Осенью 2024 года запустилась книжная серия Neomenia, посвящённая молодой поэзии и дебютным книгам авторов. Книг вышло уже несколько: «Хрусталики глаз звенят» Дарии Солдо, «Смиренные ласточки» Софьи Дубровской, «Заметки о взрослении земли» Валерия Горюнова и «Мансарда с окнами на восток» Евгении Либерман. В начале 2025 года Дариа Солдо стала редактором серии, чтобы работать над выпуском новых книг вместе с создателем проекта Владимиром Коркуновым.
«Тезис» поговорил с редакторами Neomenia о подготовке книг, выборе авторов и особом восприятии мира в поэзии молодого поколения.
Владимир Коркунов — поэт, редактор, журналист. Родился в 1984 году в городе Кимры Тверской области. Окончил МГУПИ и Литературный институт им. А. М. Горького. Кандидат филологических наук. Публиковался в журналах «Новое литературное обозрение», “Цирк “Олимп”+TV«, «Воздух», «Зеркало», «Флаги», «Всеализм», «Волга», «Дактиль», «Знамя», «Формаслов» и др. Автор нескольких поэтических книг, в том числе «Потерянный и обретённый свет: монологи слепоглухих людей» (2024), и двух книг интервью: «Побуждение к речи: 15 интервью с современными поэт(к)ами о жизни и литературе» (2020) и «Я говорю: беседы со слепоглухими людьми». Редактор журнала POETICA, портала «полутона», книжных серий Neomenia и UGAR.kz. Ведёт канал «коркунов ассорти». Живёт в Москве.
Дариа Солдо — поэтесса, музыкант, редактор. Родилась в 2001 году в Хорватии, в городе Сплит. Окончила МГУ им. М. В. Ломоносова и магистратуру НИУ ВШЭ. Стихи публиковались в журналах «Флаги», «Всеализм», «Дактиль», «Хлам», «Формаслов», на портале «полутона» и др. Редактор журнала POETICA, книжных серий Neomenia и UGAR.kz. Автор книги «Хрусталики глаз звенят» (М: Neomenia, 2024; переизд. 2025). Ведёт одноимённый канал. Сочиняет песни на стихи поэтов XX–XXI вв. Живëт в Москве.
О ПЕРВЫХ КНИГАХ
НИКА. Вова, ты занимаешься многими проектами (главный — журнал POETICA) и в каждом инициируешь издание книжной серии. Когда ты понял, что нужно делать новую серию, и что было импульсом к этому? Как подбирал название?
ВОВА. Почему-то после твоего вопроса вспомнил стихотворение Давида Самойлова — о том, как создаются стихи:
В этот час гений садится писать стихи.
В этот час сто талантов садятся писать стихи.
В этот час тыща профессионалов садятся писать стихи.
В этот час сто тыщ графоманов садятся писать стихи.
В этот час миллион одиноких девиц садятся писать стихи.
В этот час десять миллионов влюблённых юнцов садятся писать стихи.
В результате этого грандиозного мероприятия
Рождается одно стихотворение.
Или гений, зачеркнув написанное,
Отправляется в гости.
Это, кстати, напоминает редакционный самотёк.
Я всегда был уверен, что первично — создание стихотворения. А уже потом, когда автор/авторка решает им поделиться, включается инстинкт читателя/редактора. (Многие мои тексты написаны «в стол», я делюсь в соцсетях и тем более публикую очень небольшую их часть.) Совсем недавно мы с Евгенией Либерман выяснили, что я во время случайного сёрфа по поэтическим пабликам, что я делаю очень редко, заметил её тексты и пригласил в журнал (а всем рассказывал, какой у нас классный самотёк!).
Журнал — это ведь ещё и некая личная «эстетическая безупречность», концентрация читательского/редакторского вкуса. Конечно, если он создаётся не для того, чтобы «окучить» как можно больше ни о чём не подозревающих гениев, профессионалов, одиноких девиц и влюблённых юнцов — и на этом материале сваять галатею символического капитала и самопубликаций.
Мне как редактору важно подсвечивать то письмо, которое и мне интересно читать (писать и редактировать нужно именно так), и в той или иной мере развивает поэзию, завораживает языковыми преломлениями, как у Любы Барковой; неожиданными сопоставлениями, языковыми экспериментами, синкретизмом поэтических/графических практик, как у Егора Зернова или Андрея Сен-Сенькова.
