Дверь так и осталась приоткрытой. В комнате, залитой солнечным светом, лежал труп его матери. Вокруг — кровь, стены забрызганы уже тёмными, засохшими каплями. Всё это дублировалось в отражении грязного зеркала, на которое совсем недавно брызнула алая струя.
Жан, захлопнув входную дверь, огляделся. Пустая улица. Перед ним, за пустырём, тянулся парк, пройдя через который можно было выйти к университету. Слева стояли трущобы, бедные дома с облупленными стенами. Почти вплотную к ним примыкала церковь, ничем не выделяющаяся на фоне убогого квартала.
Он окинул взглядом окрестности. Сквозь старые, мутноватые стёкла очков видно было не слишком чётко, но, повернув голову вправо, он заметил часть полузагороженного пустыря — того самого, где совсем недавно его избивал Франсуа.
Медленной, прихрамывающей, но уверенной походкой Жан направился туда. Его короткие волосы, обычно приглаженные, теперь торчали во все стороны. Взгляд из-за очков слегка косил; руки дрожали, вены на них налились кровью, будто готовы были лопнуть. В ладони он сжимал те самые ножницы.
Зайдя на участок, он окинул его болезненным взглядом. Стоял у примятой травы, где ещё виднелись застывшие капли его вчерашней крови. Орошая землю своей алой струёй в тот вечер, он и не думал, что вернётся сюда — слишком силён был вечный страх. Его ничтожность всегда мешала ему жить полной жизнью: без самообмана, без подкаблучничества под матерью и женой.
Жан поднял голову. Он стоял на бугорке пустыря: за его спиной возвышался заброшенный завод, а впереди он видел университет. Прищурившись и чуть повернув голову, он заметил скамейку, что находилась почти на равном расстоянии от университета и от парка — не больше дюжины метров.
Он вспомнил, как после квартовой пары всегда выходил сюда со своей любимой Жанной, которая ловко пользовалась им, вытягивая оценки. Он ходил, уговаривал преподавателей, и те, насмехаясь, всё же ставили ей минимум — полкопы баллов.
Сегодня лавочку заливал тёплый свет, как в тот день, когда она ему всё высказала. На этой лавочке, почти в ту же минуту и секунду, только пару лет назад, рухнуло всё.
Сегодня это напомнило ему всё.
И он решил: следующая, кто недостойна жить, будет ОНА.
Сглотнув и взглянув на свою руку, в которой он сжимал ножницы с уже засохшей кровью, Жан расправил затёкшую спину. Вспомнив одну важную деталь, он двинулся вперёд — по той самой тропе, откуда вчера ушёл Франсуа.
Зачем ему в приличную часть города? За тем, что Жанна Фукос, его бывшая возлюбленная, сейчас работала в театре, а нынешнего адреса он не знал. Прихрамывая и слегка прижимая к себе ножницы, он вышел из пустыря и вышел на каменную, серую, скучную дорогу.
Так он и шёл — в рубашке, домашних брюках, с кривыми очками, взъерошенными волосами, прихрамывая. В голове у него было только одно — месть. Человек, незнакомый с его историей, глядя на него, вряд ли понял бы мотивы Жана.
Фукос была редкостной стервой, строившей глазки уродливому и никчёмному Дибуа. Жан Дибуа-Кэррол — неудачник, каких ещё поискать. Увидев на курсе молодого преподавателя, Жанна Фукос не могла не воспользоваться случаем. Красивая, голубоглазая, она пользовалась жадным вниманием мужчин. Её интеллект проявлялся лишь в обмане и манипуляциях.
Охмурив Жана, расхваливая его, она убедила его, что он кому-то нужен, а её обольщения в адрес его «красоты» способствовали тому, что он начал следить за собой. Но на деле его большие уши, гнилой рот, короткие зализанные волосы и полуслепые глаза не оставляли шансов для настоящей привлекательности.
Возможно, Жан и догадывался о мотивах Фукос, но предпочитал эмоциональные и биологические утешения, которые она ему давала. Даже если бы всё свелось к обмену оценок на тело, он бы смирился. Но ей захотелось большего — морального садизма.
Она заставляла его ждать на свидания, на которые не приходила, а чтобы он не потерял к ней доверия, иногда появлялась и, пользуясь его влюблённостью, вытягивала у него деньги. После одной ночи она забеременела. Жан, взяв кредиты ради аборта, понял, что его обманули.
Тем временем матери становилось всё хуже, а он не мог выплатить кредит с зарплаты. Недавно он начал брать кредиты, чтобы гасить предыдущие — именно за это мать сегодня его и отчитывала. Всё ещё думая, что ситуация как-то наладится, он не замечал, как погружался всё глубже в проценты и долги.
Буржуа, преподававшая в его вузе, стала ещё более токсичной. А недавно его хороший знакомый, мсье Россар, был убит в переулке, и семья последнего демонстративно не пригласила Жана на похороны.
Одним словом, эта обаятельная стерва разрушила его жизнь окончательно.
Он мрачно приближался к массивному зданию театра, где работала Жанна.
Гигантская вывеска гласила:
СЕГОДНЯ! ПРЕДСТАВЛЕНИЕ, ОТ КОТОРОГО ВЫ БУДЕТЕ В ШОКЕ!
Начало в 8:45.
Жан задержал взгляд на этих кричащих буквах и мелким шрифтом выхватил фамилию — Фукос. Он не знал нынешнего любовника и мужа Жанны. Лишь однажды видел их издалека, целующимися на скамейке в парке, незадолго до разрыва. Тогда, заметив в мусорке какую-то зелёную палку, он понял — это был его букет.
Любовник Жанны был высокий, с щетиной; единственным его изъяном была тяжёлая, свистящая одышка. Но сейчас не время было думать о её новом «хвостике».
Жан дышал тяжело. Дорога от дома до театра шла по неровной каменной тропе, и его хромая нога не радовалась таким испытаниям. Тучи затянули небо, солнце, ещё час назад заливавшее улицы, исчезло. Город погрузился в тень, дождь был неизбежен.
Он втянул в лёгкие влажный воздух, повернулся к фасаду театра. Дешёвый мрамор в этот пасмурный день казался ещё мрачнее. Жан начал подниматься по ступеням, и в нём закралось сомнение.
Сзади послышались шаги. К нему подошёл какой-то мужчина — крупный, почти два метра ростом и очень толстый. Это был директор театра, мсье Жорж. Сегодняшнее выступление в 8:45 должно было стать триумфом его карьеры. Жорж сам писал сюжет и был на взводе.
— Дюбуа? — окликнул он.
Жан удивлённо обернулся. Перед ним стояла массивная фигура в тёмно-синем пальто — словно человеческая чёрная дыра. Он тяжело пыхтел, явно боясь, что один из актёров сорвёт премьеру.
— Дибуа, — поправил Жан.
— А, простите, опечатка, — отмахнулся Жорж. — Ну-ка быстро на сцену, уже почти девять. Ваш выход близко.
Он окинул Жана взглядом с ног до головы и, хмыкнув, сказал:
— Всё-таки актёра подобрали как надо. Сразу видно — псих.
С этими словами Жорж схватил Жана за руку и, пыхтя, потащил его в узкий коридор. Бросив его в крошечную коморку у входа в зал, директор, не сказав больше ни слова, ринулся в туалет, тяжело гремя подошвами.
Жан вышел в полутёмный коридор, ведущий за кулисы. Мимо него промчалась женщина, что-то бросив на ходу вроде «вас ждут», сунула ему в руки пальто и исчезла — видимо, на поиски Жоржа.
Теперь Жан остался один. Он накинул пальто на плечи, не надевая, нашёл небольшую тёмную шляпу и рванул к закулисью, сжимая ножницы.
Он сам толком не понимал, какая дьявольская удача привела его сюда — всего лишь путаница в фамилиях. Но теперь он шёл твёрдо, хромая, с волей к мести.
У самого закулисья взгляд его зацепился за коляску. Старая, потёртая, зелёная. Он подошёл ближе — и замер.
Внутри, в пелёнках, тихо сопело маленькое существо. Его ребёнок.
В висках стучало. Видимо, Жанна не могла оставить его ни с кем. Или… муж прознал, что ребёнок не от него, и вышвырнул эту потаскуху вместе с младенцем.
Жан сглотнул, но горло будто сжалось. Возможное счастье, вырванное из его жизни этой женщиной, лежало перед ним. Пальцы сжали ножницы так, что костяшки побелели.
Он схватил коляску одной рукой и с силой толкнул вперёд. Колёса заскрипели, и в тот же миг её залил свет сцены.
Жанна, стоявшая в центре, удивлённо обернулась. И тут, из-за красных штор, отделяющих гримёрку от сцены, вышел он.
Невысокий, в чёрном пальто поверх рубашки, в грязных брюках, с пятнами крови матери и блеском огромных, острых ножниц. Пальто придавало фигуре массивность.
Фукос, и без того небольшого роста, отшатнулась, узнав в этом безумном лице — его. Уродливого, но теперь уже абсолютно обезумевшего Жана.
Коляска остановилась в нескольких метрах от Жанны. Публика оживилась, ожидая зрелища. Реклама обещала нечто, чего они и представить не могли. Но знали ли они, что сейчас увидят вовсе не спектакль?..
— Ты?.. — зашипела Жанна. — Какого чёрта ты тут забыл?
Жан закашлялся. Сильно, с надрывом, плечи вздымались и опадали. Потом он вдруг улыбнулся, глянул на Фукос сверху вниз — и тихо прошептал:
— Я начну…
Из-за кулис в зал выскочила та самая женщина, что перед этим сунула ему пальто. По её лицу было видно — она не понимала, что происходит. Она уставилась на Жана с испугом, поправила свои миниатюрные очки… и замерла.
Прикусив губу, Жан шагнул к Жанне и коляске.
Он начал свой монолог.