Найти в Дзене

— «Ты мне ничего не должна! Но маме нужна половина твоей квартиры!» — сказал бывший и потребовал долю.

Оглавление

— Тебе просто нужно немного потерпеть, маме сейчас тяжело. А потом станет легче, — Андрей говорил это с такой искренностью, что хотелось кинуть в него пультом от телевизора.

Но я не кидала. Потому что рядом спал Егор. Потому что терпела уже полтора года. И потому что у нас больше не было ни спальни, ни личной жизни, ни покоя.

Татьяна Николаевна заселилась в нашу двушку после смерти тестя. Поначалу «на пару месяцев, пока не придёт в себя». Это «пока» тянулось уже восемнадцать месяцев, из них последние три — с её «временным» пианино в нашей гостиной и привычкой смотреть телек на полной громкости в полвторого ночи.

Нет, я не была против скорби. Но я была против того, чтобы меня вычеркнули из собственной квартиры. Мне стало казаться, что у меня здесь статус что-то типа «временная санитарка с функцией готовки». Слово «жена» давно куда-то испарилось.

— У тебя опять лицо как у киселя прокисшего, — с издёвкой сказала Татьяна Николаевна, проходя мимо меня на кухню. На ней была моя домашняя кофта. Ну ладно. Бывшая моя домашняя кофта. Теперь она просто «её любимая».

— Накормишь ребёнка кашей, я его потом к врачу отведу. Ты же сегодня «на свою работку», да?

— На СВОЮ работу, да, — кивнула я и машинально добавила. — Где, кстати, мне платят зарплату, чтобы мы все здесь ели.

— Ну и не хвались, — хмыкнула она, открывая холодильник. — Женщина обязана кормить семью, а не выпендриваться.

Я встала и почувствовала, как злость поднимается от копчика к затылку, как пар в чайнике. До свиста было недалеко.

— Татьяна Николаевна, вы не думаете, что женщина имеет право хотя бы на утренний кофе без нравоучений?

Она обернулась.

— А ты не думаешь, что женщина должна думать не о кофе, а о том, чтобы муж домой приходить хотел?

Ну тут я чуть не хлопнула дверцей духовки. Но просто тихо выдохнула и пошла одеваться. Я же взрослая, ну. Я же умная. Я не буду ругаться с пенсионеркой в девять утра. В моём доме. Где я оплачиваю ипотеку. Где она теперь, судя по всему, хозяйка.

Андрей позвонил через час. С работы. Как всегда — у него всё сложно, у него важный проект, он очень занят, но давай поговорим про то, как мне надо быть терпимее к его маме.

— Она же одна осталась, ты пойми! Ну неужели тебе тяжело ей улыбнуться?

— Мне тяжело ей не врезать, — спокойно ответила я. — Улыбаться я уже устала. Я что, вам тут цирковая обезьяна?

— Ты перегибаешь, — вздохнул он. — Она старенькая. Мы одна семья. Я же тебе обещал, всё будет нормально.

— Ты обещал отвезти Егора на море в прошлом году, — перебила я. — Вместо этого вы вдвоём поехали к Оле на дачу. Ты обещал, что мы сделаем ремонт в спальне, но ты купил вашей семье новый телевизор. Ты обещал, что мы будем вместе, а я тут живу как служанка у королевы-мать.

В трубке повисла пауза. Потом он тихо сказал:

— Значит, ты просто не умеешь любить моих близких. А я — не могу быть с человеком, который не уважает мою мать.

— То есть всё, что я делала полтора года — это не любовь? — горько засмеялась я. — А вот ваше вытирание ног обо меня — это любовь, да?

Он бросил трубку.

В тот вечер я пришла домой позже обычного. Егор уже спал. На кухне сидела Татьяна Николаевна. Она разливала по бокалам вино. Красное, дорогое. Моё, кстати.

— Ну что, устроила ему скандал? — спросила она, даже не посмотрев на меня.

— А вы устраиваете ему спектакли каждый день, и ничего, — буркнула я. — Как театр одного актёра. С печёнкой и драмой.

— Андрей хороший сын. А ты... ты недостойна. Женщина должна быть тихой, как вода, и глубокой, как лужа.

— Ну, вы — прям философ. С дивана.

Она резко встала и подошла ко мне вплотную.

— Пока ты тут борзеешь, я тебе напомню: эта квартира — на него оформлена. Хочешь — собирай манатки. Тут тебя никто не держит.

