- Идя навстречу пожеланиям подписчиков, я написала продолжение и окончание истории «Соблазн». Написанное можно прочитать и как самостоятельные истории трёх женщин, опустив начало.
- 1.Ника
Вероника Бердышева, или просто Ника, была глубоко несчастна: ей приходилось жить то в тени состоятельного отца, то супруга, который именно благодаря её отцу сделал карьеру в бизнесе. А она… несколько раз она пыталась сделать что-то своё: в юности мечтала стать певицей, но несмотря на то, что с ней работали именитые продюсеры и музыканты, успехов не добилась.
Став старше, девушка заигралась в модельера, решила создать собственный модный бренд «Berdysheva», но и тут не получилось.
Теперь, ко всем нравственным страданиям Ники добавилась и физические: неудачно сделанная пластическая операция, в результате которой она не могла нормально улыбаться. Одна из её подруг, в прошлом светская львица, а теперь «скромная домохозяйка», позвонила ей и посоветовала своего пластического хирурга, способного всё исправить.
— Не благодари, — сказала она Нике, — можешь сослаться на меня. Он врач от бога! Золотые руки!
— Так Манжоса тоже нахваливали! — угрюмо отозвалась Ника.
— Кого? — не поняла подруга. — Какого ещё Манжоса?
— Ну, этого, который мне лицо испортил! — голос Ники задрожал: — деньги он мне вернул, но кто мне вернёт лицо?
— Я думаю, что тот, кто посоветовал тебе этого шарлатана, просто завидует тебе, дорогая, — бывшая светская львица вздохнула, — я же давно никому не завидую. Ты знаешь.
— Знаю. Спасибо, — поблагодарила Ника.
— Рубик тебе всё поправит, не бойся, — успокоила её напоследок бывшая «львица».
Ника решила сразу позвонить чудо-доктору. Пошли гудки. Она ждала достаточно долго, но хвалёный хирург так и не снял трубку.
Он перезвонил ей вечером и сказал, что, если ей удобно, она может подъехать к нему в клинику, прямо сейчас, или завтра в утром домой. Как ей удобнее.
Ника не любила клиники, но та находилась рядом с её домом, в тихом переулке. Доктор обещал её дождаться.
Звали его Рубеном Армановичем, но для хороших знакомых он был просто Рубиком. Ему не было нужды рекламировать свои услуги для привлечения новых клиентов — живая реклама в виде довольных своим новым образом мужчин и женщин работала куда лучше, чем статьи в женских журналах или даже рекламные ролики в интернете и на ТВ.
Ника явилась к Рубику в клинику. Там уже никого не было, часовая стрелка на её золотых часиках близилась к десяти. Доктор осматривал её долго, и не стеснялся в выражениях, ругая «криворукого» коллегу Манжоса, на чём свет стоит.
И вдруг он заметил, что пальцам, которыми он бережно ощупывал скулы клиентки, стало горячо. По Никиным щекам катились слёзы.
Она показалась ему такой хрупкой и беззащитной, словно девочка-подросток, которую обидели хулиганы. И Рубику вдруг захотелось утешить её, сделать для неё что-то приятное…
Неожиданно для обоих, страсть обрушилась на них, как стихийное бедствие. Лишила разума, заставила забыть об осторожности. Впрочем, о сохранении своей семьи Ника особо не тревожилась: отношения с мужем едва теплились, брак давно превратился в рутину, деловое партнёрство. Мурашов часто разъезжал по странам третьего мира, Нике там не нравилось. Она привыкла у определённому уровню комфорта. А какой комфорт в Кении, или, скажем, на Бали?
Даже за большие деньги там нельзя получить и половины того, что предлагают люксовые отели Европы!
Для Рубика всё оказалось куда хуже: супруга подала на развод, по условиям которого ей с детьми доставалась роскошная квартира в центре Москвы и вилла в Черногории, а ему — алиментные обязательства и двушка в Черёмушках, где Рубен жил когда-то со своими родителями.
Ника, узнав об этом, в знак солидарности с любовником также пообещала ему развестись с мужем. Она не страшилась Мурашова и была уверена, что он и сам подумывал о разводе. Но у неё всё сжималось внутри, когда она представляла себе реакцию своего влиятельного отца.
У Бориса Борисовича были свои авторитеты и жизненные принципы. Отец не жаловал артистов, даже известных, называл их клоунами и лицедеями. А пластических хирургов считал «обслугой клоунов и лицедеев», несмотря на то, что их услугами злоупотребляла и его жена, мачеха Ники.
****
Оказалось, что Пётр уже знал о бурном романе жены — один из общих знакомых передал ему светские сплетни. Поэтому, когда Ника позвонила мужу и попросила приехать домой пораньше, он сразу сообразил, зачем.
