Когда Инна вышла замуж за Стаса, ей было сорок восемь. Не девочка. С ипотекой, с должностью руководителя отдела продаж в крупной фармкомпании, с сыном-студентом от первого брака и с хронической усталостью от одиночества. Она не ждала принца, только чтоб не пил, не бил и не просил скинуться на новый капот, как бывший.
— Стас — спокойный, добрый, хозяйственный, — говорила она подруге Лене за бокалом каберне. — Ну и что, что с машиной двадцать лет и в спортивном костюме на дачу ездит, зато не гоняется за юбками и всегда дома.
А Стас действительно был дома. Почти всегда. Особенно, когда нужно было кому-то полить огурцы на даче, сходить в "Леруа", переставить тумбочку у его матери или… одолжить пару десятков тысяч на кредит, который он, якобы, доблестно гасит с пеной у рта.
— Инн, тут ситуация, — говорил он, хрустя домашним салатом. — Звонили из банка, просрочка. Я уже попросил у Валеры, у Игоря — ноль. Ну как мужику-то неудобно перед тобой, но… ты ж знаешь, верну.
— Стас, — устало отвечала она, — у тебя же два месяца назад была "последняя срочная просрочка". А до этого — ещё три.
Он смотрел как щенок из рекламы корма, которому не доложили в миску. Инна вздыхала, открывала Сбербанк Онлайн и переводила очередные 20 тысяч.
— Последний раз, Иннусь. Клянусь.
Ну конечно. До следующего "последнего" раза.
Инна даже не сразу заподозрила подвох. Работала по двенадцать часов в день, вывозила мать в поликлинику, помогала сыну искать съёмную квартиру в Питере, держала на себе быт, мужа и собаку Джесси, которую он подобрал «на шиномонтажке, ну как её бросить, там же мороз!».
Всё рухнуло в один будний вечер. Она сидела на кухне, за компьютером, закрывая квартальный отчёт. Позвонил Сашка, бывший коллега, с которым пару лет назад они вместе внедряли CRM.
— Инна, привет! Слушай, а это твой Стас, случаем, не возле деревни Озёрки ставил беседку из бруса? Просто я там мимо ехал, гляжу — такой модный террасный навес, из лиственницы, пять на пять. Подхожу — а он там с мужиками рулит, матерится и плитку укладывает. Я аж офигел!
Инна медленно положила трубку.
Плитка?
Навес?
Пять на пять?
— Ста-а-а-асик, — протянула она сладко, выходя в гостиную. — А ты где был вчера с утра?
— На почте. Оплачивал штраф.
— А в Озёрках ты когда в последний раз был?
Он чуть замялся.
— На прошлой неделе. Мама просила яблоню обрезать.
— А беседку на даче кто ставит?
Стас моргнул. Потом второй раз. Потом надул щёки, как будто собирался нырять без акваланга.
— Так это... Это подарок ей. Маме. Она всю жизнь мечтала. Там даже туалет теперь не на улице, прикинь?
Инна не прикинула. Она молча пошла в спальню, села на кровать и обняла подушку. Глаза почему-то наполнились слезами не от предательства, а от тупой усталости. Тупой и вязкой, как суп из столовки в отделе.
— А деньги? — спросила она через пару минут. — С какой стати ты используешь мои деньги на свою мать?
— Инна, ты ж сама сказала: «Это общий бюджет». Или когда тебе удобно — он общий, а когда невыгодно — нет?
Он говорил это с такой невинной обидой, что ей захотелось швырнуть в него табуреткой. Или хотя бы пультом.
— Ты просил деньги на кредит! А тратил их на дачу!
— Ну прости, что я не составил смету. Я же не знал, что мне для любви к матери нужно у тебя справку брать.
— Стас... ты не на её похороны потратил. Ты построил беседку из лиственницы. Это — при живой-то матери — издевательство! Ты в курсе, что у меня сын учится в другом городе? Ты помнишь, что мы должны были поменять стиралку, которая дрожит, как пьяный медведь на арене?!
— Не надо орать, — буркнул он.
— Я не ору! — завопила она. — Я разговариваю! Это у меня голос такой — возмущённо-истеричный, когда меня считают за дуру!
Он встал. Сунул руки в карманы.
— Ну раз тебе так важна стиралка, давай делить бюджет. Я себе, ты себе. Я у мамы и поживу. Там теперь — как в пансионате.
— В пансионате, — горько усмехнулась Инна. — Удобства в доме, навес, уют. А у меня — один развод и один инфаркт на подходе.
Он молчал. Развернулся. Пошёл в коридор. Джесси за ним — хвостом. Преданная псина.
