Марина закрыла глаза и мысленно досчитала до десяти. Напряжение не спадало. Слова, которые свекровь обронила за семейным ужином, всё ещё звенели в ушах, острые, словно отравленный дротик.
— Вы это сейчас серьёзно, Елена Григорьевна? — голос Марины прозвучал неожиданно глухо, с лёгкой хрипотцой.
Свекровь поджала губы, покрытые яркой помадой цвета переспелой малины. Эту помаду она не меняла, кажется, никогда, несмотря на тонкие морщинки, разбегавшиеся от уголков рта. Её волосы, выкрашенные в насыщенный ореховый оттенок, были уложены в строгую причёску, напоминавшую старинный военный шлем.
— А что такого? — Елена Григорьевна аккуратно отрезала кусочек курицы, положила его в рот и принялась медленно жевать, словно обдумывая следующий ход. — У тебя две квартиры, обе в центре. Вы с Димой живёте в его квартире. А мой Славик скоро женится. Ему с Лизой негде жить. Не на съём же им идти! Ты же всё равно сдаёшь свои квартиры. Какая разница?
Марина почувствовала, как под столом рука мужа мягко легла на её ногу, слегка сжав. Молчи, не спорь. Это его мать. Но от этого прикосновения стало только хуже.
— Дима, ты тоже так думаешь? — Марина повернулась к мужу.
Дмитрий Иванович Ковалёв, сорокапятилетний владелец строительной фирмы, известный своим умением разруливать любые ситуации, вдруг сник под взглядом жены. Его лысина, которую он шутливо называл «зоной для комплиментов», слегка порозовела.
— Марин, давай дома обсудим, ладно? — пробормотал он, бросив быстрый взгляд на мать.
— Обсудим? — Елена Григорьевна раздражённо махнула рукой. — Вы с Мариной уже двенадцать лет вместе, детей нет... А у Славика Лиза уже ждёт ребёнка. Молодая семья, им надо помогать!
Марина аккуратно положила столовые приборы на тарелку. Звук металла о фарфор резанул тишину, заставив всех за столом замереть.
— Про детей и Бога — это вы сейчас серьёзно? — каждое слово Марины падало, как тяжёлый камень. — Напомнить, кто семь лет назад уговаривал меня отказаться от ребёнка? Кто говорил, что «не время, Диме нужно развивать бизнес, а не возиться с пелёнками»?
— Марина! — Дима вздрогнул, словно от удара.
— А что Марина? — она посмотрела на него в упор. — Молчать? Я три года на таблетках, уколы, коплю на ЭКО. А твоя мама считает, что раз детей нет, то и квартиры мне не нужны? Может, и машину Славику отдать? Он же такой перспективный!
Славик, младший брат Димы, сидевший напротив, впервые поднял глаза от тарелки. На его молодом, почти мальчишеском лице читалось искреннее недоумение.
— Марин, я вообще не в теме... — начал он, но свекровь перебила.
— Молчи, Слава! Взрослые говорят! — она повернулась к невестке. — Не изображай из себя обиженную. Твоя тётя в трешке на набережной одна жила, а вторую квартиру от сестры унаследовала. И всё тебе досталось, минуя твоих родственников. Знаем, как такие наследства делаются. Небось, тётю обхаживала, чтобы всё тебе отписала!
Марина побледнела. В ушах зазвенело, как перед обмороком. Тётя Надя. Единственный человек, который любил её без условий. Который забрал её из детдома после смерти родителей. Научил всему — от готовки борща до умения держать удар.
— Мама, хватит! — Дима хлопнул ладонью по столу, тарелки звякнули. — Ты переходишь границы!
— Ничего я не перехожу, — отрезала Елена Григорьевна. — Я предлагаю справедливое решение. Пусть Марина оставит себе трешку, а однушку отдаст Славе с Лизой. Вы и без того не бедствуете. У тебя фирма, у неё своё ателье. Детей нет — значит, и траты меньше.
Тишина за столом стала почти осязаемой. Лиза, беременная невеста Славы, сидела, втянув голову в плечи, явно мечтая исчезнуть.
— Пойду я, — тихо сказала Марина, поднимаясь. — Спасибо за ужин, Елена Григорьевна. Очень... поучительно.
Дома началась буря. Впервые за их долгий брак.
