— Я тебя умоляю, Вера, не начинай, — Андрей даже не смотрел в мою сторону. Листал телефон, уткнувшись в экран, как будто оттуда могла вылезти хоть капля здравого смысла.
— Ага, конечно. Я молчу. Уже шестой год, между прочим, молчу. Но вот сегодня, кажется, прорвало. Ты хоть понял, ЧТО ты сказал? — я прижала к груди руками полотенце и прижалась к косяку ванной. Горячая вода не смыла злость, только кожу обожгла. — Повтори. Повтори, Андрей. Вслух, чтоб я окончательно убедилась, что ты меня за дуру держишь.
Он нехотя поднял голову. Глаза — как у кота, которому только что объяснили, что тапки это не игрушка, а средство самовыражения хозяйки.
— Мы... оформили квартиру на маму. Пока временно. Чтобы не платить налог. Это же логично. У неё льготы.
— Ага, особенно льготы на мозг, — буркнула я сквозь зубы. — То есть... мы, это ты и твоя мама? Без меня? Без разговора?
— Вер, ну ты же всё равно не в курсе этих нюансов. А мама разбирается. Она в налоговой тридцать лет проработала!
— И с тех пор живёт с нами, — отрезала я. — На пенсии. И очень неплохо. За мой счёт. Тебе напомнить, кто платил за её лечение в марте? Или как в июне она «случайно» попала в наш отпуск, а ты объяснял, что без неё нам будет скучно?
Он встал. Положил телефон на комод. Сделал шаг ко мне. Посмотрел. И сказал:
— Вера, ты всё время как на войне. Это просто квартира. Я же не оформил тебя на свекровь.
— Спасибо. А то я переживала, что ты меня вообще перепутал с мебелью. Хотя... мебель хотя бы не готовит борщ по утрам и не терпит твою маму по вечерам, — я обернулась, и полотенце соскользнуло с плеча. Уж если срываться — так с эффектом.
Он отвернулся. Как будто это было слишком. Хотя за шесть лет брака я видела его голым чаще, чем он меня — желания-то всё меньше, зато привычек у него всё больше. Усталость, футбол, мама, отчёты. И главное — Вера, ты же понимаешь.
Понимаю. Я всё понимаю.
Особенно когда тебе удобно.
— Мы купили эту квартиру в браке. Я брала кредит. Я его гашу. Ты этим даже не интересовался, пока мама не подсказала, как сделать "по уму". Твоё "по уму", Андрей, это "по-матерински". Только жаль, что ты уже не ребёнок, а как был на поводке, так и остался.
— Ты что хочешь этим сказать? — он скривился, как будто я посмела усомниться в святости семейных скреп.
— Хочу сказать, что слово «мама» у тебя звучит как приговор, — я прошла на кухню и, уже наливая себе воду, добавила, не глядя: — И я устала ждать, пока ты выберешь нас, а не её. У нас нет «нас». Есть ты и Ирина Петровна. А я... я в этом спектакле играю роль мебели.
Он молчал. Но не потому что осознал. А потому что не знал, что ответить, чтобы не обидеть маму.
Вот в этом, кстати, и вся суть. Всё, что угодно — лишь бы не обидеть Ирину Петровну. Даже если придётся потерять жену. А вот если жена обиделась — ну, потерпит. Привыкнет. Вернётся. Вера всегда возвращается.
Но Вера больше не возвращается.
— Хорошо, — я сняла кольцо и положила его на стол, рядом с остатками вчерашней пиццы, которую они вдвоём доедали за сериалом. — Тогда и я поступлю «по уму». Схожу к юристу. У меня есть выписка по счетам. Переводы. Все квитанции по кредиту. Всё, что тебе было "неинтересно". Так что ты зря думаешь, что мне эта квартира просто так досталась. Это не ты её купил. Это я купила. С твоей мамой в довесок.
Он рванулся ко мне. Впервые за долгое время. Но не обнять. А схватить за руку.
— Ты с ума сошла? Что ты делаешь?
— Отрезаю, Андрей. Всё, что тебя держит. Потому что, если я сейчас не уйду, я сойду с ума уже точно.
А потом на кухню вошла она.
Как по сценарию. Как буря с базара. В своей классической кофте в цветочек, как афиша «готовой к жизни», и с выражением лица, будто я только что продала сына туркам.
— Доброе утро, Верочка, — сказала она так, будто 8:12 утра в понедельник — это святое время для визитов. — Я не разбудила вас?
— Нет, что вы, — с сарказмом ответила я. — Мы всегда встречаем рассвет под звуки вашего каблука.
Она оценивающе посмотрела на меня — в футболке и без лифчика. Потом на сына. Потом снова на меня.
— Я смотрю, у вас тут... накипело. А мне как раз надо обсудить с Андрюшей, какие документы мы подаём на перерегистрацию. Надо до конца месяца, пока скидки.
Скидки, блин. На совесть. 90%.
— Обсудите. Я уже своё обсудила, — я прошла мимо неё, слегка задев плечом. И почти с наслаждением услышала, как она тихо фыркнула, не найдя, что сказать.
— Ну вот, Андрей, — укоризненно произнесла она. — Я же говорила, что она импульсивная. И неблагодарная. А ведь мы ей только добра хотим.
Я даже не обернулась.
Добра они хотят.
Такого, чтобы тебе потом в аптеке по рецепту его продавали.
