Куда только судьба ни забрасывает военных! Один мой знакомый в советское время служил в зенитно-ракетной части за границей, в Польше - вот тогда-то с ним и произошла эта история.
Для того, чтобы зенитчики могли отрабатывать фактическую стрельбу боевыми ракетами по воздушным целям, в одной из пустынь на юге СССР был организован специальный полигон. Туда периодически выезжали на учения не только наши зенитчики, но и их коллеги из стран Варшавского договора, которые из-за особенностей географического положения их стран не могли себе позволить такого на своей родине.
Перед отправкой на юг командование проинструктировало все боевые расчёты, в составе которых было много солдат срочной службы: в дороге максимально экономить свои запасы питьевой воды! Но разве можно не пить, когда такая жара? Так что незадолго до прибытия на полигон весь наш эшелон остался без воды...
Когда стояли на какой-то промежуточной станции, на соседнем пути оказался поезд с немецкими зенитчиками, следовавший на тот же полигон. «Солдатское радио» донесло весть: к немецким вагонам прицеплена целая цистерна с питьевой водой! Так неужели нам откажут, неужели не помогут наши коллеги и братья по социалистическому лагерю?!
Наши солдаты направились к ней с разнокалиберными банками, фляжками, кастрюлями и котелками. Увидев, что возле цистерны прохаживается немецкий часовой, парни закричали своему западному собрату:
- Гутен таг, камарад!
- Зер гут!
- Рот фронт!
Немец, увы, оставался, безучастным к таким бурным проявлениям самой искренней симпатии и братской любви: когда наши приблизились к границе поста, он хладнокровно передёрнул затвор своего автомата и подал, как и положено было настоящему часовому, команды, понятные каждому из нас даже без переводчика:
- Хальт! Цурюк!
Ничего не поделаешь, с часовым не больно-то поспоришь. Наши отошли назад - но такая обида взяла! Не только из-за того, что с пустыми руками вернулись: самое главное - ведь это нам, на нашей земле, чужеземец-немец вдруг такое скомандовал, как сорок лет назад...
В полигоне отстрелялись на «отлично», назад ехали в прекрасном настроении. Офицеры накупили местных арбузов - очень крупных и сладких. Взял себе такой арбуз и мой знакомый. После своей короткой командировки в Советский Союз наши зенитчики вернулись к своему основному месту службы - в Польшу.
Мой знакомый глядел на свой трофей - арбуз, арбузище - и думал: как с ним справиться? В конце концов, он решил пойти с арбузом в гости к своему приятелю, служившему в Войске Польском.
Гостя встретили радушно. Его сразу же посадили за стол, налили чаю, положили на блюдечко перед ним несколько кусочков печенья. Арбуз хозяева с почётом унесли на кухню - там и оставили...
Через пару часов гость, которому вежливо дали понять, что приём и угощение закончены, встал из-за стола с чувством лёгкого голода (как, говорят, и подобает истинному джентльмену) и откланялся.
На следующий день мой знакомый зашёл на местный базар - купить себе зелени - и неожиданно увидел, что вся большая семья приятеля, у которого он накануне был в гостях, стоит за прилавком и продаёт аккуратно нарезанные ломтики арбуза, завёрнутые в целлофан.
А олени - лучше?
«Паровоз - хорошо, пароход - хорошо, самолёт - ничего, а олени лучше!» - пел незабвенный Кола Бельды в популярной когда-то песне. И действительно - были времена, когда олени оказывались наиболее подходящим, а подчас - единственно пригодным для условий Заполярья транспортным средством. Например, в войну на наших северных аэродромах оленьи упряжки использовали даже для позвоза авиабомб прямо к самолётам, готовившимся к боевому вылету.
В семидесятые годы в Оленьей губе, где стояла дивизия подводных лодок, никаких оленей, конечно, не было. Зато там на береговой базе жил конёк по имени Васька. Для того, чтобы он работал, не нужны были ни бензин, ни тосол, ни масло, ни аккумулятор - только сено и вода. Торпеды на нём, конечно, возить было нельзя, зато продукты для камбуза - запросто!
Васька никогда не отказывался работать, не упирался, не лягался. Правда, как-то раз он проявил норов, укусив за спину одного из подводников - но на это у Васьки, как ему, наверное, показалось, были свои основания. Человек нарушил его «личное пространство», поднырнув на узкой тропинке под лошадиную морду (обойти Ваську мешала стена здания с одной стороны и глубокий снег - с другой). Видно, прав был сэр Уинстон Черчилль, служивший в кавалерии в пору своей молодости, сказав, что лошадь - это то, что опасно спереди и сзади и очень неудобно посередине...
А вообще-то коняга был послушным, смирным и беззлобным. Он исправно возил грузы по оленегубским дорогам: туда-сюда, вверх-вниз, зимой и летом, кивая в такт шагам своей большой головой.
Васька был всеобщим любимцем и постоянно привлекал внимание к своей персоне, а иногда поневоле оказывался даже участником скандалов.
Курсанты высших военно-морских училищ, проходивших в Оленьей губе стажировку, завели моду отмечать последний день перед отъездом с Севера тем, что в предутренние часы, пользуясь дремотным состоянием дежурных и дневальных, заводили конька в одну из казарм. Акция считалась наиболее успешной, если удавалось затащить животину не не первый, а на второй (ещё лучше - на третий) этаж.
Кому-то потом бывало смешно, а кому-то - очень обидно. Одно дело - стандартная ситуация, когда внезапно прибывший начальник трогает за плечо задремавшего дневального, а тот, глядя «глазами бешеной селёдки», уверяет: «А я не спал!». Совсем другое - объяснять ему, каким это образом прямо у тебя под носом в помещении войсковой части вдруг возникла настоящая, живая лошадь...
Надо полагать, дежурно-вахтенная служба далеко не всегда оказывалась застигнутой врасплох и периодически отлавливала шутников прямо на месте преступления.
Однажды зимой несколько пятикурсников вернулись в родное училище из Оленьей губы «со следами насилия на лице». На разборе, проходившем в актовом зале под руководством самого начальника училища, преподаватель, который руководил стажировкой в Оленьей, так доложил свою версию произошедшего:
- Товарищ адмирал, во время стажировки наши курсанты были на танцах. По окончании мероприятия они пошли провожать домой девушек - а их в Оленьей губе две - и этого местное население им не смогло простить...
Ну что же - вполне правдоподобно (естественно, за исключением названного количества девушек). Доблестные рыцари пострадали в битве за сердца прекрасных дам!
Но не исключено, что всё было не так романтично... Ребят вполне могла поймать дежурно-вахтенная служба при попытке завести лошадь в казарму и поступить с ними почти так же, как это делали в деревнях с конокрадами.
Правда, есть и ещё одно предположение. Вполне возможно, Ваське, в конце концов, надоело карабкаться по узким, скользким, неудобным каменным ступеням, потом слушать чьи-то крики, ругань (в том числе - и в свой адрес), а затем спускаться по тем же ступеням вниз (что ещё труднее). И тогда он, не желая больше быть послушным орудием в руках бесчинствующей молодёжи, вдруг осмелился не подчиниться людям и даже оказал сопротивление. Наверное, в ту ночь Васька впервые в своей жизни пожалел о том, что он не олень с крепкими ветвистыми рогами...
Аперитив для Микояна
После Великой Отечественной войны Анастас Иванович Микоян, заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР, в очередной раз приехал на Дальний Восток. Там ему предстояло рассмотреть ряд серьёзных вопросов, среди которых были и перспективы строительства новых военно-морских баз.
Иван Степанович Юмашев, командующий Тихоокеанским флотом, доложил Микояну свои соображения по поводу того, где и для каких сил флота целесообразно строить базы. Доклад сопровождался необходимыми расчётами и демонстрацией на подробной крупномасштабной карте.
Анастас Иванович был опытным и ответственным человеком. Он знал, что увидеть точку на карте - это одно дело, а побывать там лично - совсем другое. Когда Микоян спросил, как можно добраться до тех мест, где собираются строить новые базы, ему ответили: пока что - только морем! Тогда Анастас Иванович попросил у командующего флотом какой-нибудь корабль для осмотра всех интересующих его бухт и берегов - и в его распоряжение выделили тральщик.
Заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР остался вполне доволен тем, что увидел, да вот беда - стоя на мостике, он основательно замёрз.
Подойдя к командиру тральщика, Анастас Иванович с хитрой улыбкой спросил:
- А вот скажи мне, пожалуйста, чем вы, моряки, согреваетесь в такую погоду?
