Много докладов сделал я на своём веку начальникам разного уровня и разного ранга. Много слышал и чужих докладов, но до сих пор не перестаю удивляться тому, какие перлы - осмысленно или невольно - выдают иногда, при этом, люди.
Однажды на Северный флот приехали два уважаемых инженера, два представителя известного конструкторского бюро.
Один из них был сугубо гражданским человеком, не служившим вообще нигде и никогда.
Второй, сравнительно недавно вышедший на пенсию капитан 1 ранга, внешне отличался от своего коллеги тем, что был «при погонах». На совершенно законных основаниях - он ведь был уволен в запас с правом ношения формы одежды, и справедливо полагал, что так ему проще будет общаться с командованием базы. А от «действующих» офицеров пенсионера отличало то, что в кармане его тужурки, вместо удостоверения личности, теперь лежал обычный советский паспорт.
На контрольно-пропускном пункте при въезде в военно-морскую базу инженеры вышли из машины, и их документы тут же дотошно проверил матрос-контролёр. Парень носил военно-морскую форму и флотское звание, но в море не ходил: служил, как и другие его товарищи, стоявшие на том КПП, в так называемом «караульном» (или «комендантском») взводе.
Он чётко знал, какие именно надписи, подписи, цифры и печати в бумагах дают право на въезд-выезд. Если же в документе хоть что-то было не так, его предъявителя без лишних слов высаживали из транспорта для дальнейших разбирательств или просто не пропускали. При этом, для матроса-контролёра не имели ровно никакого значения никакие обстоятельства, никакие жизненные ситуации, ничьи звания и должности, ничей возраст и авторитет, ничьи приказания - ему положено было признавать лишь своих начальников и исполнять только их команды.
Неспроста, матросы, служившие на КПП, ощущали свою власть над всеми, кому во что бы то ни стало надо было проехать мимо них туда или обратно - то есть, над людьми, в той или иной степени зависевшими от них. Это тешило самолюбие «сухопутных моряков» и позволяло им особо не церемониться ни с кем (кроме известного узкого круга лиц).
Контролёр ещё раз глянул на фотографии в паспортах, затем на лица приехавших, вновь перечитал командировочные удостоверения, а потом громко доложил дежурному по режиму:
- Тащ! Тут прибыли двое гражданских. Один нормальный, а второй - капитан 1 ранга!
Мозги
Жизнь показывает, что человеку, как правило, рано или поздно приходится отвечать не только за свои дела, но и за свои слова...
Служили в одном экипаже два офицера, Лёня и Гарик. Дружили семьями, всё в жизни и на службе шло у них примерно так же, как и у тысяч других офицеров-подводников - но тут грянули девяностые годы.
Вместе с гласностью, демократией, плюрализмом и прочими ругательными словами, а также не очень весёлыми событиями, эти годы принесли для военных и нечто хорошее. А именно: теперь офицер, если хотел, мог служить уже не до пенсионного возраста (что для многих означало - почти до «деревянного бушлата»), а до окончания контракта, который он должен был заключать с Министерством обороны лишь на несколько лет.
Это раньше даже серьёзно больной офицер не мог, зачастую, уволиться в запас. Как говорил один мой начальник (увы, ныне покойный), - «У меня нет больных офицеров. У меня есть только живые или мёртвые офицеры». Ну а теперь - если хочешь уволиться - пожалуйста! Для этого даже не нужен никакой диагноз. Закончился контракт - продлевай его, а не желаешь - иди на все четыре стороны.
Гарик, который был тогда штурманом - человек весьма темпераментный и амбициозный - хотел служить, мечтал сделать себе карьеру (в лучшем смысле этого слова). Но, как это бывает не только в смутные времена, на вышестоящую должность, на которую собирались назначать Гарика, взяли другого офицера - то ли по блату, то ли по какой-то другой причине.
Обидевшись (а может быть - попытавшись таким способом шантажировать своих начальников), Гарик написал рапорт с просьбой уволить его в запас. Просьбу эту, неожиданно для всех, командование удовлетворило. Так он стал гражданским человеком, но с Севера не уехал и от моря никуда не ушёл, а устроился работать прямо в своей базе сменным помощником капитана буксира.
То ли от счастья, что стал по-настоящему свободным «штатским» человеком, то ли, скорее всего, в тайне тоскуя по службе и горюя о несбывшихся мечтах, бывший штурман частенько, встретив своих старых сослуживцев, поддразнивал их:
- Вы, военные, все такие тупые! Мозгов у вас вообще нет! То ли дело - мы, гражданские!