Редактор всегда наводит фокус внимания — в этом его задача, а не в обслуживании поэтических клонов (разумеется, все мы ругаем товарища n. и, разумеется, за дело; и всё же я хочу спросить: кто написал шесть миллиардов стихотворений со «стихиры»?).
Книга — это ещё бóльшая концентрация внимания на той или иной поэтике
Шамшад Абдуллаев говорил, что в тексте есть место силы. Тогда подборка — это их концентрация, воронка, которая окутывает тебя энергией автора и втягивает в его мир (если не передавать энергию в текст, что от него останется? эффект перемешанного алфавита?). Журнал становится средоточием таких мест силы.
Книга — это ещё бóльшая концентрация внимания на той или иной поэтике. Максимальный фокус, который я-редактор способен навести на автора. Если аудитория Марии Степановой или Бахыта Кенжеева и так велика, то порой очень важно подсветить молодое письмо. Показать, куда прямо сейчас движется литература. Конечно же, она не существует вне иерархий и символического капитала, как бы нам этого ни хотелось. Поэтому и возникло желание сделать серию дебютных книг.
Я рад, что оно совпало с желанием Даши. Кстати, название придумала именно она.
ДАША. Тут немножко вмешалась моя личная история. Начну издалека. Я родилась в Хорватии, в приморском городе Сплит, но большую часть жизни провела в Москве — где-то лет с пяти.
Прошлым летом я побывала в Хорватии впервые за долгие 15 лет. Это было для меня большим событием — такой извечный сюжет о «возвращении». Поездка ознаменовала новый виток жизни, последовавший за неким внутренним «обнулением». И так совпало, что как раз летом мы заканчивали работу над моей дебютной книгой «Хрусталики глаз звенят».
Возник вопрос, как назвать серию и какой логотип для неё придумать. Размышляла я об этом уже в Сплите. И знаете… На юге такое чудесное небо, такие ясные звëзды. В Москве мне их очень не хватало: жители столицы не дадут соврать, что никаких звёзд у нас по ночам не видно. Простая романтическая радость — полюбоваться на звëздное небо — часто бывает недоступна.
Ночное любование небом навело на мысль о «неомении». Это первое появление Луны на небе после новолуния
Так всё и сложилось: ночное любование небом навело на мысль о «неомении». Это первое появление Луны на небе после новолуния. Мне показалось, что подобное название будет очень символичным для серии дебютных книг. И для меня самой в особенности: я почувствовала, что начинаю проходить новый внутренний цикл, сложный, но прекрасный. Думаю, многие авторы, впервые выпустившие книгу, ощущают начало своего пути примерно так же.
НИКА. Почему новая поэтическая серия посвящена в первую очередь дебютным книгам?
ВОВА. Думаю, дело и в личном интересе, и в поиске баланса. «Большие» книжные серии чаще ориентируются на «звёзд» (заключаю в скобки, ибо понятие символического капитала условно). Когда мы попробовали разделить книги «Поэтики» на основные и дебютные, я понял, что это ошибка. На каких основаниях я делю книги этой серии на «уже признанные» и «инициационные»? Всегда ли первая книга уступает очередной книге давно состоявшегося автора?
В новейшей литературе, на мой взгляд, происходит самое интересное
Мне нравился подход Дмитрия Кузьмина, чья серия «Поколения» выходила как бы при «Воздухе», но всё же вне проекта, и, например, журнала «Флаги», где на равных появляются книги Шамшада Абдуллаева и Софьи Сурковой или Владимира Аристова и Анастасии Кудашевой.
Именно в новейшей литературе, на мой взгляд, происходит самое интересное. Молодым автор_кам её и менять, верно? Обновлять письмо, выстраивать новые нейронные сети взаимообмена со старшими поколениями. Пытаться во что бы то ни стало соблюсти баланс «мэтр/дебютант» означало стать заложником собственной серии. Так и возникла Neomenia.
ДАША. Первая книга — это всегда очень трепетно. Наша серия открывает возможности тем молодым авторам, которые уже, как кажется и нам, и им самим, готовы к такому шагу. Работа с первой поэтической книгой требует особой чуткости и деликатности. В противном случае можешь неосторожно схватить бабочкино крыло — на пальцах останутся пылинки-чешуйки, без которых бабочка не сможет летать.
Для меня проект интересен тем, что позволяет изучать новые поэтические миры: чистые, не закосневшие (увы, такое может происходить с годами), доверчивые, открытые всему новому — и черпать из них вдохновение. Юные стихи могут быть наивными, зато они полны свежести и честны перед собой.