Командир смущённо ответил:
- Да есть тут у нас одно средство… Технический спирт… Мы его между собой называем «100 РХВ - ОБ». Только гадость это страшная!
- Ну, «ОБ» - так «ОБ»! Налей мне немного, пожалуйста.
Налили, разбавив водой. Микоян поблагодарил, выпил, поморщился и сказал:
- Да, действительно, гадость! А кстати, как расшифровывается это ваше «100 РХВ - ОБ»?
- «В сто раз хуже водки - отрыгается бензином»…
Постскриптум (ностальгический). Мои сослуживцы-северяне, в годы нашей лейтенантской юности ничего не знавшие ни о визите Микояна на Дальний Восток, ни о хитрой аббревиатуре, придуманной тихоокеанцами, называли такой же технический спирт короче - «ШСБ» (то есть «шило» с бензином).
Леди и джентльмены
В те годы, когда мы жили ещё в Советском Союзе, был, помню, такой анекдот.
В трамвай заходит женщина, видит, что все сидячие места заняты мужчинами (при этом, никто даже не собирается встать) и вопрошает:
- Что, джентльменов нет?
Один из мужиков с готовностью отвечает:
- Джентльмены есть - местов нет!
Сколько лет пролетело с тех пор, как я впервые услышал этот анекдот! За это время из нашей жизни исчезло многое, казавшееся единственно правильным, естественным и вечным. Пришли другие ценности, новые отношения - и это проявляется даже в мелочах.
Вот что недавно приключилось в метро с моим знакомым.
Когда на очередной станции в переполненный вагон вошла совсем ещё не старая женщина, он, по многолетней привычке, встал и уступил ей место. Незнакомка удивлённо приподняла брови:
- Вы что?! Я же не беременная!
Зарисовки со стажировки
В середине пятого курса, на стажировке (или «преддипломной практике») я попал в Западную Лицу - как и мечтал. Оказался в третьей дивизии подводных лодок - той самой, о которой позже в наших газетах напишут: «Третья по номеру, первая по значению». Именно в её состав вошли самые первые отечественные подводные атомоходы проекта 627. Их потом постепенно и бережно заменили на лодки второго поколения - проекта 671 - сохранив при этом бесценный опыт наших первых подводников-атомников, за который не раз была заплачена самая дорогая цена... Правда, я осознал это не тогда, а гораздо позднее, через много лет - когда в нашей армии, на флоте да и вообще в стране начали твориться всякие чудеса...
Но тогда до этих событий было ещё далеко, а я был полон, как мне в том возрасте и полагалось, самых смелых планов и радужных надежд.
В третьей дивизии я тогда оказался уже повторно - с перерывом в полтора года. Между этими двумя визитами в Западную Лицу у меня была практика в Полярном. Там я был восхищён выучкой и лихостью людей, служивших на далеко не самых новых дизель-электрических подводных лодках, а ещё меня поразило, как легко и быстро там решаются довольно серьёзные вопросы. Правда, остался неприятный осадок из-за жуткой неустроенности быта подводников: например, в казарме, где жил экипаж, к которому я был приписан, не работала канализация...
После этого обстановка, которую я увидел в Западной Лице, показалась мне настоящим «раем для матросов». В тёплых казармах, на которые не жалели ни краски, ни прочих расходных материалов, было всё, что полагалось. Матросы ходили по своему кубрику не в сапогах и даже не в ботинках, а в почти домашних тапочках. У некоторых старшин-«годков» были свои собственные магнитофоны, которыми они регулярно пользовались (строго в установленное время).
Правда, в состоянии эйфории я пребывал тогда недолго - пока кто-то не умыкнул часть моего «вещевого аттестата»...
Однако, в целом в третьей дивизии была высочайшая организация службы, которую её неутомимый комдив, тем не менее, стремился поднять ещё выше. Всё начиналось с утра - когда он, облачившись в спортивный костюм и взяв в руки мегафон, лично командовал физзарядкой на плацу перед штабом дивизии. Комдиву было дело до всего. По его проекту и под его руководством в казармах перестраивались кабинки в гальюнах и особым образом отделывались стены во всех помещениях: их обивали тщательно ошкуренными деревянными рейками, которые потом аккуратно обжигали паяльными лампами и покрывали лаком.
Говорят, подводники однажды тонко подшутили над своим комдивом: во время очередного выхода в море вынесли ему на мостик чай в термосе, обшитом такими же рейками...
И о командовании, и об офицерах штаба, и, конечно, о командирах всех подводных лодок дивизии я повсеместно слышал лишь самые лучшие отзывы. Вызывал уважение профессионализм всех офицеров, с которыми я тогда общался.
В третьей дивизии я тогда же увидел и настоящих старых мичманов - людей, на которых держалось фактически всё лодочное «железо». Они не только прекрасно знали устройство и истинное состояние каждого узла из своего заведования, но и умело управляли всеми «срочниками» экипажа. Эти люди умели научить любого всему тому, что знали сами, и пользовались авторитетом у всех - от матроса до адмирала. Когда такой мичман стоял дежурным по команде, ему не нужен был никакой «обеспечивающий» или «дежурный по части» из числа офицеров - всё равно порядок был гарантирован. Тогда же я увидел и совсем молодых мичманов - по возрасту и сроку службы они нередко были моложе старослужащих матросов - «годков» и отчасти поэтому начальниками себя не чувствовали. Бывало, что «годки» посылали их в городок за водкой...
Курсанты на стажировке должны были набираться опыта, главным образом, на выходах в море - и я рад, что мне в это время удалось поплавать с разными экипажами. Кое-какие знания и навыки, полученные в училище, мне очень пригодились уже тогда!
Нам очень хорошо преподавали кораблевождение - в том числе, и такой его раздел, как тактическое маневрирование - и мне неожиданно предоставилась возможность как следует отработаться в этом направлении.
Во время очередного выхода в море выяснилось, что в одной боевой смене не хватает оператора боевого информационного поста (БИП) - и, когда командование от безысходности начало искать добровольцев для несения вахты на БИП из числа курсантов, я изъявил желание. Очень хотелось проверить себя в настоящем деле!
Оператор БИП должен определять несколько параметров - в том числе, и то, как лодка расходится со всеми обнаруженными кораблями. А значит, в вопросах обеспечения безопасности плавания этот человек далеко не последний. В полигоне, где работала наша лодка, было много рыболовных траулеров. Их надо было внимательно отслеживать - ведь если весьма немаленькая, оснащённая мощной энергетической установкой, атомная подводная лодка попадёт в трал, это не только позор для подводников, но и весьма опасно для «рыбака».
Слушая доклады гидроакустика, я производил несложные вычисления и чертил на маневренном планшете линии, по которым двигались траулеры относительно лодки. Прямыми эти линии бывали недолго - то лодка маневрировала, то «рыбаки». Когда одна из линий проходила недалеко от центра моего планшета, это означало, что мы опасно сближаемся. От меня тогда требовалось произвести «тревожный» доклад и тут же рассчитать новый курс, на который должна лечь лодка, чтобы безопасно разойтись с траулером и его тралом.
В общем, работа эта была технически несложной, но её было много. А главное - требовались внимание и сосредоточенность.
Я был рад и горд, что в те часы безопасность плавания современной атомной подводной лодки - корабля первого ранга, в который я уже успел влюбиться, была, в основном, в моих руках - но при этом на меня, пожалуй, слишком сильно давил груз ответственности. Конечно, если бы из-за какой-нибудь моей ошибки что-нибудь случилось, отвечать пришлось бы не мне, балбесу-курсанту-стажёру, а тому, кто меня к этой вахте допустил. Но я тогда думал совсем о другом - как предотвращать опасное маневрирование.
После вахты я шёл спать на торпедную палубу, где под стеллажными торпедами левого борта у меня была сооружена лежанка, но сон мой был беспокойным. По специальной трансляции непрерывно слышались доклады гидроакустика, из-за которых в моём сознании вновь и вновь отчётливо всплывал маневренный планшет - и каждый раз я невольно пытался прокладывать на нём пеленга и строить линии относительного движения. Это было довольно мучительно, поэтому я постоянно просыпался, ругаясь вполголоса...
Тем не менее, мои старания были замечены и оценены. Люди, с которыми я нёс вахту, приняли меня как равного, а старший на борту - грозный замкомдив с громким голосом и замашками старого пирата, который в центральном посту беспощадно «драл» всех подряд, несмотря на звания, должности и былые заслуги, меня не трогал.
В очередной раз лодка вышла в море для участия в торпедных стрельбах на приз Главкома ВМФ. Перед этим я во время стрельб не раз присутствовал в первом, торпедном, отсеке, и теперь мне уже было вполне понятно, что делалось там - поэтому на сей раз я решил понаблюдать торпедную атаку непосредственно из центрального поста, ведь теперь я там чувствовал себя уже вполне уверенно. Святая простота!..
По сигналу тревоги я непринуждённо зашёл в центральный. Недостаток служебного и житейского опыта не позволил мне своевременно почувствовать всю ту нервозность, что повисла в лодочной атмосфере перед торпедной атакой. Я встал к одному из двух торпедных автоматов стрельбы, и старый мичман - торпедный электрик, зная, что я имею представление об этой технике, посторонился и только наблюдал за моими действиями. А дальше всё было почти как в четверостишьи из давнего и очень длинного матерно-стихотворного произведения устного народного флотского творчества:
Командир у перископа,
Глаз горит, как у циклопа.
Стал старпом краснее рака -
Начинается атака!
Акустики обнаружили отряд боевых кораблей «противника», и мы начали уверенно сближаться с ним. Я крутил разные рукоятки на хитроумном приборе, и у меня даже что-то получалось: определённый мной курс корабля охранения был похож на тот, что рассчитали на других постах. Внезапно ко мне подошёл командир лодки, глянул пламенным взором и высказался - кратко, но столь эмоционально, что я мгновенно отскочил от торпедного автомата стрельбы. Он был абсолютно прав: торпедная атака на приз Главкома бывает нечасто, это серьёзная проверка для всего экипажа и не самое удачное время для отработки и самоутверждения стажёров любого рода.
Лодка выполнила несколько крутых циркуляций, не слишком долго задерживаясь на каждом новом курсе, затем резко увеличила ход, а потом так же резко сбросила его. Во время этого маневрирования корабельный боевой расчёт, работая быстро, напряжённо и чётко, рассчитал всё, что было необходимо командиру для стрельбы - и вот раздались долгожданные команды: «Торпедные аппараты товсь! ПЛИ!!!»
Два практических «изделия» с полосатыми бело-красными головными частями покинули содрогнувшуюся от залпа лодку и, свирепо завывая, устремились в сторону отряда боевых кораблей.
Вскоре, после всплытия под перископ, мы узнали, что обе наши торпеды наводились на главную цель и прошли под ней. При этом, лодку условный «противник» так и не обнаружил. Теперь - курс на базу! Атака была успешной, осталось только достойно оформить отчёты по торпедной стрельбе.
А в базе все последующие события развивались весьма неожиданным для меня образом. У многих офицеров, входивших в состав корабельного боевого расчёта (и которые должны были участвовать в составлении отчёта), вдруг возникли непреодолимые обстоятельства личного характера, из-за которых они немедленно должны были уехать со службы домой. Ко мне подошёл старпом (который тоже собирался домой) и спросил:
- Минёр (не «курсант», а именно «минёр»!), ты умеешь делать отчёты по торпедной стрельбе?
Я горделиво выпятил грудь:
- Так точно! (ведь нас действительно очень хорошо этому учили).
Старпом привёл меня в свою каюту и выложил из сейфа на рабочий стол всё, что было нужно для составления отчёта, включая пару килограммов секретных документов, тушь и чертёжные инструменты. Ко всему перечисленному он добавил магнитофон с двумя бобинами записей группы «Deep Purple», бутылку неразбавленного спирта (или «шила»), стакан, графин с водой и буханку хлеба (в качестве закуски). Окинув хозяйским взглядом всё, что лежало на столе, старпом вручил мне ключ от каюты и доверительно сказал:
- Минёр, со всем этим тебе нужно справиться до утра! Утром здесь должен лежать полностью оформленный отчёт, в котором нужно будет только расписаться! - и ушёл.
Работа закипела. Дело это было хорошо мне знакомо, всем необходимым меня обеспечили; молодой задор и (наверное, в этом случае, здоровое) честолюбие заставляли меня делать всё максимально хорошо - пусть все знают, что такое училище подводного плавания имени Ленинского комсомола! Вот уже и «свет в конце туннеля» появился, ещё час-полтора - и работа будет закончена!
Но тут меня начали одолевать сомнения. Если с «секретами» и записями «Deep Purple» я уже почти разобрался, то что мне делать со злосчастным «шилом»? Надо сказать, воспитание в этом плане я получил неправильное. В школе, в старших классах, я спиртного не пробовал; в училище был комсоргом, сам боролся с пьянством и должен был служить примером для других, но ведь не зря же, наверное, говорят, что истинный моряк должен уметь пить? А вот как раз и подвернулась возможность испытать себя...
Заканчивал работу, наливая понемногу спирт в стакан и разбавляя водой из графина. Закусывал хлебом, отламывая его руками. Всё было неэстетично и отвратительно-невкусно. Воды в графине мне не хватило - пришлось набрать в умывальнике ещё...
К тому моменту, когда с первым утренним автобусом на службу начали прибывать офицеры экипажа, я выполнил всё, что обещал старпому. На ногах держался ещё вполне твёрдо и, на удивление, помню всё, что происходило дальше. Когда группа офицеров вошла в каюту старпома, чтобы принять мою работу, они не удержались от радостных восклицаний. Всё оказалось сделано как надо (только в одном месте я перестарался и написал тушью лишнюю букву - но её тут же, при мне, аккуратно соскоблил бритвенным лезвием штурман). Теперь приз Главкома точно наш!
Старпом сказал:
- Молодец, минёр! Иди спать!
А дальше начался кошмар. «Кайфа» не было - было головокружительное отупение, перешедшее в дурноту. Спал ли я тогда и ел ли что-нибудь вообще - не помню. Суток трое, употребляя авиационную терминологию, «не выходил из штопора»... После этого не то что пить - очень долго терпеть не мог самого запаха спирта. Потом, конечно, это прошло, но удовольствия от принятия алкоголя не получаю до сих пор. Когда это положено «по протоколу», преодолеваю себя и заглатываю спиртное, как какое-нибудь отвратительное лекарство...
А вообще-то, я на стажировке узнал много нового для себя, получил массу впечатлений, подружился с курсантами из других училищ. С некоторыми из них - например, с Сашей Авдеевым, Валерой Агафоновым, Серёжей Баранниковым - меня потом не раз сводила офицерская служба. Тем временем, неотвратимо приближалась пора разъезжаться по разным городам и училищам. Мои отчётные документы за стажировку были уже подписаны, новых выходов в море в качестве курсанта больше не предвиделось, так что теперь можно было с чистой совестью валять дурака, что я сначала с удовольствием и делал - но это занятие мне быстро надоело.
И тут я вспомнил об одном тактическом приёме, связанном с торпедной стрельбой, который придумал ещё год назад, но не мог проверить. А вот как раз и появилось время, чтобы обосновать его расчётами! Я с азартом засел за работу - и получил результаты, которые меня очень порадовали и обнадёжили. Показал их своему руководителю стажировки, а потом, вместе с ним, флагманскому минёру флотилии. Оба подтвердили, что придуманный мной тактический приём заслуживает внимания. Мне посоветовали где-нибудь (естественно, в закрытом издании) опубликовать свою работу - но времени на это у меня уже не было: началась горячая пора. Надо было дописывать дипломный проект, готовиться к его защите и сдаче государственных экзаменов. Впереди было вручение погон и кортика, а ещё (что немаловажно!) первый лейтенантский отпуск.
Много-много лет спустя, когда моя офицерская карьера уже клонилась к закату, мне в руки попался документ с грифом «совершенно секретно», касавшийся боевой деятельности подводных лодок. В нём я, среди прочего, внезапно увидел... и свой тактический приём!
Сначала обрадовался: вот оно, реальное подтверждение тому, что я всё правильно придумал! Потом разозлился: раз кто-то включил мою идею в этот документ, значит, возможно, он выдал её за свою. Ещё, небось, гонорар за это получил и научную работу написал, гад... А после успокоился: во-первых, вполне возможно, что кто-то сам додумался до того же, что и я. Во-вторых, главное тут, наверное, не в авторстве, а в том, что моя идея оказалась востребованной и была рекомендована нашим подводникам. Существует множество разных тактических приёмов, и каждый был разработан каким-то конкретным человеком - но никто их не называет, например, «приёмом Иванова» (Петрова, а может быть - Мейера или Мюллера)...
Предыдущая часть:
Продолжение: