Иногда люди приходят к кошке случайно. Иногда — по любви. А иногда — по глупости.
В этот раз — по глупости.
— Я же говорил: шуба будет! — весело сказал Андрей и вытащил из транспортировочной сумки… голую.
Кошку.
— Это… это… это что? — Наташа отступила назад, как будто муж только что вытащил не сфинкса, а копию инопланетянина в миниатюре.
— Это Лира! Канадский сфинкс. Характер — огонь. Тёплая. Мягкая. Без единого волоска! Зато будет всегда с тобой!
Наташа молчала. Потом села. Потом вымолвила:
— То есть, ты подарил мне лысую кошку вместо шубы?
Кошка стояла на кухонной плитке, будто на подиуме. Складчатая, розовая, как варёная курица. С глазами дракона и выражением лица, как у злой актрисы, которая проиграла «Оскар» — и теперь будет мстить.
— Она тёплая! — пытался отыграться Андрей. — У неё температура тела выше, чем у обычной кошки!
— Потому что у неё нет шерсти, Андрюша, — тихо, но с грозой в голосе сказала Наташа. — А у меня, ты помнишь, аллергия.
— На шерсть! А у неё — нет шерсти! Гениально, да?
Лира в это время приняла важное решение: выбрать себе человека.
И выбрала.
Не ту, кто должна была стать хозяйкой.
А того, кто шумел, смеялся, звал её «моя жаркая сосиска» и чесал за ушком.
— Ну давай, давай, не злись. Это же мы теперь семья, — бормотал Андрей, пока кошка буквально вскарабкивалась ему на плечо, как альпинист на вершину.
— Она ко мне не идёт, — угрюмо заметила Наташа.
— Просто ей надо время.
Лира посмотрела на Наташу. И тихо зашипела.
В первую ночь Лира не спала в своей лежанке.
Она спала на Андрее.
Свернувшись на его груди, лапы зацепив за шею, хвост обвив как шарф.
Наташа лежала рядом, не двигаясь.
— Она дышит мне в ухо, — прошептал он, чуть не смеясь.
— Это ненормально, — прошипела она.
На следующий день Лира отказалась от сухого корма, если его не насыпал Андрей.
На третий — не выходила к Наташе, пока та не надевала махровый халат.
На пятый — залезла под Андрееву кофту и заснула в ней.
— Зато не мерзнет, — пожал плечами Андрей. — Ты же хотела, чтобы ей было тепло.
— А мне, интересно, тепло? Мне кто-нибудь даст греться? — пробормотала Наташа.
И ушла в спальню. Одна.
Через неделю она уже спала на краю кровати, а Лира — как госпожа в центре.
— Ты понимаешь, она меня вытесняет, — шипела Наташа подруге по телефону. — Я в своём доме — на краю. Потому что это лысое наглое нечто забирает мужа, одеяло и воздух.
— Ну может, она просто привязалась, — пыталась оправдать кошку подруга.
— Привязалась? Она носится по квартире и орёт, если он уходит в душ. А если он выходит, бросается ему на грудь, как ребёнок.
— Ну, сфинксы такие…
— Такие?! Да она псих!
И только я, как ветеринар, в этот момент понятия не имел, что через три недели эта парочка — женщина и кошка — ввалится в мой кабинет.
С молчанием, напряжением и одной фразой:
— Посмотрите её, пожалуйста. У неё, кажется, нервы.
— Она его любит больше, чем меня.
Наташа не смотрела на меня. Смотрела в пол. На переноску. Переноска была закрыта — изнутри шипело.
— И не просто любит. Она… фанатеет. Бред. Я знаю, как это звучит. Но ты не представляешь, как она на него смотрит.
Я представил. Как минимум, страстно.
Канадские сфинксы вообще очень телесные. Их как будто вырастили из любви, тепла и липучести. Они не просто мурчат — они прирастают к телу. Если бы у них был выбор, они бы спали внутри хозяина, где между печенью и сердцем, как на подогреваемом диване.
Но Лира пошла дальше.
— Она открывает дверь в ванную. Ходит за ним. Орет, если он не берёт её на руки. А если я беру — царапается.
Я кивнул.
— Ну, она вас пока не выбрала.
— Она меня изгнала!
— Выглядит так, как будто вы с ней делите мужчину.
— Так и есть!
Андрей в этот момент сидел на стуле у окна и ел пирожок.
— Ну, я не виноват, что я ей больше нравлюсь, — сказал он небрежно. — У нас контакт. Она тёплая, а я её грею.
Наташа повернулась к нему резко:
— Ты серьёзно? Ты думаешь, это нормально — спать втроём?!
— Она маленькая! Это кошка!
— Это кошка, которая тебя целует в губы!
Они начали спорить. Я достал ручку, лист бумаги, глубоко вдохнул.