Она стояла на кухне ещё долго. Мысли метались как тараканы под светом: зачем, почему, когда всё пошло не так?
Ты же не хотела быть одна...
Но ведь и быть вместе с человеком, который врёт и скрывает — это же, по сути, тоже одиночество. Только с грязной посудой.
Скрип двери.
— Я заеду за вещами, — бросил он оттуда. — Удачи.
— Спасибо. И тебе — с беседкой.
Грохот двери. Всё. Финита.
Через два часа позвонила Галина Ивановна.
— Инна Александровна, здравствуйте. Я хотела бы понять — это что за цирк вы устроили?
Инна молча слушала.
— Вы выгнали моего сына из квартиры, в которой он зарегистрирован! Ваша истерика из-за какой-то доски мне вообще непонятна. Это ж мой дом. И он мне помогает. А вы — неблагодарная!
— Ваш сын просил деньги на кредит, а тратил их на вас. Причём втайне. Это не помощь, это ложь. — Инна говорила тихо, спокойно, как перед увольнением сотрудника за воровство флешки.
— Ой, да ладно. Все мужики так делают. Хотела альфонса — ну, выбирала бы на двадцать лет моложе! А Стас — мужчина. Он в дом вкладывается. В мой дом.
— Вот пусть и живёт в вашем доме. А мой — он потерял.
— Вы думаете, он к вам вернётся? Ха. Вы одна остались. Одна и с собачкой. Поздравляю.
Инна молча положила трубку. И впервые за долгое время — расплакалась. Громко, навзрыд, как подросток. Потому что да — одна. Потому что больно. Потому что не за беседку дело. А за враньё. За то, что снова доверилась. Снова полюбила. И снова ошиблась.
Но когда она успокоилась, налила себе бокал вина, открыла ноутбук и зашла в интернет-банк.
Разделить счёт. Поставить лимит. Заблокировать доступ.
Всё. Теперь только так. До следующего второго шанса — с другим человеком.
Но она ещё не знала, что следующим утром Стас появится на пороге. И не один.
Инна проснулась от звонка в домофон.
В первый момент подумала, что это курьер. Потом вспомнила: суббота, восемь утра, никакой доставки она не заказывала. Джесси прыгнула с кровати и радостно залаяла — кто бы там ни был, ей уже было весело.
— Да-да, тебе-то весело. Ты хоть раз в жизни не влюблялась в мужика с мамиными тараканами в голове, — пробормотала Инна, накидывая халат.
Подошла к домофону, нажала кнопку.
— Кто?
— Это я. И мама.
Инна замерла.
— Я не поняла. Зачем?
— Открывай. Надо поговорить.
Инна колебалась секунду. Потом нажала кнопку. Ну, будет у меня субботнее шоу. Раз уж выходной — пусть с огоньком.
Через две минуты они стояли в коридоре. Стас — в том же сером спортивном костюме и с усталым лицом человека, который ночевал «на даче». А Галина Ивановна — в плаще, поверх которого торчал пакет из "Ашана", и с лицом, будто она пришла не в гости, а в военкомат — за сына бороться.
— Здравствуйте, — холодно кивнула Инна, не приглашая пройти.
— Вот, смотри, какая она вежливая, — тут же заметила свекровь. — А в душу нож! По-женски, в спину, понимаешь, Стасик?
Инна глубоко вдохнула.
— Вы пришли поговорить или поорать?
— Я пришла вернуть тебе мозги. Пока они не превратились в вино и независимость.
— Мама! — Стас дёрнул её за рукав. — Ну хватит, пожалуйста.
— А что «хватит»? Я молчала, когда она заставляла тебя платить за каждую коммуналку. Когда вела себя как командир батальона! А теперь — всё. Гра... точнее, рамки закончились, да? Вон из квартиры! С вещами! За что? За беседку?!
Инна медленно села на стул у двери. Ноги дрожали, хотя она этого не показывала.
— Галина Ивановна, давайте так. Я сейчас включаю диктофон — и вы повторяете всё то же, только помедленнее. Чтобы в суде было легче воспроизводить.
— Ты что, угрожаешь мне?
— Нет, защищаюсь. Ваша семья, как я вижу, живёт по принципу: «Дай денег, а потом еще попроси прощения за то, что дал». А у меня свои принципы. Простые: честность и уважение.
— Уважение? — взвизгнула она. — Ты, которая выкинула моего сына из квартиры, говоришь про уважение?
Стас поднял глаза.
— Мам, да хватит. Пошли отсюда. Это была ошибка. Зря я сюда пришёл.
— А вот и нет, — вдруг вставила Инна, вскакивая. — Останься. Только ты.
Она повернулась к нему.
— Мы должны поговорить. Ты и я. Без мамы. Ты же взрослый? Или как?
— Я... Ну, да. Конечно.
Галина Ивановна дернулась:
— Стас! Ты не будешь с ней один! Она тебя обработает! Манипулирует, как всегда!
Инна с иронией:
— Обработаю? Успокойтесь, я не стоматолог. Хотя, глядя на ваш прикус, стоило бы...
— Ах ты...
— Мама, пожалуйста! — Стас почти заорал. — Подожди внизу. Я сам разберусь.
Та вышла с грохотом. Даже дверь закрылась с таким звуком, будто это не дверь, а приговор.
Инна молча пошла на кухню. Налила воды. Стас сел напротив.
— Чай будешь? — спросила она ровно.
— Угу.
— Чёрный или травяной, чтоб совесть легче переваривалась?
— Чёрный.
Она включила чайник.
— Итак, — сказала она, повернувшись. — Ты не заплатил кредит, потому что денег не было?
— Было сложно. Там ещё налог пришёл, по старой машине. Я хотел всё закрыть быстро. У мамы вода в дом не проведена была, туалет на улице...
— А я при чём? — Инна подняла брови. — Это твой долг. Твоя мама. Твоя беседка. Ты взрослый. А я — не твоя мама. Я — твоя жена. Была. Почти.
Он замолчал.
— Почему не сказал мне правду? Ты же знал, что я помогла бы. Только честно.
— Ты бы не поняла...
— Ах, понятно. То есть ты решил, что я тупая истеричка, которая "не поймёт". Поэтому лучше врать? Типа «умный мужик сам решает»?
— Инн, я не хотел терять тебя.
— А в результате — потерял. Молодец.
Он опустил голову. Джесси подошла и ткнулась носом ему в колено.
— Видишь? — горько усмехнулась Инна. — Единственная, кто по тебе скучал — это собака. И то — из-за сосисок.
Он молчал.
— Ладно. Счета мы уже разделили. Денег ты больше не получишь. Документы тоже готовы — я проконсультировалась. Раздела имущества не будет — квартира моя до брака. Но я не зверь — вещи забери. Машина — твоя. Дача — твоя. Мама — особенно.
Он вскинулся:
— А любовь?
Инна рассмеялась. Грустно, громко, до хрипоты.
— Стас… любовь — это когда можно доверять. Когда не нужно копаться в Сбербанке, чтоб понять, тебя снова надули или нет. Когда ты не чувствуешь себя бухгалтером в чужом театре.
Он посмотрел в сторону. Потом вдруг заговорил глухо:
— Я реально всё просрал, да?
— Да, Стас. Просрал.
Они молчали.
Потом он встал. Пошёл к двери. Взял куртку. Повернулся.
— Прости.
— Поздно. Но спасибо, что всё-таки пришёл. Теперь я хотя бы не мучаюсь вопросами «а вдруг бы он изменился».
Он ушёл.
Инна осталась сидеть в кухне. В тишине.
На столе осталась кружка с чаем. Его. Он даже не притронулся.
Слишком горько. Даже чёрный чай не спасает.
С улицы донёсся голос Галины Ивановны:
— Ну что? Вернулась под юбку?
— Нет, мам. Я — домой.
— А она?
— Пусть живёт, как хочет.
— Ага. Потом сопли утираешь. Как с Машей!
Инна вздрогнула. Какая ещё Маша?
Они ушли. Дверь подъезда хлопнула. Инна осталась одна. Но почему-то впервые за долгое время почувствовала себя… свободной.
Но это было ненадолго.
Вечером зазвонил телефон. Номер был незнакомый.
— Алло?
— Инна? Здрасьте. Это Маша. Бывшая Стаса. Слышала, вы развелись?
Пауза.
— Давайте встретимся. Нам есть о чём поговорить.
Машу Инна представляла иначе.
Она ожидала увидеть заскорузлую, обиженную жизнью тётку с мешками под глазами и пачкой «Мальборо» в кармане, которая с порога кинется обвинять её в разрушении великой любви. Ну или, наоборот, юную дурочку, на которую Стас пытался сбежать из стареющей реальности.
А перед ней стояла худая женщина чуть за сорок, в чёрной водолазке, с цепким взглядом и очень прямой спиной. Лицо — не то чтобы красивое, но ухоженное и... закрытое.
— Инна? — Она посмотрела внимательно, с прищуром.
— Маша? — Инна чуть кивнула, приглашая её за стол в уличном кафе. — Садитесь. Только без сюрпризов, пожалуйста. С меня уже хватит родственных сериалов.
