Счастливые совпадения
Светофор загорелся зелёным — зазвонил телефон. Вот так всегда с Мишей: стоит о нём подумать, и он тут как тут. Я улыбнулась экрану: «Солнышко» — так он записан у меня с первого дня знакомства. Двенадцать лет прошло. До сих пор солнышко.
— Алёнка, где ты?
— Еду домой. А ты где?
— У мамы. Встретимся в «Чердаке»? В девять успеешь?
«Чердак» — это наше место. Там мы познакомились, туда ходили на первые свидания. Уютное кафе в полуподвале старого дома, с кирпичными стенами и винтажными лампочками. Я всегда заказываю там эстрагон с лимоном, а Миша — бургер с беконом. За все годы ни разу не изменили привычке.
— Конечно успею, — ответила я, поворачивая к центру.
Дом оставался позади. Наш дом. Мы его строили три года — сначала в мечтах, потом на бумаге, потом по-настоящему. Выбирали каждый кирпич. Каждую ручку на дверях. Каждую плитку в ванной. Получилось красиво. Получилось как мечтали. Создали. Построили. Воплотили. Получили.
Я люблю наш дом. Люблю нашу собаку Джека — он встречает меня на пороге, как будто я вернулась из армии. Люблю нашу постель с белым бельём, которое Миша гладит лучше меня. Люблю нашу кухню, где мы готовим вместе по воскресеньям. Люблю нас.
Мы удачная пара. Друзья говорят — идеальная. И правда: не ссоримся, не изменяем, мечты у нас одинаковые. Путешествуем, строим планы, смеёмся над одними и теми же глупостями. У него есть я, у меня есть он. У нас есть дом, собака, работа, которая нравится. Хобби. Друзья. Деньги на отпуск. Что ещё надо для счастья?
В кафе
В «Чердаке» было тепло и пахло корицей. Я пришла первой — Миша всегда опаздывает минут на десять. Привычка ещё со студенчества. Я заказала эстрагон и села за наш обычный столик у окна. Официантка принесла меню, накрыла на двоих.
Рядом сидела парочка лет тридцати, молчаливо уткнувшись в телефоны. Она листала фотки, он играл в какую-то игру. За соседним столом мужчина лет пятидесяти читал новости. Время от времени поглядывал на меня, пытался поймать взгляд. Я делала вид, что не замечаю.
— Девушка, можно составить компанию? — наконец подошёл он.
— Жду мужа, — коротко ответила я.
— А если не придёт?
— Придёт.
Мужчина пожал плечами и отошёл. А Миши всё не было. В половине десятого я набрала ему.
— Алёнк, прости, ещё десять минут. Мама пирог допекает, не может меня отпустить.
— Хорошо, жду.
Эстрагон остыл. Я заказала ещё один. Парочка за соседним столом ушла, так и не проговорив друг с другом ни слова. Пришёл Миша — румяный, весёлый, пахнущий маминым пирогом и холодом.
— Прости, солнце. Знаешь, как она переживает, если я не попробую её новый рецепт.
Я кивнула. Я знала. Миша — единственный сын. Мама его обожает до умопомрачения. А он — её. Нормально, наверное. Хотя иногда меня это раздражает.
— Как дела? — спросила я.
— Проект почти закрыли. Премию обещают хорошую. — Он улыбнулся. — Думаю, наконец-то сможем поехать в Японию.
Мы мечтали о Японии года три. Всё откладывали то на дом, то на машину, то на что-то ещё. Теперь, казалось, можно.
— Отлично. А у меня повышение намечается.
— Правда? Здорово! — Миша наклонился и поцеловал меня в щёку. — Мы молодцы.
Заказали ужин. Он — бургер, я — салат с киноа. Говорили о работе, о планах на выходные, о том, что Джеку пора к ветеринару на прививку. Обычный разговор обычной пары, которая друг друга любит.
А потом он сказал:
— Алёнк, а знаешь, о чём мама сегодня говорила?
