из огня сосед. В суматохе тех дней ее сначала даже записали в погибшие вместе с матерью. Всю жизнь Анна прожила здесь, в этой квартире, унаследовав ее после смерти родителей. И, видимо, всю жизнь она прожила рядом с тем, что убило ее мать и едва не убило ее саму. Возможно, она пыталась забыть, убедить себя, что это был просто детский кошмар. А может, она просто смирилась и научилась жить рядом с ним, не провоцируя.
Теперь все встало на свои места. Это существо жило здесь больше ста лет. Оно было двумерным. Плоским. И оно было хищником.
В ту ночь я не спал. Я сидел в кресле в углу комнаты, напротив стены с Силуэтом, и держал в руках тяжелую настольную лампу. Я смотрел на него, а он — на меня. Это была безмолвная дуэль. Я знал, что он ждет, когда я усну, когда я стану уязвимым.
Около трех часов ночи это произошло.
Силуэт начал медленно отделяться от стены. Это было самое жуткое, что я когда-либо видел. Он не отбрасывал тень, потому что он сам был тенью. Он отслаивался от обоев, как кусок черной бумаги, становясь объемным, но не в привычном смысле. Он оставался абсолютно плоским, но теперь он существовал в трехмерном пространстве. Идеально черный, поглощающий свет, лист тьмы, повторяющий очертания человека.
Он медленно, беззвучно поплыл по воздуху в мою сторону. Его край, как я теперь понимал, был острее любого лезвия.
Я вскочил, опрокинув кресло. Мой план был прост: свет. Я щелкнул выключателем на лампе, направив мощный луч прямо на него. Силуэт вздрогнул. Его форма на мгновение потеряла четкость, края смазались. Он попятился, вжимаясь обратно в стену. Я понял его слабость. Яркий, направленный свет нарушал его структуру.
Но я также понял, что это не решение. Я не мог вечно сидеть с лампой наперевес. Мне нужно было либо бежать, либо уничтожить его. Но как уничтожить то, что не имеет объема?
Следующие два дня превратились в кошмарную игру в кошки-мышки. Днем я пил литрами кофе, ночью баррикадировался в комнате, развесив гирлянды и включив все лампы. Он стал хитрее. Он научился вытягивать из себя тонкие, как нити, щупальца тьмы. Однажды такая нить коснулась моей ноги. Я почувствовал лишь мгновенный, абсолютный холод, а на брюках остался идеально ровный, оплавленный разрез.
Я понял, что проигрываю. Он адаптировался. А я был на пределе своих сил. Мне нужен был план. Окончательный.
Идея пришла внезапно, когда я, обессиленный, смотрел на свое отражение в тусклом зеркале старого шкафа. Зеркало. Плоская поверхность. Идеальная ловушка.
Мой план был безумен. Я выключил весь свет, кроме одной маленькой лампы, создав идеальные условия для него. Я убрал баррикады. Я лег в кровать, притворившись спящим, но в руке сжимал тяжелый молоток. Рядом, на полу, лежал мощный туристический фонарь.
Я ждал. Час. Два. И он появился.
Он отделился от стены и поплыл через комнату. Он был уже в метре от меня.
Сейчас.
Я резко сел, одновременно нажимая кнопку на фонаре. Ослепительный луч ударил прямо в центр Силуэта. Его швырнуло назад, как от удара. Но я не целился в стену. Я целился в зеркало шкафа.
Силуэт, потеряв стабильность, врезался в зеркальную поверхность. И произошло то, на что я надеялся. Он не отразился. Он прилип. Как мокрая бумага к стеклу. На долю секунды он оказался пойманным, распластанным на двумерной поверхности зеркала.
Этой секунды мне хватило.
Я вскочил с кровати и со всего маху ударил молотком по зеркалу.
Раздался оглушительный звон. Старое стекло разлетелось на тысячи осколков. И Силуэт, пойманный на его поверхности, разлетелся вместе с ним. Он не издал ни звука. Он просто распался. Тысячи маленьких, трепещущих фрагментов тьмы брызнули во все стороны. А затем они просто растаяли в воздухе, как дым.
Я стоял посреди комнаты, тяжело дыша, окруженный сверкающей на полу пылью из битого стекла. Я посмотрел на стену, где он жил больше века. Она была пуста. Обычная стена со старыми обоями. Но чувство победы не было полным. Тревога не ушла. Я уничтожил его проявление, его якорь, но я чувствовал, что сама «трещина в мире», о которой писала прабабка, осталась. Это место было больным.
Оставаться здесь было нельзя. Но и просто сбежать, оставив эту ловушку для следующих жильцов, я не мог. Это было бы предательством по отношению к памяти прабабки, которая пожертвовала собой, и к бабушке, которая прожила здесь свою жизнь в тихом страхе.
Следующие несколько дней я не собирал вещи. Я проводил свой собственный, прагматичный ритуал изгнания. Я вынес и разбил все зеркала, что были в квартире. Снял с петель и вытащил на помойку старый шкаф. Я содрал со стен старые обои, особенно тщательно — на той самой стене. Я замазал ее несколькими слоями густой матовой краски, словно запечатывая рану.
Я не стал жить в этой квартире. Я выставил ее на продажу с одним условием, которое прописал в договоре: только под коммерческую недвижимость с обязательным полным капитальным ремонтом и перепланировкой. Я хотел, чтобы сами стены, помнившие Силуэт, были снесены. Деньги, полученные от продажи, не принесли радости, но дали возможность начать все с чистого листа.
Я снова снимаю комнату в Купчино. Это тесно, шумно и далеко от центра. Но здесь новые, тонкие стены, и тени ведут себя так, как им положено. Иногда по ночам я просыпаюсь и долго смотрю на тени в своей комнате. На тень от стула, на тень от шторы. Я смотрю на них, пока не убеждаюсь, что их геометрия правильна, что их края размыты, что они послушны законам этого мира. Я победил, но цена этой победы — вечная бдительность. Я знаю, что наш мир не так прочен, как кажется. И я навсегда запомнил, как опасно всматриваться в темноту, особенно если она начинает всматриваться в тебя.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#крипипаста #мистика #питер #силуэт