— Ты хочешь обсудить развод, я правильно понимаю? — спросил он.
— Ты… ты уже всё знаешь, — выдохнула она, — кто тебе сказал?
— Какая разница, — ответил он, — я готов. Не вижу смысла затягивать с этим. Отцу сказала?
— Ты что, — испугалась она. — Нужно подготовить папу! Нельзя так сразу...
— Хорошо. Что ты предлагаешь? — спросил Пётр.
— Предлагаю подождать более благоприятного момента.
— Ладно, — согласился Пётр. — подождать, так подождать. Но, если честно я не вижу смысла. Если я знаю, возможно...
— Петь, давай вечером обсудим. Или у тебя планы?
— Нет, я улетаю в конце недели. До вечера. — Мужчина убрал телефон и облокотился о высокую спинку кресла.
Перед ним был длинный стол с расставленными по бокам удобными стульями с более низкими спинками. Сейчас они пустовали, в переговорке никого не было.
Пётр размышлял о том, что после развода с женой, ему, скорее всего, придётся покинуть место председателя совета директоров. Мурашов отлично знал, что даже те, кто называл себя его другом, проголосуют против него. Закон джунглей.
Борис Борисович Бердышев, или, как называли его в бизнес кругах — ТриБэ, не отличался сентиментальностью: как только партнёр «вырабатывал свой ресурс» и переставал быть ему полезным, он делал всё, чтобы больше никогда не слышать его фамилию. И не важно, кем тот был до этого: другом детства или бывшим зятем.
ТриБэ: Безжалостный, Бездушный, Бескомпромиссный, — вспомнил Мурашов характеристику тестя, данную ему другом детства, которого Борис Борисович не просто вычеркнул из жизни, но и разорил.
Пётр встал, и медленно вышел из переговорки. Опять зазвонил телефон. Снова звонила жена.
— Слушай, — запричитала она, — ты точно отцу ничего не говорил про развод?
— Нет, конечно. Я же сам только что узнал о твоих намерениях, — прикрыл рукой трубку Пётр, скользнув взглядом по секретарше.
— Папа собрался сегодня нас навестить. Тебе нужно приехать пораньше… выработаем стратегию вместе!
Пётр посмотрел на часы.
— Хорошо, смогу подъехать через пару часов, нормально?
— Да, спасибо, — отозвалась жена. — всё-таки, ты классный парень, Петька!
Усмехнувшись, он положил телефон в карман.
2. Краля
В первый раз Константин изменил жене из любопытства. Он не испытывал ни малейших угрызений совести: в конце концов, у неё тоже был какой-то… врач. Нет, за руку он Марину не ловил, она сама прокололась: как-то, вернувшись со встречи якобы выпускников вуза, она предложила положить Нину Васильевну, мать Константина на реабилитацию в специализированный центр. Вопрос: откуда там оказался врач, если жена училась в полиграфическом?
Костя читал о косвенных признаках измены жены, и все они совпали: во-первых, она поставила пароль на телефон, во-вторых, всё время витала в облаках. А в-третьих, она стала абсолютно равнодушна к нему в постели. Он к ней с любовью, а она — бревно бревном. Отчасти это тоже сыграло роль в том, что Константин решил завести себе любовницу.
Он давно приметил, что одна из женщин, обедающая в столовой в одно с ним время, поглядывает на него на него с интересом.
Очевидно, что она работала в одном из ближайших офисов, сотрудники которых облюбовали заводскую столовку из-за демократичных цен и вкусной еды.
Мужики, с которыми Константин чаще всего обедал, тоже заметили, что женщина поглядывает на него, и наперебой давали советы, как ему поступить. «Краля» — так они называли её между собой.
— Не пойму, что ты теряешься, Костян, — размешивая сметану в щах «по-крестьянски», — удивлялся его давний приятель Саня, который несмотря на свой неполный полтинник и лысину, имел славу героя-любовника. (Правда, никто его женщин не видел, но не было такого человека в цеху, кто бы о них не слышал).
— В смысле? — делал вид, что не понимает о чём речь, Константин.
— Я бы с ней замутил, — не отрывая взгляд от Крали, крошил пальцами хлеб стажёр со смешной фамилией Крачок. — Но она на меня не смотрит!
— Ты же видишь, — игнорируя стажёра, продолжал Саня, — своим невниманием ты обижаешь женщину!
— Вообще-то я женатый человек, — вздыхал Константин, робко поглядывая на выносящую за собой грязную посуду Кралю. — дети у меня.
— Хороший левак укрепляет брак! — поднял вверх палец Саня. — Смотри, так и состаришься, не узнав, что почём.
Все эти уговоры были ни к чему. Костя уже давно решил переспать с Кралей и обставить всё по высшему разряду. Он ждал только подходящего случая. И дождался.
Нина Васильевна старалась каждый год выезжать на море, но после случившегося с ней инсульта, вот уже третий год ездила в санатории Беларуси. Ей там нравилось всё: природа, процедуры и особенно цены на трикотаж. Вот и сейчас она собиралась ехать. До инсульта она обычно просила сноху присмотреть за цветами, но теперь, подозревая её в неверности сыну, отдавала ключи ему, а не ей.
В тот же вечер, не успел остыть электрический чайник в квартире матери, Константин уже был там. Он поснимал со стен старые фотографии и убрал с полированных поверхностей вязанные крючком салфетки. Запихнув всё это в пакет, выставил на балкон.
Однако квартира всё равно выглядела неромантично — всё портили дурацкие обои, старая мебель, ковёр на стене и обшарпанный паркет. Квартира словно кричала, что принадлежит пенсионерке.
Засучив рукава, Костя два вечера подряд трудился: снял ковёр и скрутив его, также вынес на балкон. Вместо старых фото он повесил на стену купленный в магазине интерьера модный чёрно-белый постер: мужчина на мотоцикле, а сзади его обнимает девушка. На диван он купил однотонный плед цвета шоколада, и новый абажур в тон.
Эх, ещё бы выбросить эти разросшиеся, как джунгли, алоэ! Но мать не простит.
Окинув изменившуюся комнату взглядом, Костя остался доволен. Простенько, но со вкусом, Крале должно понравиться. А жене он что-нибудь соврёт.
К его удивлению, Марина даже не спросила его, почему он задержался, а Косте того и надо: он был рад, что ему не приходится врать.
На следующий день он особенно долго мылся в душе, тщательнее, чем обычно, побрился, надел новую рубашку и выходной пиджак. Выходя из дома сбрызнулся туалетной водой «Гуччи», подаренной ему женой лет пять назад, и простоявшей всё это время в шкафчике в прихожей.
Время до обеда тянулось медленнее, чем всегда. Константин проговаривал про себя то, что собирался сказать Крале. Наконец он с горящими глазами вошёл в столовую, и… увидел Кралю за столиком с каким-то мордоворотом. Они о чём-то оживлённо беседовали. Костя взял поднос и пристроился в очередь. За ним встал Саня.
— Видел, наша Краля себе какого бугая нашла! — тут же зашептал он, — Эх, упустил ты своё счастье, Костян!
— Может, он просто её коллега, — взяв салат со свеклой, покрутив его и поставив обратно, отозвался Костя.
Аппетит пропал. Взяв себе только второе и компот, Константин устроился за соседним от Крали столиком, ближе чем обычно, и стал бесцеремонно её разглядывать.
Заметив это, женщина смутилась и покраснела. Проследив за её взглядом, мордоворот обернулся, и посмотрел на Костю своими маленькими, недобрыми глазками.
— Еле нашёл тебя! — громко поставил поднос на стол Саня, — да! Здесь, пожалуй, стол поустойчивее. Он подмигнул Константину и сел напротив.
— Решайтесь, Аллочка! — тихо шептал Крале толстяк, — кроме меня такую цену вам никто не даст! Потому что ни хрена они не понимают …в искусстве! — и накрыл её маленькую ладошку своей лапищей.
У Константина всё похолодело внутри. Аллочка, значит? За что толстяк предлагает ей деньги? Неужели…?
— Я подумаю, — она, высвободила руку, — не давите на меня, Захар Львович.
— Вы уже три недели думаете! — вспылил толстяк, резко изменив тон. — Я серьёзный человек, а вы морочите мне голову, Аллочка!
Тут женщина посмотрела на Константина, и ему показалось, что она просит его вмешаться. Одним махом осушив стакан с компотом, он встал, похлопал ничего не понимающего Саню по плечу и сел за Кралин столик.
— Здравствуйте, не помешаю?
— Это кто? — ткнув в Костю пальцем-сосиской, спросил мордоворот.
— Это… — Краля улыбнулась Константину, — это…
— Константин, — представился тот. — Я друг… Аллы, и мне не нравится тон, которым вы с ней разговариваете!
— А, — кивнул головой толстяк, вытирая рот салфеткой, — воздыхатель, значит. Ну, Аллочка, не ожидал я от тебя. Я к тебе по-человечески, а ты…
— Постойте, Захар Львович, не сердитесь. Я согласна на вашу цену, хоть это и грабёж. Завтра я привезу её в офис.
— Добро! — тряхнул щеками толстяк, вставая, и ещё раз скользнув взглядом по Константину, вышел.