У меня внутри что-то дрогнуло. Когда Миша начинает фразу со слов про маму, редко заканчивается хорошо.
— О чём? — спросила я, старясь, чтобы голос звучал равнодушно.
— О детях. — Он улыбнулся. — Говорит, время пришло. Дом есть, работа стабильная. Самое время для наследника.
Слово «наследник» резануло слух. Не «ребёнок», не «малыш», а именно «наследник». Как будто мы императорская семья, а не обычные люди с ипотекой.
— С каких пор мы этого хотим? — удивилась я.
— Как с каких пор? — Миша отложил бургер. — Мне тридцать два, тебе скоро тридцать. Самое время.
— Мы же никогда об этом не говорили всерьёз.
— Не говорили, потому что время не пришло. А теперь пришло. — Он наклонился ко мне. — Алёнк, я хочу сына. Или дочку. Хочу учить его ездить на велосипеде, читать ему на ночь, возить на дачу к бабушке. Хочу, чтобы он называл меня папой.
Я смотрела на него и не узнавала. Где мой Миша, который говорил, что дети — это слишком большая ответственность? Который смеялся над друзьями с колясками, называя их «рабами подгузников»? Который ещё полгода назад морщился от детского плача в самолёте?
— Мы не готовы, — сказала я.
— Кто готов? — Миша пожал плечами. — Никто никогда не готов. Дети — это не экзамен, к которому можно подготовиться. Это жизнь.
— Я не хочу детей.
— Не хочешь или боишься?
— Не хочу. — Я сделала глоток эстрагона. — У нас хорошая жизнь. Мы путешествуем, делаем карьеру, строим планы. Зачем всё ломать?
— Ломать? — Миша нахмурился. — Дети — это не ломать. Это строить дальше.
— Для тебя, может быть. А для меня — ломать. — Я почувствовала, как голос становится резче. — Кто будет сидеть в декрете? Кто будет вставать по ночам? Кто будет отказываться от командировок и повышений?
— Мы можем нанять няню.
— На какие деньги? У нас ипотека ещё лет десять.
— Мама поможет. Она так мечтает о внуках.
Вот оно. Главное слово сказано. Мама. Не «мы хотим», а «мама мечтает». Не наше желание, а её.
— Я не собираюсь рожать, чтобы порадовать твою маму, — сказала я жёстко.
Миша вздрогнул, будто я его ударила.
— Это не про маму. Это про нас. Про нашу семью. — Он взял мою руку. — Алёнк, я хочу ребёнка. Не для мамы, не для общества. Для себя. Для нас. Мне нужен наследник.
Опять это слово. «Наследник». Как будто речь идёт о передаче трона, а не о человеческой жизни.
— Мне не нужен наследник, — сказала я. — Мне нужна свобода.
Миша отпустил мою руку. Взял вилку и начал стучать ею по тарелке — тик-тик-тик. Привычка, которая меня всегда раздражала.
— Значит, всё? — спросил он. — Точка? Никогда?
— Не знаю. Возможно. Пока точно нет.
— А если я скажу, что для меня это важно? Что без детей я не вижу смысла в нашем браке?
Я посмотрела на него удивлённо. Двенадцать лет вместе, и он впервые ставит ультиматумы.
— Тогда я скажу, что ты меня шантажируешь, — ответила я спокойно.
Мы замолчали. Миша барабанил пальцами по столу, я смотрела в окно. На улице начинался дождь.
Неожиданность
Встала, чтобы пойти в туалет — и вдруг накрыло. Тошнота подступила резко, как приливная волна. Я еле добежала до уборной, схватилась за раковину. Дождалась, пока отпустит.
Стояла перед зеркалом и смотрела на себя. Бледная. Взъерошенная. Глаза испуганные. И вдруг поняла. Как будто пазл сложился в голове за одну секунду.