— Ты хоть раз мог бы меня поддержать! — кричала Марина, швыряя плед с дивана. — Хоть раз! Но нет, мама важнее!
— Я поддержал! — рявкнул Дима, лицо которого из обычного румяного стало почти пунцовым. — Ты просто не видела! И нечего так остро реагировать! Мама — она такая, иногда несёт ерунду, с кем не бывает?
— Ерунду? — Марина горько рассмеялась. — Она обвинила меня в том, что я выманила наследство у тёти! У той самой тёти, которая меня вырастила! А помнишь, как она говорила, что я нарочно не рожаю, чтобы не потерять форму? Или как шептала твоим партнёрам, что ты женился на мне из жалости? Это тоже ерунда?
Дима скривился, словно проглотил лимон.
— Ну, ляпнула она, не подумав...
— Не подумав? — в голосе Марины зазвенела сталь. — Знаешь, я устала. От тебя, от твоей матери, от этого всего. Мне нужно время.
— Время? — Дима напрягся, на лбу запульсировала жилка. — Это как понимать?
— Поживу пока в тётиной квартире. В той, на которую твоя мама глаз положила.
— Марин, не начинай...
— Я не начинаю, Дима. Я просто хочу покоя. И чтобы ты решил, что для тебя важнее: я или твоя мама.
Квартира тёти Нади встретила Марину запахом пустоты. Странно — жильцы, молодая пара дизайнеров, съехали недавно, но казалось, что здесь не жили годами. Марина бросила сумку в прихожей и прошла по комнатам. Всё было чисто, но холодно, безжизненно. От тёти здесь не осталось ничего. Мебель, книги, её любимые занавески — всё Марина перевезла в другую квартиру, которая теперь тоже пустовала. Здесь стояла новая мебель, современная, безликая.
«Зачем я так?» — подумала Марина, присев на подоконник. Отсюда виднелась детская площадка. Тётя Надя любила сидеть здесь, глядя на детей. «Жизнь, Мариночка, она не останавливается», — говорила она, когда замечала, что племянница замыкается в своём горе.
Воспоминание всплыло внезапно: вот они с тётей Надей на этом подоконнике, пьют чай с мёдом, смотрят на детвору. Марине пятнадцать, она только начала отходить от потери родителей. Тётя гладит её по голове своей тёплой рукой и рассказывает:
«Знаешь, я ведь тоже рано осиротела. Мне было двадцать, а братишке, Витьке, всего тринадцать. Родители в аварию попали... И остались мы вдвоём. Я его растила, учила, в люди выводила. А потом он женился. Его Лариса меня невзлюбила. Всё делила — кому что досталось. У меня тогда уже была своя квартира, я в ателье хорошо зарабатывала, дали жильё. А Лариса всё Витьке выговаривала: почему сестра в отдельной квартире, а мы в коммуналке? И довела — заставила его выбирать. Он выбрал жену, конечно. И всё, больше мы не общались...»
«И ты его не простила, тёть?» — спросила тогда Марина.
«Простила, конечно. Но боль-то никуда не делась. Иногда просыпаюсь и думаю — вот сейчас Витька придёт, поговорим. А потом вспоминаю, что его нет. Так что запомни, Мариночка: в семье главное — слышать друг друга. И если чувствуешь, что тебя не уважают, уходи. Не мучай ни себя, ни других».
Марина вздрогнула, вернувшись в реальность. Память, как всегда, выдала то, что нужно, в самый подходящий момент.
Телефон показывал пятнадцать пропущенных от Димы. От свекрови — ни одного. Впрочем, чего она ждала? Чтобы Елена Григорьевна извинилась? Скорее небо упадёт.
Марина набрала мужа.
— Да, — голос Димы звучал устало, надтреснуто.
— Это я.
— Знаю. Ты как?
— Нормально. Думаю.
— И что решила? — в его голосе мелькнула надежда.
— Что нам надо поговорить. Серьёзно. Я не вернусь, пока мы всё не обсудим.
— Хорошо, — он помолчал. — Приеду. Сегодня?
— Давай сейчас. Чего тянуть?
Дима приехал через час. Вошёл, оглядываясь, будто впервые оказался в этой квартире. Хотя, если подумать, он и правда был здесь пару раз, когда тётя Надя ещё была жива.
— Садись, — Марина кивнула на кухню.
Они сели друг напротив друга, как незнакомцы. Марина разлила чай — единственное, что она купила по дороге, это чай и пачка крекеров.
— Прости, — вдруг сказал Дима. — За маму. За себя. За всё.
Марина удивлённо вскинула брови:
— С чего вдруг?
— Поговорил со Славой, — Дима нервно постукивал пальцами по столу. — Он в шоке от маминой идеи. Сказал, что они с Лизой вообще не думали просить квартиру. Хотели ипотеку брать...
— А твоя мама решила за мой счёт их осчастливить? — уточнила Марина, отпивая чай.
— Похоже, — Дима угрюмо кивнул. — Я всегда думал, что она просто... резкая. Но Слава рассказал, как она их с Лизой достаёт. Всё критикует — от имени для ребёнка до штор в их квартире. И тебя при них постоянно... ну...
— Поливает грязью? — подсказала Марина.
— Ну да, — Дима поморщился. — А я не знал. Точнее, не хотел знать.
— Хочешь, я расскажу, что ещё твоя мама делает? — Марина подалась вперёд. — Каждый раз, как ты уезжаешь, она звонит и учит меня жизни. Что я плохая жена, что одеваюсь не так, что не родила тебе детей, что моё ателье — пустая трата времени. А знаешь, что она сказала, когда я потеряла ребёнка? «Может, и к лучшему». К лучшему, Дима!
Он побледнел.
— Не может быть...
— Ещё как. Только тебе проще было не замечать. Ты всегда так — закрываешь глаза, и проблемы как будто нет. Но знаешь, в чём беда? Не в твоей маме даже. А в том, что я двенадцать лет пыталась быть для тебя идеальной. Терпела её, поддерживала тебя, даже когда ты принимал дурацкие решения. Помнишь ту историю с дешёвыми стройматериалами? Или кредит для твоего друга Лёши? Я предупреждала. Но ты не слушал.
— Марина...
— Дай сказать. Сегодня я вспомнила, что говорила тётя. Про то, как важно себя уважать. И я поняла, что слишком долго этого не делала. Ради тебя. Ради нас.
Дима молчал, опустив голову. Марине вдруг стало его жалко — большого, сильного мужика, который так и не смог стать самостоятельным. Но жалость — плохой фундамент для семьи.
— Я хочу развода, Дима, — тихо сказала она. — Не из-за твоей мамы. А потому, что мы слишком разные. Я для тебя всегда была на втором месте. После мамы, бизнеса, друзей. Я так больше не хочу.
— Нет, — он резко вскинул голову. В глазах — решимость, которой Марина раньше не видела. — Я не хочу развода. Не попробовав всё исправить.
— Исправить? — она усмехнулась. — Что? Себя? Свою маму?
— И то, и другое, — Дима посмотрел ей в глаза. — Я сегодня понял, что могу тебя потерять. Из-за своей слабости. Ты — единственный человек, который любил меня просто так, несмотря на всё.
Марина молчала, поражённая его искренностью.
— Живи здесь, сколько нужно, — продолжил он. — Думай. А я пока... разберусь с собой. И с мамой.
Прошло полгода. Марина осталась в тётиной квартире. Привезла обратно старую мебель, вещи, которые напоминали о Надежде Павловне. С Димой они не развелись, но и вместе не жили. Встречались — в кафе, на прогулках, в кино. Разговаривали — сначала осторожно, потом всё откровеннее.
Дима сдержал слово. Начал ходить к психологу — для мужчины его возраста это было почти подвигом. И с матерью стал выстраивать границы, без прежней слепой покорности.
Елена Григорьевна, конечно, сопротивлялась. Были слёзы, упрёки, попытки манипулировать. Но Дима стоял на своём.
А потом случилось чудо. Марина забеременела — без ЭКО, без уколов. Врач сказал, что так бывает, когда женщина расслабляется и перестаёт жить в стрессе.
— Уверена? — спросил Дима, помогая Марине накрывать на стол. — Может, в кафе сходим? Все вместе.
— Нет, — Марина погладила округлившийся живот. — Пора всё уладить. Я не хочу, чтобы наш ребёнок рос в недомолвках.
В дверь позвонили. Дима пошёл открывать. В кухню вошла Елена Григорьевна — с той же строгой причёской, но как будто постаревшая. За ней — Слава, Лиза и их двухмесячная дочка.
— Здравствуйте, Елена Григорьевна, — спокойно сказала Марина. — Проходите.
Свекровь неловко улыбнулась — впервые на памяти Марины.
— Здравствуй, Мариночка. Как ты? Дима говорил, уже шестой месяц?
— Да, всё хорошо, — Марина поймала удивлённый взгляд мужа и чуть улыбнулась. — А как ваша малышка? Растёт?
— Ой, ещё как! — оживилась Лиза, доставая дочку из люльки. — Уже улыбается. Хочешь подержать?
Марина кивнула и взяла ребёнка. Тёплый, доверчивый комочек прижался к ней. Марина вдохнула младенческий запах и почувствовала, как отпускает старая боль.
— Хорошенькая, — искренне сказала она. — На Славу похожа.
Слава смущённо улыбнулся:
— Правда? А мне кажется, на маму.
Все посмотрели на Елену Григорьевну. В её глазах было столько нежности и страха потерять, что Марина невольно вздрогнула.
— Вы будете хорошей бабушкой, — вдруг сказала она.
— С чего ты взяла? — удивилась свекровь.
— Вижу, как вы смотрите на внучку. И на нашего ребёнка будете так же смотреть, я уверена.
Елена Григорьевна растерянно заморгала.
— Ты правда так думаешь? — тихо спросила она.
— Правда, — кивнула Марина. — И ещё я думаю, что нам пора мириться. Ради детей. Жизнь слишком коротка для обид.
Свекровь всхлипнула:
— Я должна извиниться, Марина. За всё. Особенно за ту историю с квартирами...
— Не надо, — Марина покачивала засыпающую малышку. — Давайте начнём заново. Кстати, мы с Димой решили продать мои квартиры и купить дом за городом. Большой, чтобы всем места хватило. И вам тоже, если захотите.
— Ты серьёзно? — Елена Григорьевна замерла.
— Да, — Марина улыбнулась, глядя на ошарашенного Диму. — С отдельным входом, конечно. Но я хочу, чтобы мы жили рядом. Как семья. Если вы готовы уважать нас.
— Готова, — торопливо кивнула свекровь и вдруг рассмеялась — легко, молодо. — Я так боялась, что ты уведёшь Диму...
— Я знаю, — тихо ответила Марина. — Поэтому и хочу, чтобы мы были вместе. Семья — это не то, что делят. Это то, что растёт, когда делишься.
Дима обнял её за плечи, осторожно, чтобы не потревожить ребёнка.
— Я тоже боялся, — признался он, глядя на мать. — Боялся выбирать. А оказалось, выбирать не нужно. Надо просто слушать друг друга.
Костя хлопнул в ладоши:
— Ну что, поедим? Лиза ночью почти не спала, малышка капризничала.
Все рассмеялись, и напряжение ушло.
За ужином обсуждали будущий дом — сколько комнат, какой участок, нужна ли баня. Спорили, шутили, строили планы. Как настоящая семья.
Когда все ушли, Марина подошла к подоконнику.
— Спасибо, тётя Надя, — тихо сказала она. — За всё. За то, что научила прощать, но не терять себя.
И ей показалось, что в комнате стало теплее, будто кто-то коснулся её плеча тёплой рукой.
Через год дом за городом был готов. Две половины, соединённые верандой, утопали в саду. В одной жили Марина, Дима и их новорождённый сын, названный в честь тёти — Надеждой. В другой — Елена Григорьевна, увлёкшаяся разведением роз.
Слава, Лиза и их дочка приезжали на выходные. Веранда звенела смехом, посудой, детскими голосами. Елена Григорьевна командовала на кухне, но её строгий тон теперь вызывал только улыбки.
— Знаешь, — сказал как-то Дима, глядя на мать, играющую с внуками, — я думал, она такая строгая, потому что не умеет иначе. А ей просто не хватало любви.
— И принятия, — добавила Марина. — Как только она поняла, что её никто не вытесняет, она стала другой.
Они стояли на веранде, глядя на свою семью — несовершенную, но настоящую. И Марина думала, что жизнь иногда рушится, чтобы открылась новая дорога. Дорога домой.