— Не переживай. У меня других жанров не бывает. — Маша заказала капучино. — Я пришла не ругаться. Просто подумала: ты имеешь право знать.
— Что именно?
— Что ты — не первая, кому он врал про деньги.
Инна замолчала. Улыбнулась сухо.
— Я уж догадалась. Только не думала, что у него это было прямо патологическое хобби.
— Патологическое — точно. — Маша сделала глоток. — Знаешь, он мне один раз сказал: «Я просто не хочу выглядеть слабым. А просить — это слабость».
Инна кивнула. Стало не по себе.
— Он у меня брал деньги на лечение брата. У брата всё хорошо, он жив-здоров, просто с ремонтом не успевал. Врал. Сначала мелочи. Потом — на машину. Потом — на суд с бывшей. Хотя суд был у его друга, а Стас просто захотел себе новый мотор.
— А ты?
— А я была влюблена. Ну, ты понимаешь.
Инна молчала.
— Потом узнала. Сначала сцены, потом — прощения. Потом снова враньё. Я ушла. Через два года — звонит. «Извини, ошибался. Хочу всё вернуть». Ага. Я уже была с другим. Но знаешь, даже тогда… сердце щемануло. Потому что он умеет говорить. Умеет делать вид, что ты — последняя его надежда.
Инна медленно убрала руку со стола. Её ладони дрожали.
— У тебя дети есть? — спросила вдруг Маша.
— Сын. В Питере учится.
— Вот и храни ради него свою силу. Не возвращай Стаса. Не возвращай себя в ту яму, в которую мы обе однажды залезли по доброй воле. Только ты теперь вылезла. А он… он найдёт следующую.
Инна кивнула.
— Знаешь, самое мерзкое? — Маша прищурилась. — Что когда ты любишь — ты сама себе объясняешь чужие предательства. Мол, он просто растерян. Просто временно. Просто мама на мозги капает. А потом ты просыпаешься в пустой квартире с минусом на карте.
— А потом — пьёшь вино и делаешь вид, что это просто «пятница».
Обе рассмеялись. Грустно, как в палате с соседкой по разводу.
— Спасибо, что пришла, — тихо сказала Инна. — Я теперь точно уверена. Всё, что было — было. И точка.
Через неделю Инна встретила Стаса у подъезда. Он стоял, опершись о багажник старой "Мазды", с печальной физиономией.
— Привет, — сказал он. — Можно пять минут?
— У тебя вечно всё — "пять минут", — вздохнула Инна. — И вечно в этих минутах — мои деньги, нервы и прощения. Не трать моё время. У меня теперь лимит.
Он помолчал.
— Я ошибался. Знаю. Я на даче пожил — понял. Там не дом, а саркофаг. Мама с утра варит уху и поёт песни Мишулина. А я... Я скучаю.
— Ты скучаешь не по мне. А по той женщине, которая тебя содержала. Которая закрывала глаза. Но её больше нет. Она умерла в тот момент, когда ты решил, что её можно снова обмануть.
Он вздохнул. Опустил голову.
— Ну, может, всё ещё наладится?
Инна посмотрела на него. На его поникшие плечи, мешковатую куртку, старые кроссовки.
— Стас... тебе не в брак. Тебе — в детский сад, к воспитательнице, которая будет кормить тебя с ложечки и говорить: «Молодец, Стасик, ты сходил в туалет и не соврал!»
— Вот как, — горько усмехнулся он. — Всё так просто, да?
— Да. Всё всегда было просто. Ты сам всё усложнил. А я — упростила. До нуля.
Она пошла к подъезду. Остановилась.
— А, да. Твоя бывшая — Маша — передаёт привет. Сказала, что я не первая. А я ей ответила — и не последняя. Так что удачи. И найди уже психотерапевта. Или... плиточника. Хотя нет. Плиточник — дороже.
Он остался стоять, как статуя. А она ушла — легко, свободно, без страха.
Дома Инна открыла ноутбук. На экране — письмо от агентства недвижимости.
«Ваш объект: дача. Потенциальный покупатель заинтересовался. Готов встретиться».
Она усмехнулась.
Иронично. Та самая дача. Может, продать, а на деньги съездить в Калининград. Или купить себе новую стиралку. Или… просто пожить. Для себя.
Инна встала, подошла к зеркалу. Смотрела долго. На себя — настоящую.
— Ну что, — сказала она себе. — Привет, новая я.
И ушла на кухню. Поставить чайник. Потому что чай без лжи — лучший способ начать новую жизнь.
Конец.