Месячные задерживались уже неделю. Я списывала на стресс, на смену сезона, на что угодно. Но не на то, что оказалось правдой.
Вернулась к столику на ватных ногах. Миша сидел, уставившись в телефон.
— Нам надо поговорить, — сказала я.
— Мы и так говорили. — Он не поднял глаз. — И я всё понял.
— Не всё. — Я села напротив. — Я беременна.
Миша поднял голову. Лицо у него было как у человека, которого оглушили.
— Что?
— Беременна. Недели две, наверное.
— Ты... — Он моргнул несколько раз. — Ты проверяла?
— Нет. Но я знаю. — Я сложила руки на животе. — Знаю точно.
Миша откинулся на спинку стула. Потом вдруг улыбнулся — широко, радостно, как ребёнок, которому подарили велосипед.
— Алёнк! — Он потянулся ко мне через стол. — Это же... это же чудо!
— Чудо? — Я отстранилась. — Какое чудо? Это случайность.
— Не случайность. Знак. — Миша встал, обошёл стол, поцеловал меня в макушку. — Наш наследник идёт к нам.
Я почувствовала, как внутри всё сжимается. Не от беременности. От того, как он это сказал. «Наш наследник идёт к нам». Как будто всё уже решено.
— Мне нужно домой, — сказала я.
— Конечно. Тебе нужно беречь себя. — Миша сиял. — И его тоже.
— Или её.
— Или её. — Он расплатился, помог мне надеть пальто. — Алёнк, я так счастлив.
А я не была счастлива. Я была в растерянности.
На парковке
Около машины мы остановились. Я потянулась к ручке двери — Миша перехватил мою руку.
— Подожди.
— Что?
— Мы должны это обсудить.
— Что обсудить? — Я попыталась освободиться, но он держал крепко.
— Планы. Решения. — Миша смотрел мне в глаза. — Когда идти к врачу? Как будем готовиться? Надо же встать на учёт, сдать анализы...
— Стоп. — Я вырвала руку. — Кто сказал, что я буду рожать?
Миша опешил.
— Как это — не будешь? Ты же беременна.
— Это не значит, что я обязана рожать.
— Но... — Он растерянно моргал. — Но это же наш ребёнок.
— Это моё тело.
— И мой ребёнок! — Миша повысил голос. — Такие решения ты не можешь принимать одна!
— Могу. И приму.
Он опёрся ладонями о крышу машины, повис над ней. Дышал тяжело, как после бега.
— Алён, ну давай подумаем... — начал он тише. — Может, это не так страшно? Может, мы справимся?
— Я не хочу справляться. Я хочу жить.
— А с ребёнком нельзя жить?
— Нельзя так, как я хочу.
Миша выпрямился, посмотрел на меня.
— Значит, всё. Решение принято.
— Пока нет. Но склоняюсь к тому, что да.
— Без меня.
— Это мой выбор.
— И мой кошмар. — Миша сел в машину, хлопнул дверцей. — Поехали.
Мы ехали молча. Дождь стучал по стеклу, дворники скрипели. На светофорах Миша барабанил пальцами по рулю — всё та же привычка. А я думала о том, что наша идеальная жизнь трещит по швам.
Разговор с мамой
Дома Миша молча пошёл в душ. Я осталась на кухне и позвонила маме.
— Мам, у тебя есть время поговорить?
— Конечно, солнышко. Что случилось?
— Я беременна.
Пауза. Мама не из тех, кто ахает и причитает. Она сначала думает, потом говорит.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она наконец.
— Растерянно.
— Понятно. А Миша?
— Счастлив. Говорит про наследника.
— М-да. — Мама помолчала. — А ты чего хочешь?
— Не знаю. Скорее всего, не рожать.
— Понятно, — повторила мама. — Алёночка, я не буду тебе рассказывать про материнский инстинкт и счастье материнства. Ты взрослая, сама всё знаешь. Скажу только одно: это твоё тело и твоя жизнь. Но и его ребёнок тоже. И решение должно быть общим.