Я надела джинсы, рубашку, взяла сумку и вышла. Без драм, без хлопанья дверьми. Но с такой тишиной, которая громче крика.
И только на улице поняла, что стою под дождём. И не знаю, куда идти.
Но точно не назад.
Я сидела на кухне у Машки, моей одноклассницы, в её новой квартире, которая пахла ламинатом, «доместосом» и чаем с мятой. За окном август лениво тянулся к финалу — всё ещё тёплый, но уже с ноткой «скоро осень, держитесь».
Машка лупила ногтем по смартфону, прокручивая ленту.
— Вера, ты, конечно, прости, но я не понимаю... ТЫ зачем с ним шесть лет жила? — Она подняла глаза. — Он у тебя что, гипнотизёр? Или у тебя было хобби: «Развлеки себя свекровью»?
Я выдохнула.
— Потому что мне казалось, что я могу выстроить нормальную семью. Понимаешь? Как у всех. С разговорами, с ужинами, с планами... А получилось, что я в ней просто подсобный работник.
— А он?
— Он как тряпка на балконе. То ли сохнет, то ли его просто забыли.
Машка хохотнула, но быстро посерьёзнела.
— Слушай, а ты уверена, что он не переведёт квартиру обратно? Ну типа, передумает? Раскается? Придёт с цветами и словами «ты права, мама перегибает»?
— О, я бы даже цветы с удовольствием ему в лицо швырнула. Только он не придёт. Потому что у него не возникает мысли, что можно быть не на стороне мамы. Даже если она спит в пижаме с его лицом.
Да, да, я так злая была, что не удержалась от этой фантазии.
Машка кивнула.
— Ты к юристу ходила?
— Конечно. С документами всё не так просто, как хотелось бы. Квартира куплена в браке — да. Но зарегистрирована на мать. И теперь, если я хочу доказать свою часть, надо будет бодаться через суд. А он... ну ты знаешь, он уже сказал: «Зачем нам скандалы?»
— Ой, ну прям, д’Артаньян нашёлся. Не скандалить он хочет. А по-тихому спихнуть тебя, как старую табуретку.
Я молчала.
Потому что да.
Он и не хотел драки. Он хотел, чтобы я сама ушла. Без требований. Без сцен. Просто чтобы в один день меня не стало. А он бы сказал: «Ну, Вера ушла. Не сошлись характерами». И мама бы кивала с умным видом: «А я всегда знала, что она вспыльчивая».
Да я не вспыльчивая. Я просто не готова мириться с бесправием под соусом “у нас так принято”.
Через неделю я стояла у нотариуса. Бумаги готовы. Иск подан. Раздел имущества. Машка пошла со мной — не как юрист, а как подруга с мороженым и цепким языком.
Выйдя из офиса, мы столкнулись с ним.
Андрей.
Без мамы, заметь. Впервые.
— Вера, — сказал он хрипло, будто не ожидал, что я вообще настоящая, а не дух из упрёков.
— Здравствуй, Андрей. Или уже говорить “бывший”? — я улыбнулась, но глазами не дрогнула. Никакого дрожания ресниц. Только хладнокровие с ноткой лайма.
Он подошёл ближе.
— Ты ведь понимаешь, я не хотел, чтобы всё так вышло. Просто... мама — она привыкла всё контролировать. Ей сложно. У неё давление. Ей тяжело одной.
— Мне, Андрей, тоже тяжело. Только знаешь, в чём разница? Я не использую свою усталость как повод оформить чужую квартиру на себя.
— Я не думал, что ты подашь в суд. Это... перебор.
— А оформить имущество на мать без моего согласия — это что? Доброта?
Он замолчал. Молча. Не злился, не оправдывался. Просто стоял, как человек, которого застукали с открытым холодильником и полным ртом чужого торта.
— А ты знаешь, — вдруг сказала Машка, — ты мог бы быть отличным мужем. Вот если бы вырос. И маму оставил жить своей жизнью. А не своей. Тогда, может, и Вера осталась бы. А так... не повезло.
Он ушёл. Без слова. Без сцены. Без оправданий.
Так и надо было уходить мне шесть лет назад. Только я почему-то надеялась, что если долго терпеть — начнёт ценить. А он решил, что если долго терпят — можно и ещё чуть-чуть поднажать.
Прошло два месяца.
Суд назначен на осень. Юрист сказал, шансы хорошие. У меня платежи, переводы, история кредита. А у них — только «мы семья, нам проще».
А я — не им. Я — себе.
Снимаю квартиру. Первая неделя была как в фильме: чемодан, коробки, слёзы. А потом... чай на полу, лампа на батарейке, первый день без чужих тапок у двери.
Свобода пахнет пылью и пиццей.
И когда я однажды зашла в «Пятёрочку» в пижаме и не услышала голос Ирины Петровны: «Ох, Верочка, приличные женщины так не ходят», — я поняла, что спасена.
Письмо от него пришло в середине октября. Электронное.
“Я не знаю, смогу ли я всё исправить. Но хочу попробовать. Если тебе это нужно.”
Я смотрела на экран минут десять.
Потом написала:
— Спасибо. Но мне теперь нужно совсем другое.
Удалить. Без сожаления.
Ты просто мимо шанса прошёл, Андрей.
И я больше не собираюсь ждать, пока ты вернёшься за мной. У меня уже новые маршруты.
Конец.