— Вы мне чуть сделку не запороли, — тихо засмеялась Алла, — но я рада, что вы… что вы за меня так заступились. Это так… так приятно, Костя.
— Я думал, что он к вам пристаёт, — проводил толстяка взглядом Константин, — угрожает.
— Что? А, нет… он коллекционер, а я продаю остатки работ своего дяди. Известного, кстати, художника. Он два года, как умер.
Взгляд её погрустнел.
— Могу я вас… угостить чем-нибудь, — ослабил ворот рубашки Костя.
— Спасибо, я уже пообедала, — её лицо снова озарила улыбка, и Костя удивился совершенству и белизне её зубов.
— Я, конечно, имел ввиду не эту столовку… может быть, вы согласитесь выпить со мной после работы?
Уже вечером Костя привёл Аллу в квартиру матери. Они выпили по бокалу вина, и она начала разговор об искусстве. Он не слушал её, потому что ни черта не понимал во всех этих импрессионистах и модернистах… Но она похвалила постер с мотоциклистом, это он услышал.
Через несколько минут она уже держалась руками за широкий подоконник, на котором властвовали огромные алоэ, наблюдавшие, с каким азартом сын хозяйки изменяет своей жене.
— Здесь можно покурить? — спросила Алла, едва отдышавшись.
Он кивнул, но тут же передумал. Матери это не понравится.
— Знаешь… не надо…— попросил он.
— Тогда можно на балконе? — она одернула юбку.
— Там всего наставлено... — он снова притянул её к себе, — и вообще, мне не нравятся курящие женщины. Тебе придётся бросить.
— Правда? — хохотнула она, уворачиваясь от его поцелуев.
Пачка «R-1» упала к её изящным ножкам со свежим педикюром. Алла взяла Константина за руку, и повела к кровати. (цензура)
Константин впервые видел такую распущенность. Он подошёл к кровати, и не знал, что ему делать. Тогда она взяла его руку и положила себе на (цензура).
— Ты можешь делать со мной всё, что хочешь, — тихо сказала она, — только не оставляй следов…. Моему мужу это не понравится.
— А что он ревнивый? — рука Кости застыла у неё между ног.
— Да шучу я, шучу… — засмеялась она, — видел бы ты своё лицо сейчас!
Но Косте было не до смеха.
Они встретились через день, и на этот раз, он взял её прямо в прихожей, прижав к стене. Она смотрела ему в глаза, и это в о з б у ж д а л о его. Жена всегда отворачивалась или опускала глаза, а Алла не отводила взгляда.
Она оказалась ненасытной — после неё Константин чувствовал себя выжатым, как лимон.
Когда до приезда матери осталась неделя, он решился рассказать Аллочке о том, что квартира не его, и надеялся этим закончить отношения, ставшие для него обременительными как в финансовом, так и в физическом плане.
Они выпили и включили на всю телевизор. Шёл концерт Прокофьева, Алла лежала на обеденном столе и постанывала в такт движениям Константина. Надрывались скрипки и литавры. Константин был близок к финалу, и вдруг ощутил обжигающий удар по голой зaдницe.
В ужасе он обернулся и увидел свою мать, Нину Васильевну.
На лице женщины отображалась вся гамма негативных чувств: от брезгливости до гнева.
Нина Васильевна щёлкнула пультом, и экран телевизора погас. Прекратила стонать и Алла. Стало так тихо, что было слышно, как на кухне бьётся в стекло глупая муха.
— Вон отсюда, — торжественно прозвучал голос Нины Васильевны.
Константин, у которого в голове всё ещё звучали литавры и бил барабан, стал помогать Алле собирать разбросанные по полу вещи.
— Прости, мам, — буркнул он и направился вслед за любовницей.
— А ну, останься! — приказала мать.
Алла выскользнула из квартиры, и дождавшись, когда дверь за ней захлопнется, Нина Васильевна отвесила сыну звонкую оплеуху.
— Скотина! Я чуть с ума не сошла! — произнесла она сквозь зубы, — Нелли Петровна позвонила мне, и сказала, что ты мучил тут неделю кого-то, а после выставил ковер на балкон. Что в ковре? Соседи думают, труп! Покажи!
— Мама, я просто… Сюрприз тебе сделать хотел, квартиру освежить. А ковёр, просто ковёр. Убрал временно…
— Ты меня добить решил? — опустившись на стул, простонала Нина Васильевна, — где мои салфетки?
— Мам, ну ты чего…— неловко суетился вокруг Константин, — салфетки я постираю!
Когда Нина Васильевна немного успокоилась, она сказала сыну:
— Давай, сделай всё, как было, и уходи! Глаза бы мои тебя не видели! Я думала, ты человек... а ты... весь в своего кобеля-отца!
СПАСИБО!