Череп разбойника и рождение теории
В начале 1870-х годов в душном анатомическом театре Туринского университета стоял человек, которому было суждено навсегда изменить взгляд мира на преступность. Звали его Чезаре Ломброзо, профессор психиатрии, и в тот день на его секционном столе лежало то, что осталось от Джузеппе Виллеллы — известного калабрийского разбойника, чья жизнь, полная грабежей и поджогов, закончилась в тюрьме. Для большинства это был просто труп очередного негодяя. Но для Ломброзо, одержимого идеей найти научное объяснение человеческой порочности, это был шанс заглянуть в самую суть зла. Он методично заглянул под черепной свод, и то, что он там увидел, поразило его как удар молнии. На затылочной части черепа Виллеллы, в том месте, где у обычных людей всё гладко, зияла отчётливая впадина. Ломброзо показалось, что он уже видел нечто подобное. Но где? Он лихорадочно рылся в памяти, и тут его осенило — на черепах низших приматов.
В этот момент в голове профессора всё встало на свои места. Это было не просто анатомическое отклонение. Это был ключ к разгадке! «При виде этого черепа, — писал он позже в своей главной книге «Преступный человек», — мне вдруг показалось, что я разом постиг… природу преступника — атавистического существа, которое воспроизводит в своей личности свирепые инстинкты первобытного человечества и низших животных». Вот оно что! Преступник — это не продукт дурного воспитания или свободного выбора. Это биологическая ошибка, откат в эволюции, дикарь, случайно заброшенный в цивилизованное общество XIX века. Его тяга к злу, его жестокость и неспособность жить по законам — всё это было предопределено его физиологией, записано в его костях и чертах лица.
Эта идея была простой, элегантной и, как казалось Ломброзо, абсолютно научной. Она объясняла всё: и огромные челюсти, и высокие скулы, и покатый лоб, которые он замечал у заключённых. Это были не просто случайные черты, а стигматы — клейма вырождения, признаки того, что перед тобой не совсем человек. Это был «homo delinquens» — человек преступный, особый антропологический тип. Его неудержимая тяга к злу, желание не просто погасить жизнь в жертве, но и осквернить её бездыханное тело, — всё это было проявлением его первобытной, животной натуры. Теория родилась. Оставалось только подвести под неё доказательную базу, чем Ломброзо и занимался всю оставшуюся жизнь, с одержимостью исследователя измеряя, взвешивая и фотографируя тысячи преступников по всей Италии.
Его открытие произвело эффект разорвавшейся бомбы. До Ломброзо в умах просвещённой публики господствовала идея, что человек — существо разумное, и на преступление он идёт по своей воле, взвесив все «за» и «против». Соответственно, и бороться с преступностью нужно было путём улучшения общества и перевоспитания. Ломброзо же заявил, что значительную часть преступников перевоспитать невозможно в принципе. Зачем пытаться научить обезьяну читать, если она создана для того, чтобы лазить по деревьям? «Прирождённого преступника», утверждал он, можно только изолировать от общества, как изолируют больного чумой, чтобы он не заразил здоровых. Это был радикальный сдвиг парадигмы, который обещал властям простое и понятное решение сложнейшей социальной проблемы.
Каталог злодеев: как опознать вора по ушам
Вооружившись своей теорией, Ломброзо принялся с энтузиазмом каталогизировать человеческие пороки. Он превратил криминологию в подобие зоологии, где каждый тип преступника имел свои чёткие, как у бабочки на булавке, видовые признаки. Его книга «Преступный человек» читалась не как научный трактат, а как полевой определитель для охотника на злодеев. Ломброзо скрупулёзно описывал, как должен выглядеть типичный вор, душегуб или тот, кто совершает преступления против чести. Это была настоящая анатомия греха, где каждая черта лица говорила о склонности к тому или иному преступлению.
Например, воров, по его мнению, можно было узнать по «выразительным лицам и ловкости рук, маленьким бегающим глазкам, часто косой формы, густым и сросшимся бровям, искривлённым или приплюснутым носам, редкой бороде и волосам и покатым лбам». Кроме того, у них, как и у насильников, часто встречались оттопыренные уши. Последние, в свою очередь, отличались «блестящими глазами, изящными чертами лица, припухшими губами и веками». Большинство из них, по его наблюдениям, были хрупкого телосложения, а некоторые и вовсе горбаты. Душегубы же представляли собой самый цвет атавизма: у них были холодные, стеклянные глаза, орлиные носы (часто искривлённые), огромные челюсти, длинные руки и высокие скулы.
Ломброзо не ограничивался только лицом. Он измерял всё: объём черепа, длину пальцев, болевой порог, остроту зрения. Он обращал внимание на татуировки, считая их признаком дикарской натуры и пониженной чувствительности к боли. Он утверждал, что преступники чаще левши, что у них реже бывают седые волосы и морщины, но чаще — дефекты речи, особенно заикание. Это был тотальный подход. Человек разбирался на части, и каждая часть свидетельствовала против него.
Свои теории он активно применял на практике, выступая экспертом в судах. Он с гордостью рассказывал, как в одном деле о посягательстве на детскую невинность ему представили шесть подозреваемых. Ломброзо, по его словам, немедленно выделил из толпы одного, у которого были «непристойные татуировки на руке, зловещая физиономия, нарушения поля зрения, а также следы известной дурной болезни». Впоследствии этот человек, разумеется, во всём сознался. Для Ломброзо это было триумфом его метода. Для современного юриста это звучит как рецепт гарантированной судебной ошибки.
В своих работах он доходил до поразительных обобщений. Он утверждал, что политические преступники часто страдают от меланхолии, а мошенники, наоборот, отличаются добродушным и весёлым нравом. Он создал целую классификацию, в которой были не только «прирождённые преступники», но и «преступники по страсти», «случайные преступники» и «душевнобольные преступники». Но его сердце и главный научный интерес всегда принадлежали первому типу — тем, кому на роду было написано стать злодеем. Именно в них он видел живое доказательство своей правоты, ходячие экспонаты своего антропологического музея.
Наука с душком: френология, расизм и черепа
Чтобы понять, откуда у Ломброзо взялись такие идеи, нужно посмотреть на научный контекст того времени. Вторая половина XIX века была эпохой позитивизма — веры во всемогущество науки. Казалось, что с помощью измерений, классификаций и экспериментов можно объяснить любое явление, от движения планет до человеческого поведения. И Ломброзо был плоть от плоти своего времени. Он искренне верил, что применяет строгий научный метод. На самом же деле он строил свою теорию на фундаменте двух весьма сомнительных дисциплин — френологии и физиогномики.
Френология, придуманная в конце XVIII века немецким врачом Францем Галлем, утверждала, что все психические способности человека локализованы в определённых участках мозга. А поскольку форма черепа, по мнению Галля, повторяет форму мозга, то, ощупав голову, можно было определить характер и наклонности человека. «Шишка дружелюбия», «бугор поэзии», «впадина скупости» — френологи составили подробные карты черепа, которые пользовались бешеной популярностью. Физиогномика, в свою очередь, занималась тем же самым, но на основе черт лица. Высокий лоб — признак ума, тонкие губы — злого нрава, и так далее. К моменту, когда Ломброзо начал свою деятельность, обе эти «науки» уже были изрядно дискредитированы в серьёзных академических кругах, но их идеи прочно засели в массовом сознании. Ломброзо, по сути, взял эти старые, запылившиеся инструменты и применил их к новой области — криминологии, назвав это «криминальной антропологией».
Но был и ещё один, куда более зловещий источник его «вдохновения» — расовые теории, которые в ту эпоху процветали пышным цветом. Идеи социального дарвинизма, искажённой версии учения Дарвина, носились в воздухе. Утверждалось, что расы, как и виды, находятся в состоянии борьбы за выживание, и что белая европейская раса является высшей ступенью эволюции. Все остальные народы рассматривались как более «примитивные», «дикие» и стоящие ближе к обезьянам. Ломброзо полностью разделял эти взгляды.
В его работах расистские стереотипы подавались как научные факты. Он без тени сомнения писал, что такие черты, как «косые веки, монгольская характеристика» или «выступающая нижняя часть лица и челюсти (прогнатизм), встречающиеся у негров», являются признаками преступных наклонностей. По сути, он ставил знак равенства между преступником, «дикарём» и представителем неевропейской расы. Преступник в его теории — это «белый дикарь», человек, который по своим биологическим признакам принадлежит к «низшей» расе, но по ошибке родился среди «высшей».
Эта гремучая смесь из псевдонауки и расизма и составляла ядро его учения. Он не просто измерял черепа, он искал в них подтверждение уже существующим у него предрассудкам. Если у преступника были большие челюсти, он видел в этом признак атавизма. Если же у него были тонкие черты лица, Ломброзо находил какое-нибудь другое «клеймо вырождения», например, асимметрию ушей. Его метод не был объективным исследованием, это был подгон фактов под заранее готовую теорию. Но для публики и властей того времени это выглядело как настоящий научный прорыв. Наконец-то появился способ отделить «чистых» от «нечистых», добропорядочных граждан от прирождённых злодеев, используя для этого не моральные оценки, а штангенциркуль и линейку.
Вирус Ломброзо: как теория заразила мир
Идеи Ломброзо, как заразная болезнь, быстро распространились по всему западному миру. Его книги переводились на десятки языков, а сам он превратился в живую легенду, в «отца современной криминологии». Университеты вводили курсы по криминальной антропологии, полиция закупала специальные инструменты для измерения преступников, а судьи и адвокаты ссылались на его труды в залах заседаний. Теория о «прирождённом преступнике» идеально вписалась в дух времени, когда евгеника — учение о «совершенствовании» человеческой породы — набирала популярность.
В Соединённых Штатах одним из самых ярых последователей Ломброзо стал Чарльз Эллвуд, влиятельный социолог и будущий президент Американского социологического общества. В 1912 году он с восторгом писал, что «публикация работ Ломброзо на английском языке должна ознаменовать эпоху в развитии криминологической науки в Америке». Эллвуд был убеждён, что Ломброзо «без сомнения продемонстрировал, что преступность имеет биологические корни», и считал, что его книги «должны быть в библиотеке каждого судьи по уголовным делам, каждого адвоката и каждого студента, изучающего криминологию».
Вдохновлённые примером итальянского профессора, учёные по всему миру начали собственные исследования. Антрополог из Гарвардского университета Эрнест Хутон в 1930-х годах измерил более 17 000 человек и пришёл к выводу, что «преступники уступают гражданским лицам почти по всем своим телесным параметрам». Фрэнсис Гальтон, двоюродный брат Дарвина и основатель евгеники, пытался с помощью техники фотокомпозита создать обобщённые портреты «преступного типа». Он фотографировал преступников, осуждённых за одно и то же деяние, а затем накладывал их изображения друг на друга, надеясь, что случайные черты сотрутся, а общие, «типичные» — проявятся. Правда, результат его разочаровал: вместо зловещего лица злодея у него получалось размытое и на удивление благообразное лицо среднестатистического человека.
Конечно, были и критики. Великий русский писатель Лев Толстой, встретившись с Ломброзо, высмеял его теории в своём романе «Воскресение». Французский криминалист Альфонс Бертильон, создатель системы идентификации преступников по антропометрическим данным (именно он придумал фотографировать в фас и профиль), соглашался, что определённые физические черты могут поставить человека в невыгодное положение и подтолкнуть его к преступлению, но категорически отрицал прямую связь между формой носа и склонностью к воровству.
Тем не менее, вирус Ломброзо продолжал своё шествие. Его идеи просочились в массовую культуру. Когда в 1931 году режиссёр Фриц Ланг снимал свой знаменитый фильм «М» о душегубе, чьей добычей становились дети, он намеренно пошёл против стереотипа. «Моя идея, — говорил он, — состояла в том, чтобы выбрать на роль злодея актёра, не похожего на то, что говорил Ломброзо: большие брови, широкие плечи, ну, вы знаете, знаменитый портрет душегуба по Ломброзо». Сам этот факт показывает, насколько глубоко укоренился в сознании людей образ «преступного типа».
Влияние Ломброзо оказалось на удивление живучим. Его теория, хоть и была разгромлена с научной точки зрения, оставила глубокий след. Она заложила основу для дебатов о «природе против воспитания», которые не утихают до сих пор. И даже сегодня, когда мы читаем в новостях об очередном злодее, мы нет-нет да и ловим себя на мысли: «Надо же, а с виду такой приличный человек, совсем не похож на душегуба». Этот тихий голос в нашей голове — далёкое эхо идей итальянского профессора, который почти полтора века назад решил, что нашёл зло, спрятанное в глубине человеческого черепа.
Призрак в машине: наследие Ломброзо в XXI веке
Казалось бы, в XXI веке, в эпоху генетики и нейробиологии, теориям Ломброзо место только в музее курьёзов, рядом с вечным двигателем и философским камнем. Сама идея о том, что по форме черепа можно определить будущего преступника, выглядит абсурдной. Однако призрак итальянского профессора до сих пор бродит по миру, принимая новые, куда более изощрённые и технологичные обличья. Идея о том, что злодея можно «вычислить» по внешним признакам, никуда не делась — просто на смену штангенциркулю пришли нейросети и алгоритмы машинного обучения.
Одним из самых тревожных проявлений этого «неоломброзианства» стало развитие технологий распознавания лиц. В 2016 году двое исследователей из Шанхайского университета Цзяо Тун опубликовали статью, в которой утверждали, что с помощью искусственного интеллекта им удалось выявить черты лица, характерные для преступников. Они «скормили» нейросети тысячи фотографий осуждённых и законопослушных граждан, и алгоритм, по их словам, научился отличать одних от других с точностью почти 90%. Среди «преступных» черт нейросеть выделила меньшее расстояние между глазами, более короткий нос и больший изгиб верхней губы. Критики немедленно указали на многочисленные недостатки исследования, главный из которых — сама постановка задачи. Алгоритм учился отличать не преступников от не-преступников, а фотографии осуждённых от фотографий тех, кто не был осуждён. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
Современные системы распознавания лиц, которые всё активнее внедряются полицией по всему миру, таят в себе ту же опасность. Исследования неоднократно показывали, что эти системы гораздо чаще ошибаются при идентификации людей с тёмным цветом кожи и женщин. То есть, они склонны воспроизводить и усиливать уже существующие в обществе предрассудки. Возникает порочный круг: если полиция чаще патрулирует бедные районы, населённые меньшинствами, то и арестов там будет больше. Фотографии арестованных попадают в базу данных, на которой обучается нейросеть. В итоге алгоритм «учится» тому, что люди с определённым цветом кожи более склонны к преступности, и начинает чаще идентифицировать их как подозреваемых. Это Ломброзо 2.0, только вместо «зловещей физиономии» — набор пикселей, а вместо профессора — бесстрастный, но не менее предвзятый искусственный интеллект.
Даже в бытовом сознании наследие Ломброзо продолжает жить. Вспомните удивление публики после ареста Теда Банди. Красивый, обаятельный, образованный студент-юрист — он никак не вписывался в стереотипный образ душегуба. Люди подсознательно ожидали увидеть чудовище, а увидели человека с «правильными» чертами лица. Эта дихотомия «красивый — значит хороший», «уродливый — значит плохой» прочно сидит в нашей культуре, от сказок, где у ведьмы всегда крючковатый нос, до голливудских фильмов.
Ещё в XVIII веке немецкий физик Георг Кристоф Лихтенберг, критикуя физиогномику, пророчески предупреждал об опасностях такого подхода: «Однажды мы начнём вешать детей ещё до того, как они совершат деяния, заслуживающие виселицы». Сегодня эта фраза звучит особенно актуально. Соблазн найти простой и быстрый способ идентификации «опасных» людей велик как никогда. Но история Ломброзо — это грозное предостережение. Попытка судить о человеке по его внешности, будь то форма черепа или набор черт, распознанный нейросетью, — это путь, который ведёт не к безопасности, а к дискриминации и судебным ошибкам. Призрак Ломброзо напоминает нам, что зло не имеет определённого лица, и самые страшные монстры порой скрываются за самой обаятельной внешностью.