Аня помнила тот октябрьский вечер до мелочей. Мама стояла на пороге с двумя большими сумками, улыбалась виноватой улыбкой и объясняла, что в её квартире начался капитальный ремонт.
— Ну что ты, мамочка, — сказала тогда Аня, обнимая её. — Конечно, живи сколько нужно. Дети будут в восторге.
И дети действительно были в восторге. Восьмилетний Данила сразу повис на бабушке, а четырёхлетняя Вика затащила её смотреть свои рисунки. Муж Андрей тоже искренне обрадовался: с мамой в доме всегда было вкуснее и уютнее.
Первые две недели пролетели как в сказке. Мама вставала раньше всех, готовила завтраки, провожала Данилу в школу. К вечеру дом наполнялся запахом пирогов или борща, который томился на медленном огне весь день. Дети были сыты и довольны, Андрей приходил с работы к накрытому столу, а Аня чувствовала себя немного детсадовкой, которую опекают заботливые взрослые.
— Анечка, ты так устаёшь на работе, — говорила мама, разливая чай. — Отдыхай больше, я всё сделаю.
Но уже к концу первого месяца что-то незаметно изменилось. Мама стала давать советы.
— А зачем ты покупаешь такую дорогую колбасу? Вот раньше мы брали докторскую, и все были здоровы.
— Данилу нужно в секцию записать, а не за компьютером сидеть. Ты посмотри, какой бледный стал.
— Викуша должна рано ложиться спать, а не в девять вечера мультики смотреть.
Аня кивала, соглашалась, но внутри что-то сжималось. Она пыталась объяснить себе это чувство: мама же хочет как лучше, она любит внуков, заботится о семье. Но почему тогда каждое утро начиналось с ощущения, что её жизнь больше не принадлежит ей?
— Мам, а когда у тебя закончится ремонт? — осторожно спросила Аня как-то за ужином.
— О, даже не знаю, дочка. Знаешь, как эти строители работают. Говорят — ещё месяц-два. Но я же не мешаю? — мама посмотрела так, что Аня тут же заспешила с успокоениями.
— Конечно, не мешаешь! Что ты такое говоришь! Просто спросила.
К декабрю атмосфера в доме стала напоминать натянутую струну. Мама теперь не просто давала советы — она начала их выполнять. Перестирывала детские вещи, которые, по её мнению, Аня плохо выстирала. Переставляла продукты в холодильнике «по правильной системе». Отменяла Викины кружки, решив, что ребёнок перегружен.
— Мама, но она же хочет ходить на танцы, — пыталась возразить Аня.
— Хочет — не значит полезно. В её возрасте лучше дома сидеть, со мной лепешки лепить. Видишь, как она радуется?
Вика действительно радовалась. Данила тоже. Дети привыкли к бабушке как к части интерьера, и теперь она была для них главнее мамы. Они бежали к ней с жалобами, за утешением, за разрешением. Аня почувствовала себя лишней в собственном доме.
— Может, тебе пора подумать о съёмной квартире на время ремонта? — рискнула она как-то вечером, когда дети уснули.
Мамино лицо вытянулось.
— Ты хочешь меня выгнать?
— Нет, мам, просто...
— Я думала, что ты рада мне. Я ведь помогаю, стараюсь...
— Ты помогаешь, конечно, но...
— Я понимаю. Я старая, мешаю молодым. Завтра же начну искать квартиру.
Мама ушла к себе в комнату с таким видом, словно её предали самые близкие люди. Аня осталась на кухне, чувствуя себя последней дрянью. Она вспомнила, как мама растила её одна после развода, как работала на двух работах, как экономила на себе, чтобы купить Ане красивое платье на выпускной. Как она плакала от радости, когда Аня вышла замуж, как нянчилась с внуками, когда они родились.
«Я неблагодарная, — думала Аня, глядя в окно на заснеженный двор. — У неё нет никого, кроме нас. А я думаю только о себе».
Утром мама встала как ни в чём не бывало, приготовила блинчики, собрала детей в школу и садик. Но что-то изменилось. Она стала ещё больше стараться, ещё активнее помогать, но в её глазах появилась настороженность. Аня понимала: мама боится, что её выгонят.
Январь пролетел в этом странном танце. Мама демонстративно заботилась о семье, а Аня демонстративно была благодарна. Андрей ничего не замечал — он приходил с работы к готовому ужину и искренне не понимал, почему жена стала такой нервной.
— Мне кажется, твоя мама собирается остаться навсегда, — сказала Ане подруга Лена за кофе в торговом центре.