— А если общего решения нет?
— Тогда каждый поступает, как считает правильным. И несёт ответственность за свой выбор.
— Ты меня осуждаешь?
— Нет, дочка. Я тебя понимаю. — Голос у мамы стал мягче. — Ты молодая, красивая, у тебя карьера, планы. Ребёнок всё изменит. Может, к лучшему, а может, нет. Никто не знает наперёд.
— Мам, а ты жалела, что родила меня?
— Никогда. — Ответ прозвучал без раздумий. — Но у меня была другая ситуация. Я хотела тебя. Очень. И папа хотел.
— А если бы не хотела?
— Тогда, возможно, не родила бы. — Мама вздохнула. — Аля, дети должны рождаться в любви и желании. Не из чувства долга или давления.
— Спасибо, мам.
— За что?
— За то, что не читаешь мне лекции про святость материнства.
— Материнство — это большой труд, а не святость. И не каждая женщина к нему готова. И это нормально.
После разговора с мамой я почувствовала себя спокойнее. Не решённее — спокойнее. Мама не давила, не уговаривала, не пугала адом. Она просто поддержала моё право выбирать.
Решение
Три дня я думала. Представляла себя с животом, в декрете, с коляской. Представляла бессонные ночи, детские болезни, родительские собрания. Представляла, как моя карьера откатывается назад, как коллеги получают повышения, а я меняю подгузники.
А потом представляла другое. Как Миша учит малыша кататься на велосипеде. Как читает ему сказки. Как мы всей семьёй ездим на дачу. Как ребёнок смеётся, обнимает нас, говорит первые слова.
И не чувствовала ничего. Ни умиления, ни радости, ни тепла. Только тревогу и усталость от одной мысли об этом.
Миша тем временем уже строил планы. Рассказывал о детской комнате, о коляске, которую присмотрел в интернете, о курсах для будущих родителей. Я слушала и понимала — мы живём в разных реальностях.
На четвёртый день я приняла решение.
Поехала в другой город — не хотела, чтобы кто-то узнал. Записалась в клинику под другой фамилией. Сидела в очереди и смотрела на женщин вокруг. Кто-то плакал, кто-то листал журналы, кто-то тупо смотрел в стену. Все мы были в одной ситуации, но каждая — со своей историей.
Когда настала моя очередь, внутри ничего не дрогнуло. Ни сомнений, ни сожалений. Только облегчение от того, что скоро всё закончится.
После
Миша узнал через три дня. Я не говорила — он сам понял. Пришёл с работы, посмотрел на меня и спросил:
— Всё?
— Всё.
Он кивнул, прошёл в спальню, начал собирать вещи.
— Куда? — спросила я.
— К маме. На несколько дней.
— Надолго?
— Не знаю.
Он собрал сумку, поцеловал меня в лоб — сухо, формально, как чужую.
— Позвоню, — сказал и ушёл.
Позвонил через неделю. Сказал, что готов вернуться, но нам нужно серьёзно поговорить. Я согласилась.
Он вернулся другим. Не злым, не обиженным — опустошённым. Как будто что-то важное внутри него погасло. Мы поговорили. Точнее, он говорил, а я слушала. Он сказал, что понимает мои мотивы, но не может их принять. Сказал, что ребёнок для него — не прихоть, а потребность. И без детей он не видит смысла в наших отношениях.
— Значит, расстаёмся? — спросила я.
— Не знаю, — ответил он. — Давай попробуем жить дальше. Посмотрим.
Мы попробовали. Внешне всё вернулось на круги своя. Мы разговаривали, ужинали вместе, смотрели фильмы. Но что-то сломалось. Между нами образовалась трещина — тонкая, почти незаметная, но непреодолимая.
Миша перестал планировать будущее. Раньше он мог часами рассказывать о том, куда мы поедем следующим летом, какую машину купим, как перепланируем дом. Теперь он жил только сегодняшним днём.
