«Отсутствие России в мировой науке — добровольное исключение из цивилизации!»
— Тайная записка Луначарскому, 24 августа 1924 г.
Ход конём
Лето 1924 года. Советская Россия, отрезанная от мира после революции, затеяла дерзкую игру. Нарком просвещения Анатолий Луначарский задумал создать в самом сердце Италии Государственный институт истории и искусства — культурный плацдарм СССР. Выбор пал на поэта-символиста Вячеслава Иванова: блестящего эллиниста, свободно говорившего на 15 языках, но числившегося в списках ОГПУ «неблагонадёжным».
Под видом командировки к юбилею Пушкина Иванову предстояло совершить невозможное: убедить Муссолини принять советскую академию в Риме. Но поэт не подозревал, что стал пешкой в тайной войне между просвещёнными комиссарами и чекистами.
Выход из клетки
Путь из СССР напоминал побег. Ректор Бакинского университета, где преподавал Иванов, тайно слал в Москву отчаянные письма: «Командируйте Иванова! Русская культура здесь — ворота на Восток». Разрешение подписал лично Генрих Ягода, будущий палач НКВД. В записной книжке поэта каллиграфически выведено: «Ягóда Генрих Львович. Петровка 38» — адрес Лубянки.
Виза горела как бикфордов шнур: выезд разрешён только до 4 августа. Иванов умолял Луначарского о отсрочке — в спешке дописывал устав академии. В архивах сохранилось единственное удостоверение с печатью ОГПУ, где он назван «командированным с научной целью». Этот пожелтевший лист — немой свидетель того, как поэт шагнул в пропасть между надеждой и страхом.
Игра в слепую
14 сентября 1924 года. Войдя в здание советского полпредства на виа Гаэта, Иванов ещё верил в успех. Полпред Константин Юренёв — бывший военком в кожанке — выслушал его, развалившись в кресле.
«Ваш институт не нужен, — отрезал он, стряхивая пепел с папиросы. — Мы УЖЕ делаем эту работу».
Поэту приказали:
- не встречаться с эмигрантами (особенно с Бердяевым);
- обходить стороной Istituto per l’Europa Orientale — центр русской культуры;
- не здороваться с итальянскими учёными без санкции чекистов.
Его поселили в убогой комнатке с видом на чужой двор. В письме Луначарскому Иванов иронизировал: «Наслаждаюсь втихомолку фонтанами». Но в дневнике вывел одно слово: «Бубусы» — намёк на пьесу Мейерхольда, где так звали жалкого чиновника.
Устав, который испугал верхушку партии
Черновик институтского устава, найденный в римском архиве Иванова, раскрывает, почему проект похоронили:
- автономия как у французской академии в Риме — для ОГПУ это пахло «изменой»;
- античность и искусство вместо марксизма — «буржуазный пережиток»;
- международные гранты — «лазейка для шпионажа».
Но главным камнем преткновения стала фраза из докладной Луначарскому:
«Отсутствие России в мировой науке — добровольное исключение из цивилизации. Это подтверждает ложные слухи о нашей дикости».
В этих словах Кремль услышал эхо Чаадаева — философа, объявленного сумасшедшим за критику отсталости России.
Тень вечного города
К 1926 году проект умер. Иванов, оставшись в Риме, писал дочери:
«Правительства приходят и уходят — Россия остаётся. Она достойна академии... но не с этими людьми».
Горькие парадоксы судьбы:
Луначарский до 1927 года слал в Политбюро отчаянные письма, но наркомат финансов отвечал: «Денег нет».
В 1930 году ГАХН — кузницу проекта — ликвидировали. Когана и Луначарского сместили с постов.
Сам Иванов, приняв католичество, стал профессором Папского Восточного института. Его академия родилась — но под сенью Ватикана, не серпа и молота.
P.S. Последняя тайна
В 2022 году в архиве Университета Салерно нашли черновик устава с грифом «Совершенно секретно» и пометкой Луначарского: «Срочно. Когану». Почему документ спрятали в Италии? Возможно, поэт хотел сохранить свидетельство: культура сильнее идеологии. Как римские фонтаны, что столетиями льют воду поверх политических бурь.