— А что, если посмотреть на это так, — начал я. — Кошка пришла в новый дом. Искала тепло, безопасность, внимание. И нашла того, кто ей его дал первым. Она не отвергает вас как личность — она просто не умеет сразу доверять. Особенно если вы…
— Сдержанная, — вставила Наташа.
— Усталая, — уточнил я. — И не готовая впустить ещё кого-то в личное пространство.
Она села.
— А я не готова. Честно.
— А Лира — уже в нём.
Мы открыли переноску.
Лира сидела внутри, завернувшись в одеяло, как ролл с характером.
Я потянул руку — не укусила. Даже не зашипела. Просто смотрела. Пронзительно. Глубоко. По-человечески.
— Она здорова, — сказал я. — Всё по анализам — хорошо. Нет паразитов, нет воспалений. Кожа в порядке. Стресс, да. Но он… от обстановки.
Я посмотрел на Наташу.
—Она — не соперница. Она просто ищет, где ей спокойно.
— А мне? — тихо спросила она. — Мне где спокойно?
Вот это был тот момент, когда я понял, что кошка — не причина. Она маркер.
Она проявила то, что в доме и так было:
- дистанцию,
- одиночество,
- невыраженную усталость,
- недоглаженные эмоции.
И просто легла туда, где было тепло.
— Попробуйте с ней не бороться, — сказал я. — Сделайте ей место рядом, а не напротив. Дайте возможность приблизиться. Без усилия. Без команд. Просто… оставьте тёплый халат на диване. Или кофту мужа. Или вашу. Без запахов стирки.
— А если она не выберет меня?
— А если выберет? Вы ведь и ей не даёте выбора.
Они ушли. Лира — на руках у Наташи.
Не у Андрея.
Я это запомнил. Потому что в тот момент она не шипела.
Просто лежала. Голая. Серьёзная. Тёплая. И, возможно, впервые — не на защите, а в контакте.
Прошло две недели.
В субботу утром я открываю дверь — и вижу её. Наташу.
С тем самым взглядом: «мы снова здесь, но не потому что что-то страшное, а потому что что-то… изменилось».
А на плече у Наташи — Лира в пижаме.
Не на поводке. Не в переноске. Просто на плече, как попугай. Как будто так и надо.
— Можно без записи? Я просто… ну, мы рядом были, — сказала Наташа. — И у неё новая пижама. Хотела показать.
Лира была в сиреневом трикотаже с капюшоном. На груди — вышитая буква L.\
— Это подарок от мужа, — улыбнулась она. — Сказал: «чтобы ты не мерзла и выглядела, как идиот».
Я кивнул.
— А что привело?
Наташа села. Лира устроилась у неё на коленях, поджав лапы и обняв хозяйку хвостом.
— Вы знаете, она меня… простила.
Я чуть не переспросил.
— Простила?
— Ну да. Мне кажется, она злилась. Я же сразу отвергла её. Побрезговала. Сказала «фу, голая». А она обиделась. Ну и пошла к тому, кто не брезгует. Всё логично.
Она почесала Лиру за ухом — осторожно, по складочкам.
— А потом, когда Андрей уехал в командировку, мы остались вдвоём. И, как назло, отопление отключили.
Лира подняла голову, как будто проверяя, не снова ли это обсуждают.
— Я замёрзла. А она подошла. Просто легла рядом. Без наезда. Без шипения. Молча. И тогда я подумала: а что, если она… не враг? А просто чужой. И я сама её не впустила.
Я молчал. В таких случаях не перебиваю. Там слишком многое выговаривается.
— Потом я начала надевать ей носки. Потом купила грелку. Потом — пижаму. Потом... мы начали разговаривать.
— С ней?
— Ну, с ней и с собой. Я стала понимать, почему она меня бесила. Не потому что лезла к мужу. А потому что я сама давно туда не лезла.
Пауза.
— Я сама себя туда не пускала.
Лира мурчала. Еле слышно. Как будто фоновая музыка в момент признания.
— Теперь она спит со мной, — сказала Наташа. — В ногах. Не на мне, не на нём. Мы... договорились.
— Это всегда работает, — сказал я. — Когда вы с кошкой договариваетесь, а не воюете.
— Я даже подумала, что она не к мужу пошла — а от меня.
— Такое тоже бывает.
Лира встала, потянулась, сбросила капюшон. Уверенно пошла по столу, как будто хочет сама в карточке написать:
"Пациент стабилен. Хозяйка принята в семью. Температура — 38,5. Стиль — фиолетовый."
На выходе Наташа сказала:
— Спасибо вам. Я пришла к вам, потому что думала, кошка сломана.
— А оказалось...
— ...что просто я давно не была рядом с собой.
Они ушли.
Я ещё долго смотрел на дверь.
Удивительно, как иногда голая кошка умеет снять броню с человека.
Не лапами. Не мурчанием. Просто тем, что ложится рядом — и не уходит.
На следующей неделе я получил сообщение.
«Здравствуйте, это Наташа. Всё в порядке. Просто хотели поделиться, как мы теперь живём втроём :)»
Под сообщением — фото.
На кровати лежат: Андрей (в носках с утками), Наташа (в том самом халате), и между ними — Лира, в своей фиолетовой пижаме, мордой вверх, как человек на йоге.
Все трое — расслаблены. Без драк. Без шипений. С абсолютным миром в глазах.
Через пару дней они пришли на плановую проверку.
— Она теперь будит нас вместе, — сказала Наташа, пока я взвешивал Лиру. — В шесть утра. Лапкой по лбу. Сначала меня, потом его.
— Равноправие, — кивнул Андрей. — Главное — чтобы на завтрак никто не опоздал.
Я отметил, что Лира набрала 200 грамм. Это много. Но она выглядела здоровой, гладкой, с чистыми ушками и гордой осанкой.
Сфинксы вообще редко выглядят «не гордо». Даже если упали с подоконника — встанут, как будто так и планировали.
— Мы поставили ей одеяло на подоконник, — рассказал Андрей. — Теперь это её наблюдательный пункт. Контролирует улицу, голубей, почтальона и мою рабочую смену.
— Я оставляю ей аудиосообщения, когда ухожу, — призналась Наташа. — Включаю на планшете. Просто говорю: «Лира, мама ушла в университет. Скоро вернусь».
⠀
— И знаете, — добавил он, — она ждёт. В 16:40 подходит к двери. Наташа приходит в 16:45.
— По часам?
— По любви, наверное.
— А как вы уживаетесь ночью? — спросил я.
Наташа улыбнулась:
— Мы выделили ей зону. Сначала она пыталась лежать на нём. Потом на мне. Потом мы просто... положили плед между нами.
— Тёплый, мягкий, и с запахом обоих, — уточнил Андрей. — Теперь она спит там. Посередине. Как...
— Как точка мира, — тихо сказала Наташа.
Сфинксы умеют вклиниться в жизнь. Не по-кошачьи. Не мимоходом.
Они вклиниваются телом — в одеяло, в свитер, в грудную клетку.
Вклиниваются взглядом — как будто спрашивают: «Ты в порядке?»
Вклиниваются намерением — «А я тут буду жить. И любить. Без условий. Но с требованием греть».
Когда они собирались уходить, Лира сама запрыгнула в переноску. Наташа подняла её — уже не как чужое тело, а как часть своей системы координат.
— Она теперь и меня любит, — сказала она.
— По-настоящему?
— Не так, как его. Но... по-своему.
— Спасибо вам, — сказала она на прощание. — Вы были не просто врачом. Вы были... свидетелем.
— Чего?
— Того, как кошка может починить брак.
Они ушли.
А я ещё долго сидел в кабинете, глядя на пустую переноску, которую забыли у входа — с одеялом, пахнущим лосьоном, кошкой и домом.
В моей практике было много кошек.
- Сложных.
- Ласковых.
- Диких.
- С обидой на людей.
- С любовью, которой хватило бы на пятерых.
Но сфинксы — это не просто отдельная порода.
Это, простите, отдельный способ жить.
Сфинкс — это кот, который ничего не прячет.
Потому что ему нечем прикрываться.
Ни шерстью.
Ни пушистостью.
Ни «ой, я просто милашка, не трогай».
Он всегда в контакте. Всегда весь — на ладони.
Ты хочешь поиграть в «мы друг другу никто»?
Он ляжет тебе в ухо.
Ты притворяешься, что «у меня нет сил на любовь»?
Он трётся лбом в подбородок и дышит тебе в ноздрю.
Ты ушёл — он орёт.
Ты вернулся — он простил. Без условий. Сразу.
Сфинкс — это кошка, у которой нет тайн.
Но он моментально распознаёт, где есть тайны у тебя.
Там тревога?
Он сядет на грудь.
Там вина?
Он посмотрит так, что ты заплачешь.
Там пустота?
Он ляжет и скажет: «я здесь. Пока ты не соберёшься снова».
Я часто думаю: может, именно такие кошки приходят в дома, где давно не говорят честно.
Где ласка — по расписанию.
Где «я устал» — прячется под фразой «всё нормально».
Где женщина говорит: «она его любит больше, чем меня» — но имеет в виду «я боюсь, что я больше никому не интересна».
А кошка...
Просто орёт, трётся, нагло прыгает на грудь и не даёт вам дальше притворяться.
И вот ты сидишь. Смотришь на голую складчатую кошку, которая, вроде бы, пришла греться.
А потом понимаешь: она пришла, чтобы ты научился говорить. И чувствовать. И снова быть с кем-то. По-настоящему.
Лира теперь — не просто кошка.
Она тепло в форме тела.
Будильник на 6:00.
Сфинкс в пижаме.
И точка между двумя людьми, которые снова научились быть рядом.