А я поняла, что потеряла что-то важное. Не ребёнка — я его не хотела. Потеряла мужа. Того Мишу, который смотрел на меня влюблёнными глазами. Который строил планы на двоих. Который называл меня солнышком.
Время, которого не вернуть
Прошёл год. Миша получил повышение и стал говорить о переезде в Москву. Большая зарплата, новые возможности, карьерный рост. Я поняла — он бежит. От нас, от воспоминаний, от несбывшихся планов.
— А как же дом? — спросила я. — Мы же его строили для себя.
— Продадим. Или сдадим. — Он пожал плечами. — Это просто дом.
Просто дом. А ведь когда-то это был наш дом-мечта.
Ещё через полгода что-то изменилось во мне. Может, возраст, может, усталость от неопределённости. Я начала думать о ребёнке по-другому. Не как о помехе карьере, а как о возможности. О том, что мы с Мишей могли бы дать друг другу и маленькому человеку.
— А что, если попробуем сейчас? — спросила я как-то вечером.
Миша поднял глаза от ноутбука.
— Что попробуем?
— Ребёнка. — Мне было трудно произносить это слово. — Может, сейчас я готова.
Он долго смотрел на меня. Потом медленно покачал головой.
— Поздно, Алён.
— Почему поздно? Мне ещё нет тридцати одного.
— Поздно не физически. Поздно эмоционально. — Миша закрыл ноутбук. — Тот момент прошёл. Тогда я хотел детей с тобой. Сейчас я просто хочу детей.
Я не поняла разницы. Он объяснил:
— Тогда ребёнок был бы символом нашей любви. Сейчас он был бы попыткой её спасти. Это разные вещи.
Мы пытались. Полгода старались забеременеть. Каждый месяц я покупала тесты, каждый месяц видела одну полоску. Миша говорил, что это нормально, что нужно время. Но я видела — он не верит, что у нас получится. И я не верила.
К врачам не ходили. Оба понимали — дело не в медицине. Дело в нас. В том, что мы уже не те люди, которые когда-то любили друг друга без остатка.
Тихий финал
Сейчас мы живём как соседи. Вежливые, внимательные, но чужие. Миша всё чаще задерживается на работе, я записалась на курсы йоги. По выходным мы ездим к его маме — она до сих пор печёт пироги и спрашивает про внуков. Миша отшучивается, я молчу.
Иногда я думаю о том ребёнке, которого не было. Мальчик или девочка? На кого был бы похож? Любил бы мороженое или предпочитал торты? Стал бы мостиком между нами или окончательно нас разъединил?
Не жалею ли я? Не знаю. Жалею ли, что потеряла Мишу? Да. Но вернуть ничего нельзя. Время движется только вперёд, а мы остались в том вечере в «Чердаке», когда он впервые сказал слово «наследник».
Наследник... Смешно. Наследуют титулы, деньги, драгоценности. А что мог унаследовать наш ребёнок? Мамину упрямость и папину мечтательность? Нашу любовь к путешествиям и неумение идти на компромиссы?
Может, я была права. Может, не была. Правильных ответов в таких вопросах не существует. Есть только выборы и их последствия. Я сделала свой выбор. Миша — свой. И теперь мы живём с этим.
Джек по-прежнему встречает меня у порога. Дом по-прежнему красивый. Работа идёт в гору. Но того счастья, когда светофор загорается зелёным одновременно со звонком любимого человека, больше нет. И не будет.
Некоторые вещи ломаются навсегда. Как печенье — пополам. Половинки можно склеить, но трещина останется навсегда.
Вот такие дела, подруги мои. Подписывайтесь на канал — будем и дальше чинить сломанные судьбы и разбирать запутанные истории. Ваши комментарии читаю все, на толковые отвечаю. Лайки тоже не забывайте — они для меня как хорошие отзывы о работе. С уважением, Борис Левин.