Я замерла.

— Вы серьёзно сейчас?

— Вполне, — пожала плечами она. — Я — его мать. А ты... Временное явление. Андрей разберётся. А ты — убирайся по-хорошему.

Ночь была длинной. Егор спал крепко. Я лежала рядом и не могла уснуть. В голове крутились её слова. Временное явление. Не держит никто. И вдруг стало до слёз обидно: за все годы, когда я прощала, сглаживала, терпела. За отпуск, который не случился. За детскую радость, которую мы с Егором откладывали до лучших времён. За своё место в доме, которое отдали без спроса.

На рассвете я встала. Пошла на кухню. Села за стол.

Когда Андрей вернулся с работы, я уже ждала его с бумагами.

— Развод, — спокойно сказала я, глядя ему в глаза. — Я больше не играю в эту комедию. Пусть твоя мама поиграет за нас двоих.

Он посмотрел на меня как на призрак.

— Ты что, из-за пустяка?.. Да ты с ума сошла!

— Не из-за пустяка. Из-за того, что я — не пустяк. А ты меня таким сделал.

На следующий день я была у нотариуса. И у юриста. Квартира, как выяснилось, действительно была оформлена на Андрея. Но по решению суда мне и Егору положено не только компенсация, но и право временного проживания до тех пор, пока не выделят долю в его второй квартире — доставшейся от бабушки. Я знала об этом давно. Просто не хотела доводить до конфликта.

Но если уж меня вышвыривают — я ухожу громко.

— Я тут ещё поживу, — с улыбкой сообщила я Татьяне Николаевне, доставая из пакета шоколад для Егора. — Суд разрешил. Так что сворачивайте свой цирк. Спектакль окончен.

— Ты... ты мелочная, — прошипела она. — Ты хочешь всё разрушить.

— Всё уже разрушено, — ответила я. — Просто теперь вы не сможете делать это молча. Добро пожаловать в реальность, Татьяна Николаевна. Я — не временное явление. Я — ураган. Привыкайте.

Когда мужчина уходит из дома — это трагедия.

Когда мужчина уходит из дома вместе с мамой — это уже комедия. С элементами триллера.

Именно в таком жанре продолжилась моя жизнь спустя две недели после подачи заявления на развод.

Андрей хлопнул дверью, собрал чемодан, маму, её любимую кружку с надписью
«Я не стерва, я просто умею ждать» — и удалился в неизвестном направлении. Судя по их пафосу, они как минимум эмигрировали в Швейцарию.

На деле — к его сестре Оле в Балашиху.

Туда же переехал и их семейный клан — один плачет, второй жалуется, третий уже скидывается на юристов, чтобы «отжать квартиру у этой твари».

— Ну что, свободная? — хмыкнула Лена, моя подруга, сидя на моём старом потертом диване с видом царственной наблюдательницы.

— Свободная, как макароны без сыра, — фыркнула я, наливая нам обеим чай. — Вроде и можно жить, а вкус странный.

Лена меня всегда поддерживала. Особенно с тех пор, как её бывший продал её автомобиль без спроса и сбежал к фитнес-тренерше по имени Жасмин. С тех пор у Лены аллергия на мужиков, сладкие имена и машины без документов.

— Ну, зато ты теперь главная в квартире, — сказала она, с хитрой улыбкой. — Можешь даже в трусах по коридору бегать.

— Да у меня вон Егор в трусах бегает. Надо же кому-то взрослым остаться, — вздохнула я.

— Поверь, трусы — это не возраст, это состояние души, — философски сказала Лена и подмигнула. — Ну и что ты теперь? Вешаться? Или ремонт затеешь?

Я выбрала третий путь — «пока просто жить».

Первые дни без Андрея были странными. Я просыпалась и ловила себя на том, что жду, когда он ворвётся в спальню, начнёт что-то бубнить, громко чесать затылок и искать свою зарядку.

Никто не бубнил. Никто не чесался. Зарядка лежала там же, где всегда. Под столом. На своём месте. Всё было на своих местах — и от этого было особенно больно.

Я не страдала. Я скорее зависла. Как телефон на 1% — вроде и работает, но лучше не дёргать.

И вот однажды, во вторник, ближе к обеду, он пришёл.

С порога — с обвиняющим лицом, как будто я испортила ему всё детство.

— Ты выглядишь… неплохо, — сказал он, как будто это была угроза.