Однажды Гарик, стремившийся вырастить из своего сына настоящего мужчину, соорудил для него дома самодельную перекладину. Прежде, чем подпустить ребёнка к этому, казалось бы, нехитрому спортивному снаряду, он решил испытать её сам. К сожалению, злополучная железяка оторвалась, и рухнувший с высоты Гарик получил сильнейшее сотрясение мозга…
На следующий день Лёня встретил в городке жену своего друга, которая печально выходила из больницы, и встревожено спросил её:
- Что случилось?
- Да вот, беда у нас… Гарик упал… Сотрясение мозга...
Реакция Лёни оказалась неожиданной не только для расстроенной женщины, но и для него самого.
- Ой, ха-ха-ха... Не могу, ха-ха-ха... Сотрясение мозга - это потому, что гражданский, а не военный... - простонал он, вытирая кулаком выступившие слёзы.
О том, как незнание матчасти начфина подвело
Недавно я услышал, что теперь нашей «оборонкой» будут руководить уже не менеджеры-финансисты, а генеральные конструкторы. Дай Бог, чтобы это действительно получилось!
Невольно вернулись воспоминания тех лет, когда я служил, связанные с нашими военными финансистами (уверен: нечто подобное помнят все, служившие тогда вместе со мной).
Каждому понятно, что задача финансовой службы - обеспечивать военнослужащих денежным довольствием. Но наши финансисты видели её, похоже, по-своему: выплачивая нам деньги, в максимальной степени урезать то, что нам положено!
Помню, на нашей береговой базе в кабинете начальника финслужбы висел вымпел - даже не красного, как тогда было повсеместно принято, а почему-то голубого (!) цвета. Издевательская надпись на нём гласила: «Подразделение бережливых». Понятие «бережливость» эти люди трактовали в свою пользу.
Лейтенантского подъёмного пособия (кстати, достаточно больших, по тем временам, денег) мне и другим ребятам из моего экипажа так и не выдали: сначала - под предлогом, что, мол, мы на Север вроде бы как ещё и не прибывали: экипаж только формируется, а наша лодка строится в Ленинграде. После того, как её получим и придём в базу - всё обязательно будет выплачено! Ну а потом, когда всё это состоялось, начфин развёл руками: мол, извините, ребята - вы теперь прибыли на Север в составе войсковой части - а значит, никакие «подъёмные» вам теперь-то уж абсолютно точно не положены!
Так обошлись с офицерами целого экипажа, но в индивидуальном порядке получать деньги в финслужбе было ещё труднее. Необходимо было отстоять несколько часов в очередях к тому или иному «клерку», а потом ещё и в кассу - но потраченное таким образом время ещё ничего не гарантировало. Однажды у меня на бессмысленное стояние в этих очередях ушло две недели от драгоценного летнего отпуска...
Так было почти везде, где я служил. Приятное исключение - учебный центр в Палдиски, куда наш экипаж приезжал на межпоходовую подготовку. Я испытал некоторое потрясение, когда женщина-бухгалтер из финчасти позвонила нашему дежурному и сказала, что офицеры такие-то (перечислила пофамильно) не получили таких-то выплат и приглашаются за ними в кассу. Так уж там было принято. Наверное, именно так и должно было быть повсеместно - но...
А уж сколько справок и выписок военные финансисты требовали для подтверждения, порой, совершенно очевидных фактов! Например, у отца, после его увольнения в запас и отъезда с Севера, в военкомате долго вымогали справку о том, что город Североморск Мурманской области находится за Полярным кругом. Как будто нельзя было просто посмотреть на карту...
Бывало, финансисты нам даже завидовали - но вовсе не потому, что служба моряка-подводника, в отличие от службы тыловика, окружена (на посторонний взгляд) сияющим ореолом романтики и героизма. Всё проще: мы, по их мнению, слишком много, незаслуженно много, получали...
Один знакомый начальник финансовой службы кипел от благородного гнева: по какому праву подводники, ушедшие на боевую службу, продолжают получать за этот период северную надбавку? Сидят себе в своём прочном корпусе в тепле, в искусственном микроклимате, балдеют - а вот он в это время действительно каждый день мужественно подставляет лицо порывам сурового северного ветра и видит из окна своего кабинета безрадостную, непроглядную тьму полярной ночи... Несправедливо!!!
Ну а если на время плавания лишить всех подводников «полярки» - тогда всё будет правильно. А если взять масштаб всей нашей дивизии - так это же будут удержаны просто бешеные деньги!!! Сколько же тогда получится по флотилии? А по всему Северному флоту?!
«Пацан сказал - пацан сделал». Хитроумный начфин оформил свою мысль документально и отправил по своей линии в «верха». Говорят, её с восторгом поддержали финансисты на всех уровнях, и лишь в Центральном финансовом управлении среди них нашлись здравомыслящие люди: да вы что там, ребята, с ума, что ли, посходили? На что замахиваетесь?!