— Не говори глупости.
— Аня, она уже полгода с вами живёт. Какой там ремонт столько длится?
— Она моя мама, Лен. Единственная. У неё никого нет.
— А у тебя есть своя жизнь. И муж. И дети. Ты же не можешь жить втроём с мамой до старости?
Аня знала, что подруга права. Но как сказать об этом маме? Как объяснить, что любовь бывает удушающей? Что можно быть благодарной и одновременно задыхаться? Что хочется иногда самой решать, что готовить на ужин и во сколько укладывать детей спать?
Переломный момент наступил в феврале. Данила принёс из школы двойку по математике, и мама, не дожидаясь Ани, устроила ему такую взбучку, что мальчик расплакался.
— Мама, что происходит? — Аня вошла в комнату и увидела рыдающего сына.
— Данилка двойку принёс. Я ему объясняю, что так нельзя.
— Но это моё дело — воспитывать детей.
— Твоё? А кто весь день с ними сидит? Кто уроки проверяет? Кто кормит? Если бы не я...
— Мама, прекрати!
Аня не узнала свой голос — такой резкий, почти крик. Данила перестал плакать и уставился на неё большими глазами. Мама тоже замолчала.
— Прости, — быстро сказала Аня. — Я не хотела кричать. Просто... давай поговорим спокойно.
Они разговаривали вечером на кухне, долго и тяжело. Мама плакала, говорила, что чувствует себя ненужной, что боится оставаться одна в своей квартире. Аня тоже плакала, объясняя, что любит её, но хочет чувствовать себя хозяйкой в собственном доме.
— Я не хочу тебя прогонять, мам. Но мне кажется, мы обе устали.
— Я думала, что помогаю...
— Ты помогаешь. Но иногда помощь может быть... слишком активной.
Мама долго молчала, потом кивнула.
— Может быть, ты права. В понедельник позвоню прорабу, узнаю, как дела с ремонтом.
Оказалось, что ремонт закончился ещё в декабре. Мама просто боялась об этом сказать.
— Я так привыкла к вам, — призналась она. — Дома одной страшно и грустно. А тут семья, жизнь, дети...
— Мам, но ты можешь приезжать к нам. Часто. На выходные, на праздники. Или мы к тебе будем приходить. Но у каждого должен быть свой дом.
Переезд прошёл удивительно спокойно. Мама собирала вещи без упрёков, дети обещали часто навещать бабушку. Андрей помог загрузить сумки в машину.
Когда за мамой закрылась дверь, Аня прислонилась к стене и глубоко вздохнула. Дом показался вдруг огромным и тихим. На кухне не пахло пирогами, никто не переставлял вещи, не давал советов. Впервые за полгода можно было просто посидеть и подумать о своём.
Но уже к вечеру Аня поняла — что-то изменилось навсегда. Она по-другому теперь понимала маму, её одиночество и страхи. И себя понимала лучше — свои границы, свои потребности, своё право на собственную жизнь.
— Позвонить маме? — спросил Андрей, заметив её задумчивость.
— Позвоню завтра. Пригласим её на воскресный обед.
— А сегодня?
— А сегодня я хочу сама приготовить ужин для своей семьи.
За окном начинал таять снег, и Аня думала о том, что любовь — это не только близость, но и умение отпускать. Что забота не всегда означает присутствие. И что самые сложные уроки преподают самые близкие люди.
Мама прожила с ними полгода, но научила их всех жить по-новому. Аню — ценить свою независимость и не бояться её защищать. Детей — тому, что можно любить бабушку и скучать по ней, даже когда она не живёт в одном доме. А саму себя — тому, что материнская любовь должна учиться отступать, когда дети становятся взрослыми.
В воскресенье мама приехала к ним на обед с новыми рецептами и рассказами о соседях. Данила показал ей пятёрку по математике, Вика — новый рисунок. Андрей хвалил мамин пирог, а Аня накрывала на стол и понимала: вот так и должно быть. Любовь на расстоянии, которое позволяет дышать. Семья, которая собирается по праздникам и скучает друг по другу в будни. И дом, который принадлежит тем, кто в нём живёт.
После обеда мама не стала убирать со стола, как раньше. Она попила чай, поиграла с внуками и собралась домой.
— До свидания, дорогие мои, — сказала она на пороге. — Увидимся на следующих выходных?
— Обязательно, мам.
Аня обняла её и почувствовала — они обе стали свободнее. И оттого ещё ближе друг другу.