И, конечно, для меня очень важно, что я, будучи причастной к созданию книг — а это удивительный творческий труд, — могу знакомить других с этими мирами. Надеюсь оставаться к ним чуткой и впредь.
НИКА. Даша, твоя первая книга «Хрусталики глаз звенят» стала первой в серии Neomenia. Расскажи, как вы работали над ней, как составляли, появился ли в процессе единый визуальный стиль для всей серии.
ДАША. Для меня действительно огромная честь открывать книжную серию. Ещё пару лет назад я и представить не могла, что такое случится в моей жизни, — потому бесконечно благодарна Вове за это чудо. Инициатива об издании поступила от него. Помню, Вова позвонил мне однажды зимой: «Даша, давай делать твою книгу!». Это была большая неожиданность — и большое счастье. Так всё и началось.
Я приступила к составлению, занималась им несколько месяцев. Хотелось прийти к идеальному по моим внутренним меркам формату, объёму (идеал, конечно, недостижим!). Очень благодарна Вове за то, что он доверил составление мне, моему чутью; я получала от него только поддержку, отношение ко мне и моим текстам было (и есть) исключительно бережное.
Весной-летом тексты были собраны, Вова сделал вёрстку, оставалась обложка. С ней трудностей возникло больше всего: мы с художницей Марией Дикой перебрали очень много вариантов. Изначально я просила её изобразить птицу-деву Алконоста — она сделала несколько набросков, но выражение получалось не тем… Я предложила ей нарисовать что-то на своё усмотрение, не хотела вмешиваться лишний раз, контролировать. Маша сделала иллюстрацию к любимому стихотворению из сборника — «Офелия» — и украсила её витой рамочкой а-ля модерн.
Такая обложка не очень-то соответствует — или даже противоречит — современным дизайнерским тенденциям, стремящимся к минимализму, абстракциям; она будто из прошлого века. Я это прекрасно понимаю, но отношусь к ней трепетно.
В рукотворном больше всего чувства, жизни; можно рассмотреть все карандашные штрихи, линии чёрной гелевой ручкой
Во-первых, потому, что выполнена она важным для меня человеком, чьё отношение к творчеству/искусству вообще и моему творчеству в частности некогда меня очень воодушевило.
Во-вторых, сама её рукотворность… В рукотворном больше всего чувства, жизни; если приглядеться, можно рассмотреть все карандашные штрихи, линии чёрной гелевой ручкой. Оборотная сторона — несовершенство, которое я, впрочем, тоже очень ценю. Обложка в некотором смысле несовершенна, а потому особенно уязвима. Книга неизбежно окажется на прилавке — во всей этой своей уязвимости (и текстов внутри, и рисунка на обложке) — и, возможно, оттолкнёт кого-то, кто привык к более «актуальному» оформлению, но кому-то, наоборот, такой дизайн покажется родным и близким.
Ещё обложка кажется мне несколько печальной, меланхолично-взволнованной, поскольку связана со стихотворением особенно турбулентным в эмоциональном отношении. Но, думаю, её дух отражает мои сомнения и беспокойства прошлого года: «под крышей будет новый дом // что дальше будет» — если говорить словами из «Офелии». Сейчас этот этап для меня закрыт.
Что же касается единства визуального стиля и отличительных черт серии, объединяет наши книги пока только логотип Neomenia. После того как название было готово, я предложила идею такого логотипа; Вова согласился, передал задумку Андрею Черкасову, и тот довёл её до совершенства. Возможно, в процессе у нас появятся новые идеи относительно того, какие «фишки» добавить книгам. Пока что хочется дать авторам свободу выбора: пусть визуальное оформление дебютных книг будет отвечать их предпочтениям и пожеланиям, соответствовать их собственному видению. Ничего не хочется диктовать.
НИКА. Недавно вышло переиздание книги — под тем же названием, но в новом оформлении, с новыми отзывами и текстами. Что сподвигло сделать его и почему внесли столько изменений? «Хрусталики» — своеобразная версия «Листьев травы» или условно финальная, «режиссёрская» версия дебютной книги?
ДАША. Наверно, внутренняя потребность в обновлении книги возникла из-за того, что я ощутила наступление нового жизненного этапа: более светлого, счастливого, спокойного. Я ценю прошлую обложку, прежнее содержание книги; и то, и другое соответствует тому периоду жизни, в который книга создавалась.
Мне захотелось изменений — и я дополнила книгу новыми текстами, добавила целый раздел — о любви, сменила обложку — теперь на ней «снежный ангел», которого помог сделать мой любимый человек. Появились эпиграфы: из «Последней поэмы» Тагора и «Сталкера» Тарковского. О тексте Тагора я, как и многие, в своё время узнала из чудного советского фильма «Вам и не снилось» — о беззащитной первой любви; я пересматривала это кино несколько раз, много раз переслушивала — и до сих пор часто слушаю — песню на стихи из «Последней поэмы» (её в фильме исполняет Ирина Отиева), это вообще одна из самых любимых песен.
Книгу я хотела посвятить светлому чувству любви, которое я испытала — и продолжаю испытывать
С одной стороны, содержание романа Тагора достаточно трагическое: финальное стихотворение утверждает невозможность земной любви между главными героями (она возможна лишь на небесах). С другой — этот текст читается как светлый гимн всепобеждающей, счастливой любви (именно так мы привыкли воспринимать песню в контексте фильма, ведь Рома, выпав в конце из окна, выживает — падает в мягкий снег!). Образ «снежного ангела» для меня символичен: здесь сходятся земное и небесное. Ангелы могут спускаться на землю — и земное чувство может возвышать до небес. Потому книгу я хотела посвятить светлому чувству любви, которое я испытала — и продолжаю испытывать.
Почему не сменилось название? Книга — отражение меня, название — отражение в сжатой форме моего мировидения: жажды всматриваться, вслушиваться, вчувствоваться во всё, что меня окружает, чтобы услышать тот самый звон хрусталиков. Думаю, всё, что я напишу в течение жизни — если продолжу писать, — и правда можно будет собрать в «единую» книгу. Но жизнь покажет!
О РЕДАКТОРСКОМ/ИЗДАТЕЛЬСКОМ ПРОЦЕССЕ
НИКА. Вова, второй книгой в серии были «Смиренные ласточки» Софьи Дубровской — в своём канале ты писал, что «серия проходит трансформации, и в авторском, и в редакторском плане». Что это были за трансформации?
ВОВА. Это был тизер скорого появления Даши в редакции. Что касается автор_ок, я не хотел бы сосредотачиваться только на дебютантах. Тот же Валерий Горюнов — автор с огромным бэкграундом.
И ограничивать себя только первыми книгами не хочется. Если мы захотим издать классную, но вторую книгу — почему мы должны себе в этом отказывать?
НИКА. Даша, ты стала редактором серии Neomenia и журнала POETICA. Какой работой ты занимаешься и какие задачи сама перед собой ставишь, выступая в этой новой роли?
ДАША. Мы с Вовой состоим в постоянной дружеско-деловой переписке, обсуждаем текущие и будущие публикации, «присматриваем» потенциальных авторов, общаемся с ними.
Как редактор серии Neomenia, я, прежде всего, занимаюсь отбором текстов. Принцип для «Неомении» и «Поэтики» у нас с Вовой сложился единый: сначала мы независимо друг от друга изучаем присланные файлы и помечаем стихи в них разными цветами (зелёный — тексты, в которых нет никаких сомнений; жёлтый — под вопросом; красный — точно не подойдут; к «жёлтым» и «красным» даём краткие комментарии с обоснованием). Потом сверяем, что у нас получилось; то, что совпало, отбираем сразу, остальное обсуждаем. Приходим к согласию — и вносим все тексты в один файлик, который передаём автору.
От творческих решений членов редакции зависит многое. Здесь важны свобода, дыхание
Иногда, если потребуется, я занимаюсь правками на этапе отбора, всегда — финальной вычиткой. Также благодаря своей новой роли соредактора «Поэтики» я научилась основам вёрстки, работы с сайтом. Всё это — невероятно ценный для меня профессиональный опыт.
Недавно у нас в «Поэтике», например, вышел чудесный материал к 75-летию Ивана Алексеевича Ахметьева, которым хочется похвастаться: интервью с Ахметьевым сопровождалось его поэтическими текстами и отзывами поэтов и критиков из разных поколений — от Юрия Орлицкого и Михаила Айзенберга до Ивана Полторацкого и Михаила Постникова. Я очень рада тому, что тоже смогла приложить к нему руку.
Верю, что нас ждёт ещё много интересного на этом пути. Потому хочу пожелать нам самых смелых творческих идей! Ведь быть редактором — как ни парадоксально, тоже своего рода творчество. Да, чтение «самотёка» бывает утомительно, ведь авторы присланного — увы — не всегда талантливы, зато некоторые зачастую очень самонадеянны (и, как показывает практика, бывают даже грубы и могут хамить, если им вдруг, ах, не ответят вовремя! доходило до курьёзов); с другой стороны, открываются удивительные возможности. Каждый журнал вносит вклад в формирование облика современной поэзии, пресловутый литературный процесс. От творческих решений членов редакции зависит многое. Здесь важны свобода, дыхание.
НИКА. В анонсах книги Даши говорилось, что средства, собранные с продажи, будут направлены на развитие серии. Расскажите, как проект реализуется: кто ещё участвует в работе над выпусками, где печатаются книги, как они финансируются.
ВОВА. После выхода книги Даши мы стали вместе работать над серией. Это, по сути, основная команда. Большое спасибо Андрею Черкасову за прекрасное лого и обложки книг Валерия Горюнова и Дашиного переиздания — и вообще за многолетнее комфортное и стилистически близкое нам сотрудничество. Спасибо SOYAPRESS и «Фламмеманну» (и лично Михаилу Бордуновскому) за помощь в реализации книг и проведении презентаций. Мы особенно благодарны и Льву Оборину, который отметил рецензиями первые наши книги. Ощущать такую поддержку невероятно ценно, особенно для молодого проекта.
Книги печатаем в Москве, в издательском комплексе «Буки-Веди», а так как ISBN предоставляет типография, де-юре издателем является именно она. Поэтому я и говорю о проекте или книжной серии.
Финансирование разнится. С выпуском первых книг и совсем недавней, Евгении Либерман (попутно благодарю Ксению Пройдисвет за стильную обложку), нам помогла Мария Лобанова. Книгу Валерия Горюнова мы издали на средства с продаж. Что будет дальше — увидим.
НИКА. Перед новым годом «журнал на коленке» проводил опрос, где спрашивал среди прочего, как вы определяете «круг этих странных людей, интересующихся поэзией». Определяете ли вы его как закрытую среду коллег по цеху — поэтов, филологов, критиков, которые пишут и публикуются друг для друга? И стремитесь ли выйти за пределы этого круга писателей-читателей — к другим читателям? Нужны ли всё-таки «случайные» читатели?
ДАША. Не могу отрицать существование этого «круга странных людей», однако мне самой не хотелось бы в нём замыкаться. Это ограничивает. Поэзия не должна существовать только для других поэтов, хотя они чаще всего и оказываются к ней наиболее восприимчивыми. Популярная низкопробная сетевая поэзия — тоже не выход. Нужно постепенно, маленькими шажками двигаться в сторону популяризации по-настоящему достойных стихов.
Вот, например, один из таких шажков — недавнее издание книги Генриха Сапгира в серии «Собрание больших поэтов» от «Эксмо» (предисловие — Данила Давыдов, ответственный редактор — Владимир Кошелев). Уверена, что стараниями наших коллег удастся достичь больших успехов в этой области.
«Случайные» читатели, на мой взгляд, очень важны. Никогда не знаешь, в чьём сердце могут откликнуться те или иные поэтические строки, какую роль это сыграет в жизни человека. Помню, встретился в ленте ВК пост Даны Курской: она писала о том, что оставила где-то в случайном месте, на полянке что ли, свою книгу, чтобы она обрела такого же случайного читателя. Этот жест меня очень тронул.
Или другой пример. Я часто делала почтовые отправления своей книги, и каждый раз талончик на почте направлял меня к одной и той же сотруднице. Она хорошо меня запомнила («Ничего себе, вы пишете стихи!»), всегда улыбалась — я начала к ней приходить, как к старой доброй знакомой. Перед Новым годом я пошла на почту, чтобы отправить очередные бандероли, и прихватила с собой ещё один экземплярчик книги — в подарок для этой сотрудницы. Она была очень рада!
ВОВА. Буквально накануне я говорил с подругой. Её тезис заключался в том, что, например, Полина Барскова в США — как говорят заокеанские коллеги — современная Ахматова. Я парировал её тезис несовместимостью сравнений.
Поэзия становится герметичней — и в плане аудитории, и в плане подачи текстов
По мастерству, думаю, каждое следующее поколение превосходит предыдущее. Плюс меняется время. Поэзия становится герметичней — и в плане аудитории, и в плане подачи текстов. Если над тем же «Реквиемом» плакали миллионы, то наша аудитория — «круг этих странных людей».
На самом деле, он шире, чем обозначили — намеренно гиперболизировав — коллеги из «журнала на коленке». И всё же, в сравнении с шестидесятниками, это «полтора человека». Феноменов вроде Пушкина, Есенина, Цветаевой сейчас попросту нет. Профессиональная поэзия — дело узкого круга. А интенсивное письмо предполагает интенсивное чтение.
Письмо Даши при всей кажущейся лёгкости и сентиментальной «невесомости» — интенсивное, и это особое направление поэзии доверия (см., например, письмо Натальи Игнатьевой); создать лёгкость, которая свойственна её текстам, непросто. Это большая селекционная работа: слов, чувств, звуков. Совмещений регистров, как в тексте про снег (а это вообще отличительная черта актуального письма). Это тексты для вслушивания, вчувствования, тишины и мысли — я вижу в этом особую современную тютчевскую ноту.
Выйти за пределы нашего круга практически невозможно. Но можно расширять сам круг
Ахматова попала в резонанс славы (что порой предполагает определённое опрощение), тогда как тоже, разумеется, непроста. Сейчас подобного резонанса нет. Полк солдат прошёл по мосту, и мост рухнул. Толковых и массовых — на миллионы — поэтических работ тоже нет. Полина Барскова, тексты которой я нежно люблю, создаёт прекрасные стихотворения, но массовыми им не стать. Из текстов поколения шестидесятников — кто остался? Пожалуй, только Ахмадулина с особой инъекцией Серебряного века в текстах. Профессор в снегу Евтушенко. Созвучия и ритмы Вознесенского. Последние стихи Рождественского, когда в его голове зрела опухоль.
Выйти за пределы нашего круга практически невозможно. Но можно расширять сам круг — текстами высокого, относительно доступного уровня (как у Мэри Оливер, например, самой продаваемой поэтессы США, при этом уважаемой во всех актуальных сообществах) вовлекать людей, которым поэзия может быть близка, но которые пока не обратились к ней, кого отпугнули напыщенный примитив сетевых авторов или снобизм актуальных не-всегда-интеллектуалов.
Мне как редактору важна эта грань — поэзия, которая способна увлечь, сама по себе стать миссионером внутри читателя, привести его к нам. При этом выполненная на высоком эстетическом уровне.
НИКА. Спустя время многие поэты начинают стесняться или даже стыдиться своих первых сборников, потому что авторы эволюционируют, развивается их поэтика, возможно, меняются взгляды. Об этом пишет Борис Кутенков в конце своей рецензии на книгу Даши и в частности говорит: «Дебютная книга её — не „предранняя“ (определение Павла Антокольского); та, от которой, уверен, не захочется отказаться и через десять лет». Думали ли вы над тем, как быть, если через несколько лет авторам станет неловко упоминать о своих дебютных книгах?
ВОВА. Здесь лучше ответить Даше — я уже слишком далёк от первой книги и, увы, безразличен к ней (её и в сети нет, это просто часть пути). Мне важно, чтобы каждая следующая книга была лучше предыдущей, как минимум, привносила в поэтику автора (а то и литературу) что-но новое. Чтобы не было бесконечной репрезентации одного и того же.
Скольких вроде бы талантливых поэтов сгубила инерция? Ведь это трагедия взрослого пишущего человека, которого в 20–30 лет активно публиковали, а потом внезапно перестали. В чём дело? Он/она стали хуже писать? Чаще всего речь о бесконечной эксплуатации одного и того же и, как следствие, вхождении уже не в общекультурную, а в личную инерцию.
Сентиментализм — драгоценное качество, которое проходит. Её книга останется памятью о чуде чувствования
Пожалуй, только Андрей Сен-Сеньков, тридцать лет эксплуатирующий один и тот же метод, всё так же интересен — думаю, дело и в огромном таланте, и в конгениальной ему любознательности. Что-то подобное я вижу и в поэзии Даши: тот же неиссякаемый интерес к миру (постоянное пассивное качество: человек не может на 200% интересоваться миром, а потом резко перестать). Та же тонкая вязь выдумки, реального и ирреального пространств.
Кому-то может претить Дашин сентиментализм, но это тоже драгоценное качество, которое проходит, обрастая новыми темами, потрясениями, внутренними переломами. Потому важно его хранить и беречь сейчас. Её книга останется памятью о чуде чувствования, поскольку в чувствах мы растём, усложняем их, не можем повторяться; именно сейчас «Хрусталики…» — свидетели невероятной чувственности и чистоты. А что будет потом?
Я это скажу и о других наших первых книгах. И о тонком — как ласточкин полёт — письме Сони, обнажённом в своей искренности и беззащитности и оттого особенно сильном (я часто перечитываю друзьям её текст, обращённый Андрею Таврову). И о вглядывании в мир, природу, а вместе с тем во всех нас, которое удивляет и завораживает неким самоотречением — в книге Валеры. И о письмах не-римскому другу — всем друзьям — в сборнике Жени, когда она будто бы сшивает поэтическое пространство, населяет свою книгу дорогими ей людьми и событиями…
ДАША. Свою первую книгу я всегда буду беречь, как бы я ни начала к ней относиться через много лет. Слова Бориса Кутенкова мне очень дороги, хочется верить, что сборник действительно вышел вовремя и в будущем мне не будет за него стыдно.
На эту же тему, кстати, рассуждал Ростислав Русаков на презентации книги Валерия Горюнова «Заметки о взрослении земли». Отметил её своевременность: хорошо, что книга вышла именно сейчас, а не несколькими годами ранее, несмотря на то что Валера, как мы знаем, давно вовлечён в литературу, много лет ведёт и паблик, и одноимённый проект «Всеализм»; спешить с собственными книгами всё же необязательно — даже вредно, здесь всё должно сложиться: пространство, время, люди и так далее.
Думаю, наша с Вовой задача на данном этапе — отбирать и дальше тех авторов, которые нравятся и нам, и самим себе. То есть тех, кто психологически готов к выходу собственной книги, не ощущает неразрешимых диссонансов, сильных сомнений по этому поводу. При этом понятно, что решиться на первую книгу всегда сложно. Но перевешивать неуверенность не должна, так что доверять внутреннему камертону самого автора очень важно.
О том, как быть, если вдруг авторам в отдалённом будущем станет неловко за свои дебютные книги, выпущенные в нашей серии, я, если честно, не задумывалась. Мне кажется, никак. Это дело каждого — дело его самоощущения. Оно меняется в течение жизни, мы ничего не в силах знать заранее. Может быть, кто-то из наших авторов радикально сменит поэтический курс и начнёт открещиваться от своих первых литературных опытов (впрочем, незрелых стихов, то есть первых опытов в строгом смысле, у нас и не выходило: до издания дебютной книги всё-таки проходит длительный процесс формирования автора). Может, кто-то вообще перестанет писать, и наши книжечки станут для него/неё трогательным напоминанием о былом увлечении. Это всё умозрительно, потому — делай, что должно, и будь, что будет!
О ПОЭТИЧЕСКОМ ПОКОЛЕНИИ
НИКА. Какие книги готовятся к печати и с какими авторами вы бы хотели поработать? Всегда ли это авторы примерно одного возраста или может быть разница в десять и более лет?
ВОВА. Недавно мы получили из типографии книгу Евгении Либерман. На очереди — Настя Голованова, Сергей Хан и кое-кто ещё, пока умолчу имя.
Вообще перед нами прекрасное молодое поколение. Увы, за все книги не возьмёшься, а давать обещания и откладывать на годы — не вариант.
ДАША. Чётких критериев для выбора у нас нет — мы полагаемся на собственное чутьё, эстетический вкус. Пока не будем озвучивать всех потенциальных авторов, да, но такой список у нас имеется: формировали его вместе, каждый предлагал кого-то от себя, потом, как обычно, обсуждали; если не было возражений ни с чьей стороны — вносили в список то или иное имя.
Будем продолжать наблюдение за молодой поэзией — талантливые авторы обязательно найдутся. Мы нужны друг другу!
НИКА. Объединяет ли что-то молодых авторов, чьи книги уже вышли в серии Neomenia и выйдут в ближайшее время? Стиль, поэтика, взгляд на мир, возможно, что-то ещё? Можно ли найти сходства в противопоставлении с предыдущими поколениями? Или, напротив, дебютанты очень разные?
ДАША. Думаю, наши книги (уже вышедшие и готовящиеся к выходу) объединяет доверчивая открытость, чуткость по отношению к миру, любопытство: к жизни, природе, человеку, языку.
В этом есть особое редакторское притяжение: отыскать авторов, за которыми чувствуешь большое будущее
При этом мы ни в коем случае не стремимся подбирать авторов, принадлежащих к одному поэтическому кругу, работающих в единой стилистике. Поэтики у всех разные — и это прекрасно! Тем серия и интересна, что собирает разные голоса, сходящиеся, однако, в умении внимательно вслушиваться, всматриваться в окружающий мир, исследовать в нём себя, собственную поэтическую речь — и поэтическую речь как таковую.
ВОВА. В первую очередь, объединяет то, что они молодые — ищущие и находящие свои голоса. В этом есть особое редакторское притяжение: отыскать авторов, за которыми чувствуешь большое будущее, которые уже сейчас развивают тебя, показывают, в каком направлении движется новейшее письмо.