Инициатива провалилась...
Вспоминаю ещё одну его «творческую неудачу»...
Ядерные реакторы подводных лодок могут работать, конечно, очень долго - но, рано или поздно, их активные зоны становятся непригодными для эксплуатации и требуют замены, перегрузки.
Как-то раз встала на такую перегрузку и наша лодка. Деньги нам продолжала платить наша финчасть - их привозил прямо на борт нештатный финансист экипажа. В очередной раз, получая деньги на нас всех, он увидел, что общая сумма вдруг почему-то стала значительно меньше, чем обычно. Начальник финансовой службы с ухмылкой пояснил:
- Ну ведь я же знаю, что у вас выгрузили активную зону реактора... А раз ядерного топлива на борту нет - значит, надбавка за особые условия службы вам больше не положена!
Надо же! Чтобы что-то выплатить, он требовал от нас целую кипу официальных бумаг. А тут, чтобы отобрать - хватило и той информации, что прошла в нашем городке по «сарафанному радио»...
Начфину пояснили, что на нашей лодке не один, а два реактора. Не поверил - пошёл консультироваться. Когда вернулся, не мог скрыть обиды и досады - словно лично его самого только что унизили и ограбили...
Учите матчасть!
P.S. Недавно услышал, что наших воинов, воюющих против врага в Курской области, до сих пор не считали участниками СВО и не платили им никаких соответствующих надбавок. Повеяло чем-то очень знакомым... 21.12.2024 г.
Шило на мыло
Игорь, командир радиотехнической группы, отличался, как птица-говорун из известного советского мультфильма, «умом и сообразительностью». Кстати, говорун он был тоже отменный.
В очередной автономке Игорь, к тому времени уже капитан-лейтенант, решил, что заслуживает более комфортных условий, чем были в его четырёхместной офицерской каюте, похожей на вагонное купе (только чуть пониже и без окна, но зато с умывальником).
Ладно бы, если бы все обитатели той каюты были в одной боевой смене: одновременно проснулись, одновременно пошли на вахту, одновременно вернулись, одновременно легли спать. Но тут получалось по-другому: в те блаженные, не слишком долгие часы, когда одни отдыхали, другие готовились на вахту, а вскоре кто-то, сменившись, возвращался в каюту.
Бодрствующие соседи умывались, брились, сопели, кряхтели, топтались по мокрому линолеуму. А спящие зачастую сотрясали переборки богатырским храпом - таким, что и на других палубах бывало слышно, а лежащим рядом - подавно...
Но не зря Игорь отличался умом и сообразительностью. Он знал, что на лодке наш корабельный врач, Валера, жил один в тихой двухместной каюте, и решил во что бы то ни стало переехать к доктору из своей опостылевшей «четырёхместки».
Игорь начал брать Валеру измором и вскоре добился своего.
Впрочем, Валера особо и не сопротивлялся. Он был юмористом - но не из тех, кто ежеминутно хохочет и острит на каждом шагу. Наш не по годам солидный доктор мог шутить с абсолютно серьёзным видом - и, чтобы понять это, надо было хорошо знать Валеру.
Эскулап уступил Игорю свою нижнюю койку, а сам смиренно переместился на верхнюю (почему-то считающуюся, кстати, менее почётным местом).
Наш хитрец был счастлив! Но недолго. Вскоре Игорь перешёл от врача обратно в свою каюту. До него достаточно быстро дошло, в чём заключался подвох.
Дело в том, что лодочный врач в море никаких вахт не несёт - и это абсолютно правильно. Но многие сослуживцы наивно полагают, что он в автономке вообще ничего не делает - только спит круглые сутки, а когда надоедает - до посинения играет в кошу с особистом или с кем-нибудь из командования. Вот почему считается, что обращаться к врачу в любое время, когда заблагорассудится - это вполне нормально.
В автономку идут подводники с диагнозом «Здоров, годен». Но при этом в большом экипаже, по теории вероятности или по закону подлости, обязательно попадаются мнительные люди. Такие индивидуумы постоянно, внимательно и даже с некоторым страхом взирают на свой внутренний мир (точнее - на функционирование своего драгоценного организма). И когда им, в конце концов, начинает казаться, что какая-то из его систем начала давать сбои - душу вынут из врача, пока он им терпеливо и доступно не объяснит, что всё нормально (или не пошлёт куда подальше).
Вы спросите: какая связь между этими людьми и Игорем?