— А ты — как человек, которому утром наступил на лицо их же кот, — мило улыбнулась я.

Он огляделся, зашёл на кухню. Видимо, ждал, что без него тут разруха, тараканы и я, обнявшая бутылку. А тут — порядок, свежие занаве… тьфу, свежие пледы, чистота и Егор играет в шахматы с дедом из соседнего подъезда.

— Я пришёл поговорить, — сказал он серьёзно, присаживаясь. — Без криков.

— Ой, а я как раз чай заварила — без яда. Совпадение? Не думаю, — с иронией сказала я и села напротив.

Он молчал. Долго. И вдруг выдал:

— Ты знаешь… мама сказала, что ты... всех нас обманула. Что ты специально родила Егора, чтобы получить эту квартиру. А потом выдавить нас.

Я рассмеялась. Громко, долго, со слезами в глазах.

— Да, конечно. У меня был гениальный план: забеременеть, выйти за тебя, терпеть твою маму, ждать восемь лет, чтобы... развести шоу на кухне. Гениально, Андрюша! Я ещё в школу к Егору пойду — преподавать манипуляции.

— Ну ты же всегда хотела эту квартиру, — буркнул он.

— Я хотела жить в доме, где меня уважают. А не где мне вытирают ноги и обвиняют, что я на обед сварила не тот суп.

Он замолчал. В глазах — растерянность. Смешанная с обидой. Как будто я испортила ему день рождения. Который был, кстати, в следующем месяце.

— Андрей, давай по-честному. Ты не готов был взрослеть. Тебе было удобно, что я решаю всё, пока ты прикрываешься мамой, — устало сказала я. — Но теперь ты один. Без присмотра. Добро пожаловать во взрослую жизнь. Тут горячая вода заканчивается, кредиты не платятся сами и борщ не варится силой мысли.

Он встал. Не сказал ни слова. Ушёл. С тем же выражением лица, с каким мальчик уходит с ёлки, когда узнал, что Дед Мороз — это сосед с третьего этажа.

Прошёл месяц.

Я подала документы на алименты. Его обязали выплачивать определённую сумму. Конечно, он возмутился —
я ж ему мать его ребёнка, как я могла! — но через суд объяснили доходчиво.

А я жила. Привыкала. Спала одна. Ела поздно. Танцевала на кухне под Земфиру, когда Егор засыпал. Иногда ревела, иногда ржала. Иногда вспоминала, как я когда-то верила, что мужчина — это опора. А потом поняла: лучшая опора — это хороший ортопедический матрас и финансовая независимость.

Однажды вечером Егор спросил:

— Мам, а папа придёт?

Я прижала его к себе.

— Может, и придёт. Но мы с тобой всё равно будем счастливы. Даже если он придёт без тапочек.

— Или с бабушкой? — уточнил он, и я рассмеялась.

— Особенно если без неё.

Сосед дядя Гена стал заходить чаще. Приносил пирожки (да, я не пекла сама, потому что нельзя). Помогал с краном, чинил розетки, а недавно предложил:

— А может, я вам шкаф соберу? Всё равно дома скучно. Да и ты не мебель, чтобы одна стоять без опоры.

— Гена, ты что, с Леной заодно? — хмыкнула я. — Она тоже всё намекает, что мне нужен «мужчина в доме».

— Нет, Лена — за тебя. А я — просто мужчина в доме. Без претензий, — подмигнул он.

Я засмеялась. Впервые — не натянуто. Просто по-человечески.

И вот однажды мне позвонил Андрей. Через два месяца.

— Нам надо встретиться. Поговорить. Я многое понял.

— Ты про кого? Про себя или про свою маму?

— Про нас. Я хочу вернуться.

— А я — больше не хочу быть запасным аэродромом, — ответила я, спокойно, без истерик.

Пауза.

— Ты изменилась. Стала другой.

— Нет, Андрей. Я просто стала собой. А ты — опоздал.

Прошло полгода.

Полгода одиночества, которое перестало быть одиночеством.

Полгода тишины, в которой я впервые услышала себя.

Никто не стучал ложкой по чашке в семь утра.

Никто не лез в душ, пока я намыливала голову.

Никто не говорил: «Твоя борщовая кислота — это не борщ, а угроза желудку».

Егор подрос, научился сам собирать рюкзак, мы вместе ходили в кино, в магазин, в парк, и он не спрашивал больше о папе. Он просто жил.

Мы оба — просто жили.

И именно в этот момент, когда жизнь наконец-то приняла форму устойчивого счастья, как по учебнику возвращенцев, на пороге появился он. В плаще. С букетом. И с видом, будто всё это — случайно, легко, ну просто "зашёл узнать, как дела".

Я открыла дверь и молча уставилась на него.

Он вручил мне цветы — герберы, как будто выбрал самое нейтральное, что не скажет «я тебя люблю», но и не скажет «я тут случайно».

— Я подумал, что, может быть… ну… стоит попробовать всё вернуть, — промямлил Андрей, потирая ладони.

— Ты в аптеку не пробовал для начала зайти? Там, говорят, от амнезии хорошие витамины, — холодно ответила я, опираясь на косяк.

Он смотрел на меня, как будто перед ним открылась тайна вселенной — мол, а почему я такая недобрая? Почему не бросаюсь в объятия?

— Я не понял тогда, как много ты для меня значишь, — тихо сказал он. — Мама… она была не права. Я это понял.

— Поздновато у вас семейное озарение. Не сезон, — усмехнулась я. — У тебя сколько ещё прозрений в запасе? Чтобы я знала, через сколько опять собираться.

Он попытался войти — инстинкт у них, видимо, такой — вваливаться, даже если их никто не звал.

— Стой. — Я остановила его ладонью. — Ты не зайдёшь. Не потому что я злюсь. А потому что я не хочу.

— Мы семья, — взмолился он. — Егор…

— Мы были семьёй. Потом ты выбрал другую. Сейчас — у нас свои жизни.

— Я скучаю.

— А я — нет.

Он ушёл. А я сидела на диване, глядя на эти несчастные герберы, и думала: что со мной не так? Почему мне не жалко? Не больно? Не щемит?

А потом поняла: я просто больше не нуждаюсь в нём.

Во мне не осталось той женщины, которая могла бы ждать у порога. Она умерла. Её вытеснила я — новая. Упрямая, сильная, и немного уставшая. Но по-настоящему живая.

Через две недели пришло письмо от юристов: Андрей начал процесс по разделу имущества. Хотел свою долю. Хотел «восстановить справедливость».

И знаете, что было смешнее всего? Он требовал…
часть алиментов обратно. За то, что, цитирую: «она ведёт себя непорядочно, не даёт общаться с сыном, и, судя по стилю жизни, тратит деньги не на ребёнка».

Я прочитала это в кафе и чуть не подавилась салатом.

— То есть он не общается с сыном по своей воле, а теперь хочет компенсацию за свою лень? — фыркнула Лена. — Да твоего бывшего надо в музей. Как памятник фальшивой логике.

Суд был громкий, неприятный. Он даже притащил маму.

— Она выгнала нас из дома, как собак! — визжала Татьяна Николаевна. — А теперь ещё и требует алименты! Вы посмотрите, что творится! Совсем страх потеряла!

— Страх я потеряла ещё тогда, когда терпела ваши указания, сколько соли класть в суп, — ответила я спокойно. — Сейчас я просто отстаиваю себя. И своего сына.

Суд встал на мою сторону. Андрей ушёл, не попрощавшись. С бумагами, но без гордости.

Через месяц на лестничной площадке я столкнулась с его сестрой — Олей. В джинсах на два размера меньше и с новой губой, которой она, кажется, пыталась компенсировать всю свою беспомощность.

— Ну ты и сука, конечно, — сказала она с улыбкой. — Но такая... красивая. Даже немного восхищаюсь.

— Спасибо, Оля. А ты всё та же — только губы другие, — ответила я.

— А Андрей тебе ещё позвонит. Ты — его навязчивая идея теперь.

— Пусть лучше у него будет идея фикс, чем жизнь как фигня, — кивнула я и пошла к лифту.

На кухне стоял чайник.

На подоконнике — плюшевый медведь Егора.

На столе — коробка с детскими поделками.

А внутри — было тепло.

И впервые за долгое время —
спокойно. Без тревоги. Без ожиданий. Без роли.

Просто я. Просто мой дом. Просто моя жизнь. Без возвратов.

ФИНАЛ.

Он вернулся. Но только для того, чтобы я убедилась, как правильно поступила.

Любовь, которая не выдержала маму, деньги и бытовую нагрузку — это не любовь.

Это аренда.

А я — не съёмная квартира.

Теперь я — собственница. По всем фронтам.

Конец.