Мне кажется, молодым авторам парадоксальным образом помогает письмо «внутри катастроф» (об этом мы много говорили с Ириной Котовой). Если для старшего поколения ковид и последующие события были шоком, от которого сложно оправиться, что неизбежно отражалось на письме, и я бы не сказал, что всегда в лучшую сторону, то поэты и поэтки второй половины 90-х и тем более 2000-х годов формировались внутри турбулентного времени. Это естественная среда для их поэтического роста, познания себя и окружающего мира.
НИКА. Какие тексты из вышедших книг могут это проиллюстрировать?
ВОВА. Я покажу стихотворение Даши, а она поделится текстами из других книг.
Дариа Солдо
* * *
когда мы заключили
водное перемирие
лев вдруг всмотрелся
и понял
как красивы рога антилопы
витые словно
бесконечная спираль ДНК
всего живого
…я наблюдала за ними
сидя на сухой ветке
и мне так хотелось
чтоб антилопа
сделала ещё глоточек
ещё хоть один глоточек
подольше бы
навсегда
не покидала
нашего с нею озера
ДАША. Вот стихотворения Софьи Дубровской, Валерия Горюнова и Евгении Либерман.
Софья Дубровская
Свет
амбарная ласточка отчаянно ищет, как научиться словам;
через её плечо видно многое: растянутые ловушки, сокровенное поле,
хватающее за лапы; оно обнаруживает неустойчивые голоса,
заключённые в кубик, застрявшие в разломанном коридоре.
вот протянутая рука. вот ещё одна, вот сугроб на балконе,
вот пожилой мужчина плачет в автобусе, девочка натягивает тетиву,
линия от ушей до кончиков пальцев напряжённо тянется в тореадоре,
подсказывая, в какую сторону предпочтительнее будет бежать быку.
лампочка прокручивается в плафоне, разогревается, стекает лужей на стол,
лишая настенных бабочек возможности зажечься и заново обездвижиться;
способен ли будет и дальше твой язык вызывать волнение и восторг,
возможно ли выдержать твой подбородок, пальцами репрезентуя ижицу;
вот что следует знать:
тело наше, но мы не тело и наше, но мы не тело и наше, но мы не тело,
тем не менее я люблю тебя так, что никогда не прикоснусь к твоему,
а когда в перепёлок стреляют, смиренные ласточки шепчут:
parapluie, parapluie, но то и дело
сбиваются с ритма, мысленно подлетают к несуществующему потолку
Валерий Горюнов
* * *
земля, невидимо кричащий младенец, не подозревает о своей силе.
крики сопровождаются селями
в н чего соед н тельных трещ н.
в рунической книге есть запись, нацарапанная клювом сойки: «успокоить землю покачиванием». неужели человек способен
на это? да — отвечает сойка — но кто решится?
я — решился.
колыбельная для укачивания земли:
жизнь происходит из света
смерть распускается в дар
молочно-цветного где-то
топлёного солнца опар-
ышей лебединых и трепет
твой наполняет исток
спи выдыхая щебет
формируй тюльпановый сок
Евгения Либерман
* * *
тем вечером, когда мы поссорились,
человек-носорог в капюшоне прошёл за мной.
виолончель тогда стонала, как полозья по снегу в пургу января, —
струнно-тяжелая скорбящая мать,
которую я из себя исключила,
как драные ботинки, в которых пережила Петербург и подвал
медуза и полость медвежья сибирским бураном
протоколчан тяжёлый как лёд
их правда срубили, те тополя?
в поле ржи ходят поэт: ки у них щавелевые объятия
и в руках площадь Трёх вокзалов
как краем глаза увиденный Краков
топос бабушкиного дома всегда оставался
как вариант посмертия
сегодня у ветров огненно-синие глаза Дунаев и Волг
это что-то всегда голубое как пустота над
апельсинами в Иерусалиме
и багульник прорастает сквозь колёса брошенных телег
трещины в столе как взлетно-посадочные полосы
и дорожки чистого звучания
их правда срубили, те тополя?
ради тебя я готова отказаться и от тум-балалайки меж рёбер
и от скрипичных воплей инопланетян
разгадать пазл загнутых страниц
и доучить польский из блажи
и в барном дыму помнить о тех кто в неволе
и звать их До Скорого и Вернитесь Живыми
распадаясь пьянея на трактора и миазмы
приамовы просьбы и неоновые рощи
или совсем ничего не пить. никогда.