Не успевал он, сменившись с вахты, толком уснуть - как распахивалась дверь каюты, и в неё обречённо вваливался очередной «пациент». Не видя в полумраке, что перед ним на нижней койке лежит совсем не доктор, он тряс Игоря за плечо и трагичным голосом произносил что-нибудь типа:
- Слышь, Валера! Представь себе, а у меня в ж...пе (и дальше шёл подробный анамнез)...
Мечтатели
Вечереет. На быстро темнеющем небе начинают проявляться первые звёздочки и бледный серпик Луны. Медовым цветом засветились прямоугольники окон, зажглись уличные фонари.
На углу возле дома стоят двое: молодая темпераментная мама и её сын - шестиклассник.
Мальчик молча понурил голову и сосредоточенно теребит пальцами, испачканными в фиолетовых чернилах, концы пионерского галстука. Он с покорным видом выслушивает всё, что ему говорят.
А мама, страдающая от того, что муж постоянно в командировках и ей одной приходится воспитывать вот этого почти взрослого балбеса и совсем крохотную дочку, яростно пересказывает сыну всё то, что только что услышала о нём на родительском собрании. Эмоции настолько переполняют женщину, что она спешит высказать своему отпрыску всё, что думает, прямо здесь - где он, к своему несчастью, попался ей на глаза. На то, чтобы зайти домой и обстоятельно поговорить с сыном там, у неё уже просто не хватает выдержки…
Казалось бы, ничего плохого о парне сказать нельзя - он растёт неглупым, добрым и послушным; не хулиганит, школу не прогуливает, много читает (ему уже мало школьной библиотеки - записался в городскую). Да вот беда: чтение настолько захватило мальчишку, что он, утыкаясь в книги, забывает обо всём. Домашних заданий не делает никогда - это просто ужас! В лучшем случае, наспех списывает их у одноклассников на следующий день прямо перед занятиями. На уроках совершенно не работает - хоть физическое тело мальчика в классе присутствует исправно, его мысли постоянно где-то там, вместе с героями любимых книг (то ли на далёком таинственном острове, то ли в соседней галактике, на борту звездолёта). Весь в двойках - но это уже давно его не трогает.
По возрасту мальчишке - едва ли не первому из класса - скоро пора уже будет в комсомол вступать, да с такой успеваемостью туда не принимают!
Женщина злится, а её тихоня - пионер, похоже, опять мечтает о чём-то своём, делая при этом вид, что очень переживает и искренне раскаивается. Так бы и дала ему по башке, да парень её перерос - и дотянуться до этой башки уже непросто…
Высказав всё наболевшее и внезапно осознав, что воспитательная цель беседы так и не достигнута, женщина в сердцах выкрикивает своему сыну последний аргумент:
- … твою мать!
Ехидная соседка, неожиданно вышедшая из подъезда, слышит эту фразу. Деликатно отвернувшись, она хихикает и вполголоса произносит:
- Ишь, размечталась!..
Служебная харакиристика
Ух, как зол был на меня мой начальник!
Правда, пинал он меня, в основном, за всякие мелочи. Я, попав на закате своей карьеры в штаб флотилии на «тупиковую» и, как мне казалось, абсолютно безнадёжную должность, хоть особого рвения и не демонстрировал, но старался служить неплохо. В общем, особых поводов для серьёзных взысканий начальству не давал.
А вот однажды ему как раз и подвернулась хорошая возможность как следует проучить меня: началась (кажется, впервые в истории наших Вооружённых Сил) аттестация офицерского состава.
В каком-то юмористическом журнале я вычитал шутливый термин: «служебная харакиристика» - то бишь, такая служебная характеристика, обладатель которой должен был бы, в соответствии с кодексом чести самурая, покончить с собой после ознакомления с ней. Вот такую характеристику, похоже, шеф и решил мне написать.
Ничего, что хоть каких-то порочащих меня фактов у него тогда не было. Грамотный начальник, если захочет, всегда найдёт, что написать, чтобы подчинённый получил позорное клеймо на всю оставшуюся (если не жизнь, то, по крайней мере, службу).
Упомянув мимоходом, что я спортом не занимаюсь (хоть это и было явной неправдой), мой уважаемый шеф написал недрогнувшей рукой: «В службе стремится ограничиться выполнением лишь своих служебных обязанностей. За общее дело не болеет».
Для карьеры советского офицера такая фраза была почти фатальной!
Но вот (к моему действительно глубокому сожалению) закончился советский период нашей истории. Мой очередной начальник, пришедший на смену предыдущим, прочитал огорчившие меня строки, хмыкнул и сказал:
- Вот потому-то у нас везде и творился такой кабак, что кто-то придумал это пресловутое «общее дело». А вот если бы все выполняли свои чётко обозначенные обязанности, тогда был бы полный порядок. Каждый должен нести свой чемодан!
Предыдущая часть:
Продолжение: